01.03.2018 Мин Юнги
Они никогда не любили друг друга. Не чувствовали взаимности, греющую душу изнутри. Просто слепое чувство долга и привязанность к одной квартире в не самом благополучном районе. Они вылечили раны друг друга и продолжают умирать вместе, но по отдельности. Они не чувствуют друг друга. Им одиноко в разных комнатах и невозможно в уютной гостиной, обставленной ароматизированными свечами и раскиданными лепестками под диваном. До них слишком тяжело дотянуться метлой, поэтому они там засыхают, гниют, отмирают. Ну или их туда специально подметают, чтобы лишний раз глаза не мозолили. Кажется, их лестница в небо оказалась расшатанной стремянкой, не способной удержать умирающие надежды. Каждый из них страдает и думает, что они бесполезны, но это временно. Они чувствуют себя уязвимыми без плеча поддержки, пойманными в ловушку. Единственная вещь, которая сближает раненные души, — это ханахаки. Пустой приговор, разрушение, смерть и скрываемое духовное разложение от этой проклятой авантюры. Они все не видят проблему, потому что видят не глазами: они воспринимают самоистязание своим умом, своей душой. Каждый страдает по-своему и по-разному прекрасно. У одного ромашки душат глотку и заполняют лёгкие скверным дёгтем. Тяжело дышать, и, кажется, конец совсем близок наконец. У другого лилии и боль солёными каплями из глаз капают. Они страдают от неразделимой любви к разным, не похожим друг на друга людям. Вечером, когда луна уже высоко, а боль подступает к горлу, они плачут. Держатся за руки и плачут, смешивая цветочные лепестки в единые букеты на паркете. Чувства и ощущения, которые по их представлению уже вымерли и только встают комом в грудной клетке. Им чуть-чуть легче, и боль отступает ещё на один день. Можно сказать, они впитывают ложь друг друга, делая себе только хуже и хуже. Но они держатся крепко, не отпуская, потому что снова боятся, что больше не увидят друг друга после очередного приступа. Чувство долга, не больше. Но какое сильное. Это чувство слепит и разносится по воздуху, когда в чужих глазах можно разглядеть собственное отражение, плачущее и жалкое. А когда ханахаки берёт верх, Юнги хочет пробормотать в смертном бреду еле произносимые реплики, заготовленные и выученные на память. Сказать наконец: "Прощай, друг! Спасибо, что был рядом и помогал подметать мусор в гостиной. Спасибо, что давал выплакаться, когда боль давила на горло. Спасибо, что был рядом. Спасибо за прекрасные фильмы и чудесный попкорн в микроволновке. Спасибо за постоянно пополняющийся плейлист и несмешные шутки по ночам. Спасибо, что обнимал, пока я сгибался в новых порывах боли. Спасибо за всё. Он хочет пожать руку, но.. — Ты такой эгоист. Я же без тебя сдохну, ублюдок, — Хосок тяжело дышит, скрипя ногтями по разодранной в клочья стене. Хочется попросить прощение за испорченные нервы и эту чёртову невзаимность. Юнги пытался. Правда пытался. Но чувства к Чонгуку были слишком сильны. Это всё походило на фальшь и... Хосок не плачет. Он только всхлипывает. Он привык к этой тянущей в сердце боли и лилиям на белых простынях по утрам. Привык чувствовать недомогание, недосказанность и страх. Страх не за себя. За Юнги. Страх, что этот парень с хмурым лицом больше не сможет открыть глаза, вдохнуть воздух полной грудью и сказать: "У тебя сегодня чертовски вкусные тосты, Чон-мать-его-Хосок. Хосок слишком привык. Слишком долго он мирится со своей болью. Но что делать, если она не отпускает? Хосок плачет и стоит на коленях у холодных дверей, когда в тысячный раз бьётся у порога Чонгука. Он просит полюбить. Просит быть вместе с Юнги, и Чонгук слушает и, кажется, жалеет. Не Юнги, Хосока. Жалеет Хосока, что так отчаянно царапает колени. Жалеет Хосока, когда тот остается ночевать у дверей. Жалеет, когда его парень дает пощечину Хосоку и посылает домой. Жалко Хосока, когда за дверьми слышны болезненные хрипы, а на утро на полу раскидана пара лепестков лилий. Белых и нежных. Горьких и пропитанных страданиями. Хосок чувствует себя тряпкой, когда перед ним в тысячный раз зарывается тяжёлая дверь, а Юнги хрипит по телефону, стараясь сказать, что он, кажется.. умирает? Хосок прибегает в квартиру, видит тысячи ромашек и чувствует пронзающий глаза запах. Юнги жив, с ним всё хорошо. Снова черкает что-то в тетради и не замечает прихода Хосока. Хосок снимает куртку и кидается на плечи Юнги. Минутная слабость или мольба о помощи? Хосок не знает, ему просто нужен кто-то. Прямо сейчас. — Пожалуйста, Юнги.. Я сделаю тебя самым счастливым. Умоляю, Юнги, я больше не могу, Юнги.. Юнги отталкивает Хосока, оставляет тетрадь и выходит из комнаты. Ему осточертело это всё. Он не может больше выдерживать эти чёртовы чувства Хосока. Это тягость на плечах Юнги. Он по-детски сбегает из квартиры, покидая жалкого друга позади. Той же ночью Чон Хосок задыхается от лепестков лилий и умирает. Лёжа на кровати в окружении цветов и мокрой от слёз подушки. Юнги слышал через стену его последние хрипы, но не хотел помочь. Он не пришёл. Он не смог. Юнги единственный раз заходит в комнату и забирает блокнот с мятыми листами и зачёркнутыми строчками с последними словами для Хосока. Глупо, неправда ли? Даже слишком. Но Юнги знал, что это долго не продлится, так как столько боли Чон Хосок мог испытать только благодаря Юнги и этим проклятым чувствам. Таким эгоистом мог быть только Юнги. Почему любовь всё ещё считают самым прекрасным явлением в этом мире? Юнги видит только засохшие лепестки в гостиной и хосокову любимую крушку с солнцем. Юнги смешно и больно одновременно. Ведь после такого человека, что тянул Юнги вверх и жертвовал своим же здоровьем, осталась только кружка, плейлист и кучка пепла в крематории. Юнги думает, что продать квартиру будет наилучшим решением. Но перед этим он, пожалуй, соберёт лепестки и пустит по ветру. Грустно. Обидно. Но так и есть. Взаимным остались только их взгляды по ночам и крепкие держания за руки, которые поддерживали умирающие изнутри души в живой активности. Как бы там ни было, Чон Хосоку всё-таки хотелось, чтобы Юнги был счастлив. А Мин Юнги — не причинять больше боль хорошим людям, действительно хорошим людям. И знаете, никто не просит взаимности. Ведь они реалисты и знают, что в их жизни этому не бывать. Так же, как и цветов лилий и ромашек, растущих в одном поле под лучами летнего солнца.Hanahaki! These petals choke us from the inside