в разрушенном мире

      Они находят относительно целый дом, где нет мертвяков и пол прогнил всего лишь в двух местах, и останавливаются там на ночь. Бервальд и Тино запирают Питера в одной из спальных комнат — там такая мягкая и уютная кровать, что Питер даже не устраивает истерику, как он это любит делать, — а сами уходят на разведку, предварительно заколотив все окна (стёкол, конечно, даже в таком крепком доме остаться не может). Чтобы мальчику не было скучно, Бервальд вкладывает в его руку свой карманный фонарик, который Питер выпрашивает уже давно, — детство в таком мире научило его видеть игрушки в самых странных вещах. Питер не боится оставаться один и не боится, что его приёмные родители не вернутся, — перед каждым уходом они повторяют ему одни и те же инструкции, а ещё в кармане у него всегда есть складной нож.       Когда спустя часа два они возвращаются и выпускают Питера, он понимает: будет что-то необычное. Из своей охотничьей сумки Бервальд достаёт несколько тушек птиц — невиданная редкость, ведь мясо они едят только несколько раз в месяц и не в таких количествах — тратить драгоценные пули на охоту слишком безрассудно, это Питер прекрасно знает.       — Знаешь, Питер, — смущённо улыбаясь, говорит Тино, раскладывая тушки на кухонном столе, — мы решили, что всем нам необходим праздник, и Рождество — замечательный повод побыть вместе чуть дольше, поговорить о чём-нибудь… обыденном, а не о… — и кивает на заколоченное окно.       В блёклых голубых глазах Питера тут же отражается искренняя радость. Он крепко обнимает сначала Тино, а потом Бервальда и даже не пытается скрыть слёзы. Интересно, как давно они последний раз праздновали Рождество?.. Наверное, года два назад. Впрочем, в условиях грёбанного зомби-апокалипсиса время теряет своё былое значение. Время необходимо цивилизации, а от цивилизации мало что осталось. Выжившим не надо выходить на работу по часам, потому что их единственная задача — не сдохнуть. А всё остальное из этого следует.       Поэтому, строго говоря, сейчас может быть вовсе не двадцать пятое декабря; да что там, они не уверены даже в том, какой идёт месяц. Вполне возможно, ноябрь или январь. Однако Питер не ставит под сомнение то, что сегодня именно двадцать пятое декабря, и Бервальд с Тино не решаются разрушить наивную детскую веру.       — Ну что, ты поможешь нам приготовить ужин? — ласково спрашивает Тино и получает утвердительный кивок.       Вообще, в готовке Питер не очень силён, у него намного лучше выходить пробивать ножом черепа мертвяков — в этом он похож на Бервальда, но ему не хочется оставаться в стороне, поэтому он помогает родителям разделать тушки, а потом накрывает на стол. Им почему-то везёт целый день: помимо прочего, в кухонных шкафчиках обнаруживаются нетронутые вилки и посуда с забавными изображениями животных. Для приготовления мяса им приходится выйти на улицу — ни электричества, ни газа в доме нет, но это было бы совсем уж непозволительной роскошью. На улице они разводят небольшой костёр, и Тино поджаривает мясо. Питер разве что не пищит от восторга: жареного мяса они не ели очень давно, обычно им некогда думать о том, чтобы нормально его приготовить.       Вернувшись в дом, Тино раскладывает еду по тарелкам, а Бервальд заваривает чай. Вкус чая Питер помнит смутно, всё-таки несколько лет прошло, и, наверное, Бервальду и Тино пришлось порядком потрудиться, чтобы отыскать где-то неиспорченные чайные пакетики. Обходятся без сахара, но Питер этого и не требует — его греет уже одна мысль, что они пьют настоящий чай, а не гадкую воду из плохого фильтра. Он дрыгает ногами под столом, и с его лица не сходит глупая улыбка. Глядя на него, улыбаются и Бервальд с Тино.       — Почти как раньше, — тихо, с горечью вздыхает Тино, и Бервальд понимающе смотрит на него. — Но не будем о грустном. С Рождеством, сынок, — и вдруг он достаёт из кармана пару подтаявших конфет в помятой обёртке. — Срок годности, конечно, давно вышел, но наши желудки и не к такому приспособились, — Тино перекладывает конфеты в маленькую ладошку Питера, у которого неожиданно сводит дыхание. Он берёт их так, словно это главное богатство в мире, разворачивает и делит пополам.       Они сидят втроём в заброшенном доме, едят жёсткое жареное мясо, пьют неслащеный чай и говорят-говорят-говорят. Обо всём: о том, что они будут делать завтра, о прошлом, о мечтах и о переживаниях, — как будто пытаются наговориться на год вперёд. Жизнь непредсказуема, особенно в таком мире, и — кто знает — может быть, завтра их убьют. Семейный ужин ненадолго возвращает их в мирное время, закончившееся, кажется, не меньше пары десятков лет назад.       — А давайте споём! — предлагает Тино, и они вполголоса заводят «We wish you a Merry Christmas», «Jingle bells»; Тино и Бервальд вспоминают «Happy New Year» и «Last Christmas», тексты которых Питер не знает, но старается мычать в такт. Становится почти до беспечности весело, но Питер понимает, что взрослые прислушиваются ко всем шорохам, доносящимся из-за запертой двери. Нельзя терять бдительность ни на секунду, иначе это может привести к очень плохим последствиям — Питера всему этому научили. Но за дверью тихо, поэтому в груди у него впервые за большой промежуток времени расползаются тепло, умиротворение и какая-то особенная любовь к приёмным родителям. Питер редко проявляет чувства, но в этот день он ластится и к Тино, и к Бервальду, которые нежно гладят его по голове. Как-никак, а всё-таки он ещё ребёнок.       Питер не заговаривает о подарках, но в тот момент, когда он меньше всего этого ожидает, Бервальд, прокашлявшись, говорит своим низким отрывистым голосом:       — Мы с Тино подумали, что ты уже достаточно взрослый и умный, поэтому подарок на это Рождество будет особенным. Возьми его из моей сумки.       Сумка Бервальда мало напоминает рождественский мешок для подарков, но Питера это не смущает. Он с нетерпением запускает туда руку, шарит и вытаскивает новенький пистолет. До этого пользоваться огнестрельным оружием ему не разрешали, и он восторженно вскрикивает и кидается обнимать Бервальда и Тино.       То Рождество, когда ему было одиннадцать, Питер запоминает на всю оставшуюся жизнь, ведь счастливые моменты в летящем ко всем чертям мире отпечатываются в памяти ярче всего.