Вишня в шоколаде

Дин

      Угх, как же башка раскалывается! Что мы там вчера такое мешали в баре, что я сегодня чувствую себя матросом, сходящим с корабля после годового плавания, всего лишь пытаясь встать с кровати? Так, аккуратно, левую ногу, теперь правую, и главное, без резких движений. Я молодец, встать получилось. Теперь нужно доползти до кухни, что при моём состоянии — практически подвиг. Что за повод-то хоть был? День рождения у кого-то, что ли? А… точно, мы отмечали, что эта парочка, наконец, начала встречаться, а то ходили кругами полгода. Вот лично я за друзей счастлив, Рич именно тот, кто Саю и нужен, только его непробиваемое спокойствие способно выдержать шило в заду нашего общего знакомого. Хм, кажется, что-то такое я вчера и вещал. А ещё Сай пообещал мне самому шило куда-нибудь засунуть, чтобы меня поменьше волновало его.       О! Кухонька, родная! Теперь осталось добыть воды и можно будет почувствовать себя снова живым человеком. Вот вы задумывались над тем, насколько вкусна холодненькая водичка из-под крана? Да это же амброзия просто… Даже голова почти перестала болеть. Я выпрямился и посмотрел в потолок. Нет, всё-таки, наверное, пора уже взрослеть и завязывать с такими вот попойками, а то не те уже годы, не те. Раньше у меня голова так не болела. Да я вообще не знал, что такое похмелье! Ой, да откуда вообще такие мысли, я ж ещё молод совсем… А вот головой дёргать всё же не стоило. Я обеими руками сжал виски: такое ощущение, что если я сейчас не буду её удерживать, то черепушка разлетится на куски.        Та-а-ак, налить водички в стакан и осторожно, мелкими шагами, обратно в спальню. Слава Богу, что сегодня выходной, на работу я бы точно не дополз. Привет, родимая кроватка, прости, что покинул, но я очень быстро вернулся! А теперь спать, спать, спать! Надеюсь, сегодня я никому не понадоблюсь…        Во второй раз меня разбудила трель мобильника. В любом другом случае я бы уже бросал дурацкий агрегат в стену, но играла мелодия, поставленная на папу, а значит, трубку надо брать. Интересно, что ему могло понадобиться в субботу, да еще и до обеда? Опять наши собраться решили, наверное. Впрочем, я не особо против, дома вкусно кормят.        — Дин? — а вот всхлипывающие интонации в голосе папы мне совсем не понравились. Он у нас, конечно, омега нежный и чувствительный, но плачет редко (мы все для этого прилагаем усилия) и в основном над сериалами, но что-то раньше за ним не водилось привычки звонить мне, чтобы поделиться впечатлениями об очередном душераздирающем сюжете. А значит, что-то случилось. Я напрягся, но решил раньше времени не паниковать.        — Да, пап, что случилось? — вопрос вырвался сам собой.        — Дин… Алем… — и в трубке раздались рыдания, а меня начало мелко потряхивать. Алем — наше маленькое рыжее чудо, последний любимый ребёнок и мой младший брат. И мне совсем не нравится скребущее чувство, поселившееся в груди и с каждой секундой становящееся только сильнее.        — Пап, что с Алемом? Пап? — в трубку продолжали раздаваться глухие рыдания. Появилось неприятное тянущее под ложечкой чувство, как будто летишь в какую-то дыру…        — Дин, — в этот раз это был голос отца. — Помнишь, Алем отпрашивался на вечеринку к другу? — интонации второго родителя достаточно спокойны, так что внезапно зародившуюся панику почти удалось подавить. Хотя отец бывший военный, он в любой ситуации умеет спокойным тоном разговаривать. Так, пока рано себя накручивать.        — Помню, — реально был такой момент, рыжий отпрашивался на чей-то день рождения вроде. За город, конечно, но, во-первых, парню почти двадцать (студент уже), а во-вторых, он даже не на ночь отпрашивался-то, хотя я как бы подозревал, что он может и задержаться. А что, дело молодое… В общем, никто не возражал, папы даже радовались, прикидывая, не влюбилась ли наша мелочь, только отец сурово сводил брови, но разрешение дал. Как раз сегодня утром он ехать и должен был. Его там обидел кто? Найду, закопаю. Но зато стало немного отпускать, вряд ли там что-то непоправимое. — Там что-то произошло? — уточнил я у отца.        — Там — нет. Алем попал в аварию по пути домой, — и только-только начавшее успокаиваться сердце ухнуло куда-то вниз. Мозг отказывался сопоставлять между собой «Алема» и «аварию», внезапно показалось, что из комнаты выкачали весь воздух.        — Где… где он? — губы отказывались слушаться, так хотелось, чтобы весь этот разговор оказался просто дурацким похмельным сном. — С ним всё в порядке? — лишь бы отец ответил положительно.        — В больнице у Велара, — я сглотнул, Велар — хирург, и это очень плохой вариант… — Нет, врач не он, просто его привезли в больницу, где он работает, Вел нам и сообщил. Переломов нет, — дышать стало легче, — сейчас он без сознания, и ничего более четкого нам не сказали.        — Я сейчас приеду, — удерживая телефон плечом у уха, я пытался ногой попасть в штанину. Получалось откровенно плохо, тело не желало слушаться. — Сейчас, минут через десять буду… Ключи, куда я бросил ключи? — это я уже сам себе задал вопрос, каким-то чудом всё же запихнувшись в штаны.        — Дин, вызови такси.       — Что? — зачем, я сейчас ключи только найду…        — Дин, я сказал, вызови такси, — голос отца стал ниже, и добавилось командных нот. — Мне достаточно одного попавшего в аварию сына, а ты сейчас не в том состоянии, чтобы самостоятельно вести машину, — когда папа таким тоном разговаривает, спорить с ним себе дороже. К тому же признаю, что он прав.        — Хорошо, — я смирился, — тогда буду где-то через полчаса.        — Ждём, — отец, как всегда, лаконичен.        Всё время, пока добирался до больницы, ощущал себя как в трансе. Никак не получалось осознать, что с младшим братом могло что-то произойти. Почему вообще именно с ним? Он же ребёнок ещё совсем, да и мы старались его оберегать по мере сил, вокруг Алема никогда и ситуаций-то опасных не возникало, даже в детстве почти без синяков ходил, как вдруг так? Водитель время от времени на меня поглядывал, но молчал. Ну и правильно, не до него сейчас. Честно говоря, я был уверен, что в палату влечу, как запыхавшийся медведь, но по мере приближения шаги как-то сами по себе становились медленнее. Для того, чтобы заставить ноги передвигаться, приходилось прилагать почти титанические усилия. Перед самой дверью ко мне снова вернулась паника, почему-то переступить порог оказалось очень трудно. Никак не оставляло ощущение, что после этого придётся проститься с последней не то чтобы надеждой, скорее, иллюзией того, что на самом деле всё может быть в порядке, что мне это могло примерещиться в похмельном бреду… хотя, не пил я столько никогда.        В какой-то мере эти депрессивные мотивы были верны. Стоило войти в комнату, как всякая надежда на то, что всё в порядке, пропала: достаточно было только взглянуть на угрюмого отца, прижимающего к себе пап. С другой стороны больничной койки стояли Велар и Марк и что-то обсуждали с пожилым врачом-бетой. Я бы, может, даже поверил, что они спокойны, если бы Вел не сжимал так сильно кулаки, а Марк не хмурил брови, что совершенно ему не свойственно. И вот если нервничают два моих родственника, которым я без вопросов доверю собственные жизнь и здоровье, то мне вообще по потолку хочется бегать. Вечно смотреть по сторонам всё равно нельзя, и я всё-таки заставил себя перевести взгляд на кровать: Алем лежал там такой белый, что почти сливался с бельем, его опутывали какие-то провода и трубочки… И тут же в уши забился шум от работающих приборов, что-то сканирующих или отслеживающих, я не знаю. Знаю только, что от вида всех этих приспособлений около младшего братишки подкашиваются ноги и хочется позорно спрятаться к кому-нибудь под крыло. К тому, кто скажет, что всё будет хорошо.        Скажете, что я за альфа такой? Да вот нормальный альфа, если бы дело касалось меня или Велара того же, да даже Марка… Но Алем — омега, мелкий, хрупкий, самый младший в семье. Наше солнышко рыжее… А сейчас апельсиновые кудри тоже будто поблекли, словно из них краску выкачали. Он как кукла: бледный, тихий… не живой… От последней мысли мороз продрал по коже и захотелось самому себе по морде съездить. Живой! А скоро будет здоровый, так что взял себя в руки, тряпка, и подошел к отцу!        — Здравствуй, пап, как у вас тут? — я осторожно обхватил папу Клода, потянувшегося ко мне. Наш папа-бета очень старался вести себя спокойно, но получалось у него не очень, прижавшееся ко мне тело потряхивало от сдерживаемых рыданий. Папа Вик же сдерживаться не пытался, громко всхлипывая в грудь отца.        — Пока непонятно, знаю только, что в сознание он пока не приходил, — ответил отец. — Велар и Марк сейчас закончат разговор и нам всё объяснят, — родитель глянул в сторону братьев, и я понял, что ему тоже не особо нравится то, что он видит.        Наконец, братцы закончили общаться с доктором и подошли к нам, Велар жевал губу и поглядывал на пап, потом выдохнул и запустил руку в волосы.        — У Алема нет сильных физических повреждений и переломов, пара ссадин и ушиб рёбер, — я прямо почувствовал, как расслабился папа-бета, а я вот выдыхать не спешил: не слишком у Вела довольный вид. Брат вздохнул еще раз. — Зато присутствует обширная гематома в области затылка, видимо, ремни его удержали, но головой он всё-таки приложился. В общем, — он запнулся на полуслове, но продолжил, — Алем в коме, и мы пока не знаем, когда он проснётся… — Клод у меня в объятиях не выдержал и всё-таки разревелся, папа Вик, судя по всему, просто свалился в обморок, да и в целом, у всех собравшихся вид был примерно одинаково убитый. — Рыжик сильный, и организм молодой, здоровый, он обязательно скоро очнётся, — в этот раз уверенности в словах брата было значительно больше, и я поверил. — Нужно только подождать.        Отец уложил папу Вика на небольшой диванчик у окна, я подвёл туда же папу Клода, аккуратно усаживая и помогая устроить у него на коленях голову бессознательного омеги.        — Всё будет хорошо, — твёрдо пообещал отец, погладив мужа по голове. И ему я тоже поверил, по крайней мере, сделал всё, что в моих силах, чтобы поверить. Я отошел от родичей и осторожно подцепил под локоть Марка, заглядывая ему в глаза. Вел снова о чём-то разговаривал с доком, так что если кто мне и мог сейчас что объяснить, то только второй брат.        — Дин, я не могу тебя успокоить, — бета тоже пожевал губу, — мозг сложная штука, да и специализация не моя. Я генетик, это тоже сложно, да, но в мозгах я не разбираюсь. В целом, могу сказать только, что кровоизлияния в мозг не было, и это обнадёживает, организм у рыжика молодой, крепкий, — третий раз за сегодня это слышу, — он проснётся, и последствий быть не должно…        — Всё будет хорошо, — повторил я слова отца, осторожно обнимая брата. Я вот даже не помню, когда в последний раз обнимал Марка, как-то он никогда особо не любил подобные контакты… Или я сам себе это придумал? По крайней мере, сейчас бета зарылся мне носом в шею и немного расслабился (всё-таки высокий он у нас), позволяя себе поверить в собственные и мои слова. — Мы просто немного подождём…        Вот только «немного» сильно растянулось: Алем не открыл глаза ни к вечеру, ни на следующий день, ни даже через неделю. Папа Вик как-то посерел весь, Клод выглядел не лучше, его даже с работы домой отправили, сказали возвращаться, когда все уладится. Отец разрывался между работой (его небольшое охранное предприятие только-только начало вставать на ноги, и бросать все сейчас было бы не слишком умным решением), домом, где всегда нужна была его сила, сейчас, скорее, внутренняя, и больницей, куда по настоянию Велара пускали не более, чем по два посетителя и только днем. С одной стороны, можно было решить, что братец поступает довольно жестоко, с другой — иначе папы вообще бы там поселились, забыв про сон и еду… Я честно попытался поселиться на работе, стараясь загрузить себя до полного беспамятства, потому что стоило вернуться в свою квартиру, как становилось так муторно на душе… Я внезапно понял, что не так уж и здорово быть свободным одиноким альфой. Правда, вот сейчас я себя ощущал куда больше одиноким, чем свободным. Квартира казалась пустой, холодной и тёмной. Впервые за всё то время, что я в ней живу… Хотя нет, вру, она давно такой кажется, с того момента, как из неё ушёл Хайд. Стоило вспомнить омегу — и в сердце знакомо закололо. В том, что парень от меня ушёл, виноват я сам. Почему-то мне казалось, что он вытерпит всё, что угодно, но останется со мной, а он взял и не остался. В какой-то момент просто собрал вещи и ушел, молча, гордо. А я два месяца пил, шлялся по клубам, цеплял там мальчиков и заявлял, что он приползёт обратно. Не приполз ни через месяц, ни через год, а мне гордость не позволила за ним пойти, найти, признать, что не прав, что он мне очень нужен. Особенно сейчас.        Сейчас Хайд мог бы стать для меня спасательным кругом в океане отчаяния, как родители друг для друга. Но его со мной нет, он сейчас где-то далеко, а я один и, оказывается, это бывает очень тяжело. Особенно когда мутные мысли, лезущие в голову, не дают спать. За прошедшую неделю я спал часов десять: всё время казалось, что стоит уснуть и что-то опять случится. Поэтому я спал по два часа, остальное время ворочаясь в кровати, пока не оказывался запутанным в простынь, как в кокон, выползал, пил кофе и ехал на работу. Ежу понятно, что соображал я не ахти, а взять заданий старался побольше, но шеф терпел, молча исправлял за мной испорченные отчеты и давал новые поручения, за что я очень ему благодарен.       А потом я ехал в больницу и сидел, глядя на бледное лицо брата и опутывающие его провода, и мне снова казалось, что меня засасывает в какую-то дыру. Слушал непрекращающийся писк непонятных приборов; он одновременно и раздражал меня, и я боялся, что если он прекратится, то с Алемом случится что-то плохое, так что я вздрагивал каждый раз, как мне казалось, что шум техники становится тише… И так до тех пор, пока Велар пинками не выгонял меня из палаты, отправляя домой. А в квартире снова тихо, темно и пусто…        В общем, на вторую неделю этого кошмара, я плюнул на всё и стал ночевать в родительском доме. Рядом с близкими людьми даже такое переносилось немного проще, плюс всегда было с кем поговорить, и присутствие пап, которым требовалась моя поддержка, как бы заставляло организм собирать в кучку все ресурсы, и от этого становилось легче. Я бы, наверное, мог сказать, что хладнокровнее всех переносил ситуацию Марк: бета каждый день спокойно завтракал, ездил на работу и, казалось бы, ничем не отличался от себя обычного. Если бы только наш не особо тактильный родич не забирался мне под бок, когда я, сидя в зале, смотрел пустыми глазами в телевизор, где шли какие-то тупые передачи. В первый раз я дико удивился, ощутив, как мне подмышку ввинчивается лохматая макушка, но просто молча обнял подобравшего под себя ноги и прижимающегося к моему боку брата.        Иногда, пока не приезжал отец, ко мне также подсаживался один из пап или даже сразу оба. Чем дольше спал Алем, тем тяжелее становилась атмосфера дома, и тише становился папа Вик, в последние дни он вообще превратился в тень себя.        Сидя у кровати брата, я всё это ему рассказывал и просил вернуться к нам, сжимая в руке хрупкую ладошку омеги, ту, к которой провода прицеплены не были, и думал, какой же она кажется маленькой по сравнению с моей собственной.        — Эй, Рыжик, просыпайся, а? Пожалуйста… Это очень тяжело, Алем. Я даже представить не мог, что настолько, — не знаю, слышит ли он меня, но вдруг? — Очнись уже, нам всем без тебя плохо…        К сожалению, и в этот раз мои просьбы остались без ответа, Алем продолжал лежать неподвижно, а вокруг по-прежнему мерно гудела аппаратура. Я ткнулся лицом в одеяло около колен брата. Как же, оказывается, хреново чувствовать себя абсолютно беспомощным… Крутой, сильный, обеспеченный… И что? Сейчас передо мной лежит мой младший братишка, цветом лица сливаясь с простынью, и сделать с этим я не могу НИ-ЧЕ-ГО. Как-то один из омежек, которых я в своё время успел поменять много, стоя в дверях (когда я его выставил, после того, как решил, что отношения с пареньком мне уже приелись), сказал, что судьба мне еще щелкнет по носу, и добавил, что он надеется, что щелчок будет не слишком сильный. Я тогда только посмеялся, ну, в самом деле, что за глупость, слушать обиженного мальчишку? Сам виноват, что не смог удержать моё внимание, правда же? Не уверен, что это связано, но сейчас я хорошо так ощущал этот самый «щелчок». Я бы даже сказал, что меня прямо мордой в стену приложили, с размаху, с чувством.       Слушай, не знаю, судьба ты там или кто, но я обещаю исправиться, только верни мне брата! Не думаю, что высшие силы меня услышали, но это был просто порыв.        В общем, в этот раз я попёрся на работу и в выходной, сил сидеть дома у меня не было совершенно. По дороге забросил в больницу папу Вика, сегодня у койки Алема будет дежурить он. Я даже не помню, чем занимался, пока мою монотонную деятельность не прервал звонок от папы. Если честно, в свете последних событий, трубку я поднимать даже немного опасался, а уж услышав в телефоне сдавленные рыдания, у меня вообще на секунду сердце оборвалось.        — Дин… Дин… — рыдал папа в трубку, а я почти реально ощущал, как стынет кровь в жилах. — Алем… он… — я опёрся спиной о стену, может, и не стоило вставать перед началом разговора. — Алем только что приходил в себя. Всего на секунду, но он очнулся, — рыдания в телефоне продолжились, а я с облегчением всё по той же стеночке сполз. — Доктор сказал, что теперь только вопрос времени, когда он в себя придёт окончательно… Ой, мне Рич перезванивает, всё, я попозже еще позвоню, — и Вик повесил трубку.        Я посмотрел на кипу разбросанных по столу бумаг, подумал и, плюнув на всё, пошёл заводить машину. Может, я был не прав и есть эти высшие силы… Не знаю, в общем, но брат у меня очнулся, и я готов их всех благодарить. А еще я собираюсь находиться рядом с Алемом, пока он не откроет глаза, и хрен Велар сможет меня выгнать. К чести старшего братца, Вел, только глянув на мою решительную мину, просто махнул рукой, уговаривая пап пойти поспать в его кабинет: разволновавшемуся Вику пришлось вколоть успокоительное и его теперь клонило в сон. Пока я усаживался на стул у кровати, Вел успел отправить-таки родителей отдохнуть, уверив их в том, что я точно сообщу, если Алем придёт в себя. Я согласно покивал. Потом братец вернулся, задумчиво меня осмотрел и куда-то отошел. Следующее, что я почувствовал, это укол в плечо. Вредная докторская морда и мне на всякий случай вколола успокоительного, и ведь незаметно так подкрался, паразит.        Посидев со мной минут десять, Вел сказал, что его ждут пациенты и чтобы я вёл себя хорошо, в случае чего — где кнопка вызова персонала, я в курсе. Лекарство, видимо, было довольно ядрёное, потому что ещё через пять минут я почувствовал, как голова превращается в шар для боулинга и начинает неостановимо клониться.        Разбудил меня чуть более шумный, чем обычно, писк аппаратов… С кровати на меня смотрели аквамариновые глазищи брата, вокруг которого суетился доктор.