Поменяться телами — своеобразное желание

«О, Господь всемогущий! Я никогда не верил в тебя, но если ты можешь, то сделай что-нибудь с моим боссом. Ты, наверное, и так знаешь, кто он, но на всякий случай напомню — Джеймс Мориарти. Не знаю, как тебя правильно называть: Будда, Аллах, Иисус, да хоть летающий макаронный монстр, мне все равно, но, пожалуйста, сделай что-нибудь с ним. Я хочу, чтобы он почувствовал, каково мне, когда он сначала гоняет меня по всем злачным подвортням города, а затем ноет о недостатке внимания, какого мне, когда он после этого уходит, а приходит только под утро, какого мне, когда он месяцами держит меня на расстоянии, а затем сам напрашивается, какого мне — лучшему снайперу континента — убирать за ним его вещи, готовить, стирать, прибираться... Если задуматься, то я не так уж сильно в тебя верю. Я верю только в силу, в реальную власть, а ты даже неосязаем. Даже если бы верил, то что ты можешь сделать против Наполеона преступного мира? Грозы всего Лондона? Нет, если ты есть, то, наверное,что-то можешь... Вот только я бы тебе не позволил причинить ему вред, а по-другому нельзя. Я пишу это письмо, только чтобы выплеснуть весь негатив, так советуют психологи, так что о моей просьбе и страданиях узнает только белый лист бумаги, который уже не такой белый», — Себастьян еще раз задумчиво перечитывал то, что у него получилось. Он стоял на балконе одного из небоскребов Лондона. Оперевшись о перила, он готовился сжечь письмо. Никто не должен был узнать о его маленькой минутной слабости, ни одна живая душа. Поэтому вариант просто выкинуть письмо его не устраивал. Только сжечь, может быть, так он забудет все, что его беспокоило? У них с Джимом началась полоса мирной жизни. Она вряд ли продлится долго и может оборваться в любую минуту, но факт оставался фактом — без заданий Себастьян начинал слишком много думать. Обычно домой он приходил измотанным, усталым, ему хватало сил только на душ, секс с Джимом (в почти принудительном порядке со стороны босса, будь проклята его чувствительность и соблазнительность Мориарти) и сон. Когда при таком графике думать? А сейчас времени полно, и, в перерывах между книгами, у Себастьяна появляется назойливая мысль, которая неотрывно начинает его преследовать. И, пытаясь от нее избавиться, он излил свои чувства на бумагу. Моран раскуривает сигарету и бросает последний взгляд на лист. Пламя зажигалки пожирает кусок за куском, букву за буквой, слово за словом, оставляя после себя пепел, который подхватывает ветер. Он равнодушно смотрит на языки пламени. В них столько оттенков, столько силы, столько разрушения. Сколько людей погибло из-за него, сколько сошли с ума, не сумев разгадать его природу, сколько подошли слишком близко и обожглись? Не имеет значения. Для Себастьяна важен только сам миг, когда пламя перекинулось на бумагу и оставило от нее только прах. Так даже лучше — не придется потом волноваться за свои маленькие секреты, высказанные с горяча. Выкурив сигарету, Себастьян бросил догорающий фильтр в свободный полет и пошел в их с Джимом общую спальню, где его уже ждал любимый. Следующее утро. Кто-то проводит по его телу рукой. Останавливается на прессе, ласкает кожу расслабленной пятерней. Себастьяну это нравится. По манере движения он понимает, что это Джим, но просыпаться все еще не хочется, поэтому глаз не открывает, притворяясь спящим. Пускай Джим придумает, как его разбудить. Мориарти не против, его веселит эта ситуация. Ласки становятся требовательнее. Рука спускается все ближе и ближе к паху, теребит основание, мимолетно затрагивает мошонку. Себастьян чувствует себя странно: этим утром ощущение немного другие, но все равно очень приятные, даже слишком. Себ чувствует губы на своем прессе. Мокрая дорожка спускается все ниже, Моран сипло и учащенно дышит. Холодные губы ложатся на полувозбужденный член, вбирают головку и берут до основания. Притворятся больше нет смысла: Себастьян чуть вскрикивает и запрокидывает голову назад, откидывает одеяло и кладет руки на свою грудь, поглаживая горошины сосков, но тут же останавливается. На груди у него есть особенно чувствительный шрам, который он любил поглаживать, а сейчас он исчез! Он не понимает что происходит, открывает глаза, приподнимается на локтях и смотрит на блондинистую голову между его стройных, точеных ног! — Блядь! Джим! — первые секунды он не понимает что происходит. От страха эрекция полностью пропадает. Он молится, чтобы это оказалась неудачная шутка или сон. Но нет. На него смотрят его голубые глаза, его язык облизывает его губы, а изящные пальцы Джима лежат на его волосах. Они поменялись телами. — Гребаный извращенец! Да как ты можешь делать такое со своим... моим... да без разницы с чьим, телом? — Себастьян забрыкался, пытаясь вырваться из-под Мориарти в теле полковника, и буквально сиганул с кровати, сбегая от Джима. Его тело было маленьким, неуклюжим, но легким. Себастьян не привык к такому, поэтому просчитался и упал на ковер. Черт, это тело было таким чувствительным и хрупким, что от малейшего удара у него заболела голова. Дурацкое тело, он хочет обратное свое. Джим же откровенно развлекался. Ему нравилось чувствовать себя в теле Морана. Утром, когда он проснулся, первым, что он увидел, было его собственное лицо напротив. Кожа была теплой, поэтому это не могло быть зеркало, а последний раз он закидывался примерно месяц назад, так что это никакой не глюк. Джим быстро принял ситуацию и решил ей воспользоваться, пока все не закончилось, ведь это могло быть что угодно: сон, фантазия, иллюзия. Когда еще удастся насладиться своим собственным телом? Новые ощущения были очень непривычны. Мощное тело плохо слушалось, а широкие плечи казались слишком громоздкими, но это даже доставляло удовольствие. Чувствовать свою бархатистую кожу под не-своими пальцами. Он любил задумчиво, медленно ласкать сам себя, но это было намного лучше. Верх нарциссизма. Кто же знал, что Себастьян не разделит его желаний? Хотя об этом мог подумать любой вменяемый человек. Себастьян сбежал в ванную и заперся изнутри. Похоже, у него паника. Видимо, небольшая часть истеричности осталась в теле Джима и перешла к Себастьяну. Пока появилось лишнее время, Мориарти любовался телом полковника, отражавшемся в его любимом зеркале во весь рост. Он порылся в шифонере Морана и нашел какую-то одежду. Она ему не понравилась, но выбора не было. Джим приспустил найденные в шкафу джинсы, одел одну из своих тянущихся трикотажных футболок с глубоким вырезом, которые очень выгодно подчеркивали тело Морана, и любовался собой в зеркале. Мориарти нравился его новый внешний вид. А особенно ему нравился приятный бонус: теперь он мог постоянно поглаживать тело Себастьяна, хвататься за упругие ягодицы, проводить по плечам, по накачанной груди, напряженному прессу. Стоп. Сейчас нужно привести в чувства Морана, чтобы он не натворил глупостей. Мориарти подошел к двери и постучал. — Солнышко, выходи, — привычный голос Себастьяна с характерной хрипотцой и приятными бархатистыми нотками теперь разбавили игривые интонации Мориарти, — Милый, давай вместе решим эту проблему. Хочу напомнить, что я тоже не понимаю, как это произошло, и хочу свое тело назад. Что клиенты скажут? Да и моим телохранителем ты теперь быть не можешь. А ты для меня незаменим. Дверь открылась и оттуда вышел маленький брюнет. Каменное выражение совсем не шло лицу Мориарти, было неестественным для него. Себастьян смотрел на свое тело и хотел вернуть его назад. — Давай думать вместе, — единственное разумное решение. — Только сними с моего тела это безобразие, пожалуйста. До самого обеда они пытались разобраться как такое могло произойти, но все тщетно. Джим проверял, не навел ли на него кто-нибудь порчу или что-то в этом духе, а Себастьян пытался вспомнить свои прошлые действия. Тело Морана, склоненное над ноутбуком выглядело очень непривычно. Джим раньше все свое время проводил так, сложившись в три погибели. Это стало неотъемлемой частью его образа. Моран говорил ему не портить осанку, но от привычек избавляться сложнее, чем от трупов. Тело снайпера не привыкло к такому неестественному положению. Мышцы затекали, ныли, саднили, поэтому Джим часто разминал плечи, дергался, ерзал и ворчал об испорченном утре. — И что мы будем делать? В таком виде даже на улицу выйти нельзя... — ворчал Джим голосом Морана. — Заткнись и перестань ныть. Лучше найди что-то дельное, — Себастьяна бесило отношение Мориарти к их катастрофе. А что если это навсегда? Себастьян хочет свое тело обратно. Джим слишком слаб и еле-еле винтовку держит, что уж говорить об остальном... — Себ, у нас есть соль? — Да. — А мел? — Да. — А кольт? — Да. — А железо? — Есть. — А кровь девственницы? — А это тебе зачем? — Себастьян хоть как-то мог привязать к решению проблемы все ингредиенты кроме этого. Тема изгнания демонов довольна популярна в различных фильмах и сериалах, поэтому, крайне поверхностно, но Моран был осведомлен об общих фантазиях сценаристов. Но такой дикий компонент.... Увольте — использовать его он не будет. Да и где взять кровь девственницы в современном мире? — Так, для подстраховки, — Джим встал. — С теоретической частью я ознакомился - настало время для практики. Час спустя в гостиной на паркете красовались две пентаграммы: одна была нарисована солью, а вторая мелом. Не смотря на то, что Моран поменялся телом со своим боссом, что совершенно точно не вписывается в привычную картину мира, его терзал естественный непреодолимый скепсис. Как пара символов в круге поможет им помочь? Мориарти же не испытывал таких сомнений. Для него это было новым развлечением, новым кайфом, новым драйвом. Он постоянно сверялся со своей схемой, дорисовывая недостающие части или подправляя старые. Одним своим метанием от одного круга к другому он мог вызвать Мефистофеля, но в его планы это не входило. Джим шептал себе под нос что-то на латыни, и, судя по частому "дьяболус" и "эксилио" это было что-то из обряда для смены тел. Мориарти в совершенстве знал латынь, так же как итальянский, французский и китайский, но вот некоторые слова, из-за проклятого дублинского акцента, он не мог произнести с первого раза. Руну нужно было читать безошибочно, три раза. Мориарти надеялся, что у него получится с первого раза. Джим несколько раз сверил свои записи с действительностью и довольно улыбнулся. Похоже все готово. Шоу начинается. — Себ встань в центр круга, который я нарисовал мелом, — Моран сделал то, что он просил. Разве у него есть выбор или альтернатива? Джим встал в соляной круг и стал читать по тексту, который он распечатал. Непонятные звуки наполнили комнату. Они струились из уст Джима словно водопад. Хрипотца Себастьяна придавала речитативу особое звучание. Словно вода в жаркий день, весь скепсис испарился под влиянием этого необычного зрелища. Джим не замолкал. Чем ближе к концу, тем глубже звучал его голос. Ветер рвался в окна, завывая словно волк. "Finis", — прозвучало как гром среди ясного неба. Снаружи что-то затрещало, лопнуло и вспыхнуло. Погас свет. Весь шум электроприборов замолк. Себастьян не на шутку испугался. Он почувствовал себя слабым и беспомощным. Хотелось забиться в угол и спрятаться под одеялом от осознания своего бессилия. Стены на него давят, он становится все меньше и меньше... Но Себастьян не сошел со своего места. Они простояли так с минуту, не меньше. Никакого эффекта. Себ все так же смотрел на белокурого себя напротив. — Ты закончил? — Моран был разочарован, в первую очередь в себе, потому что повелся на такую чушь. Джим кротко кивнул, анализируя, что он сделал не так. Себастьян пошел узнать, что случилось за дверью. На шум выбежали соседи с нижних этажей. У всего дома выбило пробки, поэтому электричества ни у кого не было. Моран быстро исправил проблему, чтобы больше не видеть надоедливых людишек. Раньше он был на голову выше их, а теперь брюнетистая макушка была чуть ниже всех остальных. Этот факт жутко раздражал и выбивал из привычной колеи. Еще более недовольным он вернулся в квартиру. Упав на диван, он понял, что к ним электричество не вернулось. — Джи-им, — противная манера растягивает гласные, — А где свет? — Сегодня первые числа. Видимо кто-то забыл оплатить задолженности, — Мориарти тоже впал в депрессию - он был уверен, что все получится. Теперь придется начинать с начала. Он сел рядом с Себастьяном. Тяжелый вздох, и Джим прислоняется к плечу Себа. Чувствуя, что ему позволено большее, он приобнимает Морана. Они оба измотаны: и физически, и морально, поэтому Себастьян никак не реагирует на откровенное приставание Джима. Грубая ладонь Мориарти опускается с плеча на грудь и скользит к прессу. Моран не успевает среагировать и оттолкнуть наглого домогателя от себя, и в следующий момент наблюдает свое лицо в нескольких миллиметрах от себя. Он пытается сбросить Джима, но сейчас тот сильнее. — Себ, у меня стресс, — томно прошептал он на ухо Себастьяну. — Я хочу его сня-ять... — Поджарое тело Морана, оседлавшее бедра своего хрупкого Джима, выглядело очень странно. Себастьян понимал к чему клонил Мориарти. — Джим, не сейчас, — устало сказал он, но, похоже, Мориарти просто так не собирался сдаваться. Он стал покрывать поцелуями нежную бледную шею, подниматься к подбородку, прикусывать его. Моран слишком устал, чтобы сопротивляться. Мокрой дорожкой язык снова вернулся к чувствительному ушку, жарко очерчивая языком края. — Басти, ну пожалуйста. Я хочу сделать тебе приятно, — тело Джима слишком падко на ласки - ему не нужно касаться, чтобы почувствовать тягучую истому в паху. Себастьян прикрывает глаза и откидывает голову на плечо. Пушистые черные ресницы дрожат. Так хочется не сопротивляться властным, сильным рукам — отдаться Джиму и почувствовать обжигающее, безумное удовольствие на грани сознания. Себастьян дышит быстрее, почувствовав руки Мориарти под футболкой. Грубоватые пальцы исследую шелковую кожу живота. Джим получает несказанное удовольствие, лаская свое тело. Видеть свое лицо, искаженное гримасой, пока что, легкого удовольствия, и понимать, что причиной этой неги является он — что может быть лучше? Мориарти неотрывно смотрит в свои карие глаза, прикасается к своим самым чувствительным эрогенным зонам. Собственное тело он знает наизусть, но вот тело полковника будет очень интересно изучить с такого ракурса. В голове пролетают пошлые, непристойные картинки, но тело бывшего военного не реагирует так же чувственно. В теле Себастьяна он получает больше удовольствия не от бесстыдных фантазий, а от реакции тела Джеймса — чем сильнее заводится хрупкое тело под ним, тем больше заводится Джим. Но одну навязчивую мысль он не может проигнорировать. Мориарти целует ключицы, облизывает твердый сосок сквозь ткань хлопчатой футболки, острыми зубками прикусывает самый кончик, зализывает место укуса, обводя языком твердую горошину. Слишком спеша, Джим спускается ниже. Его роста уже не хватает, чтобы дотянуться до темной паховой дорожки волос, поэтому он сползает с дивана и встает на колени, стягивая со своего тела штаны . Он разводит точеные ноги Себастьяна в сторону и, подняв глаза, видит стыдливый румянец на собственном лице. Да, синие глаза Себастьяна, смотрящие на него из такого положения всегда возбуждали Мориарти. Но дело сейчас было не в нем, а в реакциях тела Себастьяна. В паху заметно потяжелело, а со вздохами вылетали сиплые, глубокие стоны. Неотрывно смотря в глаза Джеймс спрашивает: — Басти, тебя действительно так возбуждают минеты? — это не издевка, это факт. Себастьян стеснялся того, что ему нравится чувствовать член Джима во рту, нравилось слизывать смазку с головки, проводить языком от основания до уздечки, вбирать в себя горячую плоть, проталкивать ее глубоко в горло, почти лишая себя воздуха, преодолевать рвотный рефлекс, чувствуя как горячие капли слез наворачиваются на глазах. Ему казалось это постыдным, недостойным бывшего военного. Поэтому Себастьян редко брал в рот. Но с физиологией тела не поспоришь. А Джим чувствует мельчайшие изменения в теле полковника. Джим касается губами влажной головки. Он не выпускает язык, не сжимает губы, а просто позволяет почувствовать влажность его рта. Мориарти хорошо знает свое тело — он может заставить биться Себастьяна в мучительной агонии, не доводя до разрядки, на протяжении долгого времени, останавливаясь на самом пике, оставляя остывать, но ему сейчас не до этого. Тело Морана реагирует слишком откровенно. Почувствовав пряную смазку на языке, Джим не может остановиться — он полностью вбирает аккуратный член, упирающийся в горло, проводит языком по тонким венам. Его ведет от этих ощущений, Джим почти не может себя контролировать. Проталкивая толстую головку в горло, Джим расстегивает свои джинсы и высвобождает эрегированный член. Так приятно чувствовать жаркое томление в теле Себастьяна. Мориарти проводит по своему паху. Твердая горячая плоть жаждет войти в податливое тело, но время игр еще не закончилось. Моран не может сопротивляться инстинктам жаждущего тела Джима. Он ведет себя как дешевая, продажная шлюха: раздвигает ноги, жалобно постанывает, чуть ли не умоляя о продолжении. Мориарти играет с его соском, теребя, покусывая, посасывая. Себ выгибается от колющего, нежного удовольствия. Грубые подушечки пальцев исследуют ненасытное тело. Джим встает на колени между разведенных ног и поднимает свои невозможно голубые глаза вверх. Стыдливый красный румянец появляется на щеках. Моран не может смотреть на то, как пошло его губы обхватывают розовую головку, как возбужденная плоть исчезает во рту. Возбуждение подхлестывают непристойные картинки, которые невозможно контролировать. Как Мориарти может это терпеть, это невыносимо, еще чуть-чуть и удовольствие выплеснется наружу. Себ сжимает маленькие кулачки, борясь с желанием положить руки на белобрысую шевелюру между своих ног. С пошлым влажным звуком член выскальзывает изо рта Мориарти. Джим подталкивает свое расслабленное тело в плечо, показывая Себастьяну, как нужно лечь. Черт, именно сейчас Джим выглядел как само воплощение греха порока: заплаканные глаза, потерянный, жаждущий взгляд, распахнутая рубашка, бесстыже разведенные ноги, вязкая смазка стекающая с головки члена на живот, несколько несошедших засосов и совсем свежие, пурпурные на внутренней части бедра и шее. И этим Моран может любоваться каждый день? Себастьян жаден, а Джим откровенно наслаждается зрелищем. Он снял с фарфорового тела рубашку, заодно снимая с себя последнюю одежду, и стал ласкать свое тело, вспоминая где и как нужно провести. — Себ, доверься мне - больно не будет - я знаю, что делаю, — нашептывал Джим, задерживая руки на бедрах. — Ты собираешься выебать самого себя?! — осознание резко пришло к Себастьяну, приводя его в чувство. — Да, — жадно шепчет Джим в губы Себастьяна, затыкая несущественные протесты полковника долгим, страстным поцелуем. Сейчас физическое превосходство на его стороне, поэтому он может делать со слабым телом все, что вздумается. Джим подминает под себя, прижимает к кровати свое тело и неотрывно смотрит в карие глаза. Он хочет запомнит каждую искру, каждый переход, когда он будет толкаться немаленьким достоинством Себастьяна в свой узкий проход. Моран боится. Он не ожидал, что Джим зайдет так далеко. Ощущение неправильности и нереальности не отпускает его, словно то, что они делают сейчас намного хуже многосерийного убийства, работорговли и международного терроризма, но уверенные движения заставляют поверить, подчиниться и отдаться на милость сумасшедшему. Себастьян превратился в желе. Его бросает в жар, бьет пульсацией изнутри. Не-его тело полностью расслабленно. Джим вертим им, направляет его, распаляет желание. Незнакомая пульсация в анусе сводит с ума. Себастьян жаждет почувствовать в себе член, хочет ощутить растянутость, заполненность и жесткие фрикции, задевающие простату. Он не понимает, откуда взялось это желание. До этого момента полковник был снизу только раз и ему категорически не понравилось. А сейчас его уносит только от мысли, что в него проникнет горячий, твердый член. Мориарти приставляет пальцы к пульсирующему входу. Он видит как боится его Себастьян, но прекратить не может, поэтому хочет показать, насколько это может быть приятно. Он не проникает внутрь, только кружит массируя сжавшийся вход. Тело Мориарти не нужно подготавливать — полковник достаточно хорошо растянул его в прошлые разы, но Морану нужна именно психологическая подготовка, поэтому два пальца не спеша проникают в него и замирают. Себастьян задыхается, чувствуя в себе чужеродный предмет, но его тело крупно дрожит, желая ощутить большее. Джим неторопливо начинает двигать пальцами и не может налюбоваться, как аккуратное кольцо розоватых мышц обхватывает фаланги, а как горячо и мягко внутри невозможно описать словами. Ему хочется облизать сжавшееся колечко, проникнуть в него языком, двигать внутри словно членом, но он сдерживается, только пошло, до безумия неприлично облизывая губы. Себастьян чувствует, как щеки заливаются краской. Он инстинктивно пытается свести ноги, но от этого никакой пользы — Джим все так же неспешно проникает в него. — Себ, будь добр, разведи ножки, мне ничего не видно, — бархатистым голосом шепчет Джим. Моран краснеет еще больше, но раздвигает тонкие, длинные ноги, выставляя себя напоказ. — Да, так намного лучше, умница. Мориарти очень любит, когда грязные просьбы совмещают с милостивой похвалой. Он обожает чувствовать чью-то власть над собой. И Себастьяну, невольно оказавшемуся в его теле, это тоже нравится. Пальцы выскальзывают из разработанного входа и Моран чувствует ужасную пустоту внутри. Теперь он понимал Джима, который всегда почти умолял взять его. С таким ненасытным, чувствительным телом удивительно, как он мог не заваливаться на Себа каждые шесть часов. Джим устраивается между широко разведенных ног и приставляет красную головку к расслабленным мышцам ануса, но не толкается. Он водит по ложбинке истекающей плотью, держа ее в руке. Джиму безумно нравится ласкать член Себастьяна: ощущать под подушечками пальцев прожилки синих вен, оттягивать тонкую кожу крайней плоти, обводить уздечку и надавливать на маленькую дырочку уретры. Как было бы прекрасно, если бы ему удавалось прикасаться к нему чаще, но пока что неплохо и так. Лучше немного подразнить и проникнуть внутрь, чем просто дразнить. Себастьян в теле Мориарти откровенно кричит от дразнящей ласки. Он не знает куда деть руки, то впиваясь в обивку дивана, то так же беспощадно сжимая кожу на лопатках Джима. Где-то в криках потерялись страстные мольбы и умоляющие просьбы, но нет сил четко сформулировать свою мысль. А Джиму слова не нужны. Он понимает, на что сейчас Себастьян готов ради долгожданной разрядки, но продолжает играть в свою игру. Колечко ануса уже полностью влажное от смазки, и Мориарти толкается в мягкую глубину. Сначала входит только головка — Джима трясет, поэтому он останавливается, привыкая к ощущениям — затем он проникает наполовину и одним последним толчком вдалбливается на полную длину. Мягкие, жаркие стенки обхватывают член, сокращаются, жадно принимают его полностью. Джим хрипло дышит. Еще чуть-чуть и он кончит. Бедра мелко потряхивает, но он не двигается — он хочет видеть свое лицо, когда сделает первое движение, когда начнет медленно двигаться, когда заденет простату, когда Моран кончит и когда белые капли семени будут стекать по животу, но сейчас может только наслаждаться своими ощущениями, прикрывая глаза челкой. Себастьян непонимающе-испуганно смотрит вверх. Он ощущает в себе огромный, разрывающий изнутри член. Его грудь быстро вздымается, а из глотки вылетают стоны-хрипы. Себастьян сорвал себе голос, пока Джим медленно входил в него. Они замирают на мгновение. Мориарти целует свое тело, сбивчиво касаясь скул, губ, шеи, успокаивает Себастьяна, давая ему почувствовать прелесть момента обладания. Моран больше не хочет терпеть — щекочущее ощущение и нежные поцелуи не могут унять его жара — он начинает сам насаживаться на горячую плоть, нетерпеливо ерзая под Джимом. Мориарти скалится хищной улыбкой, которая отдаленно напоминает улыбку Себа, и делает первое движение. Ствол легко скользит — Джим выходит почти до конца, видит, как показывается уздечка головки, и с силой толкается обратно, резко нажимая на простату. Себастьяна подкидывает от глубокого толчка. Все тело сводит ошеломляющей судорогой, его пронизывает резкими, головокружительными судорогами. Джим очень внимателен — он старается как можно сильнее попасть по простате, но каждое следующее движение намного быстрее, сильнее, глубже. Мориарти остервенело вдалбливается в холеное тело, постанывая сквозь сцепленные зубы. Моран не пытается скрыть ни единой эмоции и это жутко возбуждает Джима. Он видит перед собой только два омута своих шоколадных глаз, слышит и чувствует только свое тело. Все органы чувств заняты только им. Джим заставляет тело Себастьяна гореть. Каждая его клеточка умирает в жаркой агонии и тут же возрождается, даруя невыносимое наслаждение всему телу. Мысли о недостойности такого положения растворились от напора Джима и истомы, разлившейся по телу. Себ толкается навстречу, облизывает пересохшие губы, извивается, чувствуя мощные толчки и абсолютную растянутость. Если бы у него осталась хоть одна мысль, то она была бы лишь о том, как ему хорошо, как приятно биться в наслаждении под сильным, поджарым телом. Моран делает то, за что всегда упрекал Джима: расцарапывает спину любовника в кровь. Мориарти даже вскрикивает, но это ничто по сравнению с яркими, откровенными криками Себастьяна. Джим наслаждается этой симфонией. До этого он не мог слышать свои стоны, а теперь жалеет об этом. Мориарти приникает к своим губам и пьет сладкие, терпкие звуки. Их накрывает волной оргазма. Джим кончает первым, а Себастьян изливается себе на живот. Самый громкий стон уходит Морану в губы — они продолжают целоваться даже после разрядки. Губы лениво скользят по чужим губам, язык медленно проникает в чужой рот. Они не торопятся, страсть прошла, остались только чувства и мысли о чрезмерном нарциссизме Мориарти. Их убаюкивает на волнах истомы, и Себ засыпает, на секунду прикрыв глаза. Проснувшись, они продолжают свой эксперимент в гостиной, на столе, на кухне, в душе, в коридоре. Себастьян узнает, что Джим тащится от римминга, что внутренняя часть бедер у него самая чувствительная и что он любит, когда его шлепают по заднице и жестко трахают одновременно. А Мориарти еще раз убеждается в том, как Моран его любит и понимает, что будет позволять ласкать себя почаще. Но в конце концов они добираются до спальни и крепко засыпают в объятьях друг друга. Себ просыпается в кровати. Снайпер встает, трет глаза, и видит, что за окном начинает смеркаться, но в комнате все еще светло. Он еще раз осматривается и видит рядом с собой Джима! Моран смотрит на свои руки, осматривает свое тело и видит напротив тело босса, а не свое собственное. Нет ни единого шанса, что это был сон. Моран помнит все слишком отчетливо и точно, чтобы списать это на галлюцинацию воспаленного воображения. Себастьяна не отпускает мысль, что именно он был виноват в этом маленьком инциденте из-за своего сожженного письма. Но имеет ли это какой-нибудь смысл, он не хочет знать. Он снова ложится обратно на кровать и любуется своим Джимом. "Какой же ты у меня..." — восторгается Себастьян. Мориарти, почувствовав на себе чужой взгляд, просыпается, довольно потягиваясь, словно сытый кошак. — Чего тебе? — сладко выдыхает он. Как приятно слышать его голос, а не говорить им. — Мы вернулись, — Себ весьма доволен, что все закончилось, проводя ладонью по щеке любовника. — Да, и все благодаря моему заклинанию, — радостно заключает Джим. — А откуда ты его взял? — Себастьян уверен, что заклинание не причем, но все равно спрашивает. — Как это откуда? Из "Сверхъестественного", конечно! - говорит Джим, словно это само собой разумеется. Моран в тихом шоке: — Джим, — он нависает сверху над своим любовником. — Это. Всего лишь. Сериал, — Моран делает особый акцент на последнем слове. Преступный консультант весь в этом. Иногда он вполне логично опровергает самые строгие и фундаментальные утверждения ученых, но тут же может поверить, что у него в шкафу существует проход в Нарнию (хотя его гардероб казался полковнику действительно отдельной вселенной). — Но ведь сработало, — возражает Джим. Повисает неловкое молчание. Моран обдумывает реальность прошлых двух часов, а Джим ждет, когда Себастьян чуть наклонится к нему, чтобы поцеловать. Преступный консультант первым ломает тишину, — Се-еб, я хочу тебя... Снова, — Моран ухмыляется и приникает к губам Мориарти, — Только я хочу быть сверху, — шепчет в самые губы Себастьяна, проникая языком в его рот. Он щекочет небо, касается кончика языка Себастьяна и получает в ответ беспощадный укус. — Ни-за-что, — почти нараспев говорит снайпер, затыкая Джима властным, но ласковым поцелуем. Ему действительно понравилось все то, что с ним вытворял Джим. Может быть они повторят это позже, но не сейчас. В данную минуту он хочет своего распаленного, ласкового, растраханного Джимми. Но когда-нибудь…