Лето в январе

Время. Каждый раз, когда Кьяра оборачивается назад, она думает о том, что всё в этой жизни решает только оно. Время всё решает за нас и всегда — всегда — в итоге заставляет вернуться в начало. У времени нет начальника, нет вышестоящего лица. Нет валюты, которую можно было бы всучить ему в качестве взятки и попросить отсрочку. Оно работает на себя, делает свою работу своенравно и противоречиво и никогда не слушает маленькие просьбы своих подданных, которые ходят в его королевстве. Например, совершенно простую просьбу: не торопиться. Кьяре семь лет. Она носится по квартире от Арса в девять утра, кричит фальцетом, почти плачет, и Антон в общем крике дочери различает наконец слова о том, что она не хочет идти в школу. Девочка прячется за кресло и сжимает маленькими пальцами спинку, едва сдерживая накопившиеся в глазах слезы. Арсений останавливается где-то возле входа в кухню, запыхавшись, смотрит на встревоженную дочку, а Пятачок — уже взрослый, сильно пушистый и страшно ласковый кот — поднимается на задние лапы и тычется мокрым холодным носом в руку Арса, в которой тот держит белоснежные колготки дочери, купленные специально для линейки на первое сентября. Пятачок снова клянчит еду, он по-другому и не умеет вовсе. Столько лет прошло, а утренние традиции у пушистого негодяя неизменны. Антон выходит из спальни следом, присаживается на колени возле дочки и чуть горбится, чтобы быть с ней одного роста, а после мягко заключает ее в объятия. Арс не слышит, о чем они разговаривают, улавливает только неразборчивый шепот. Шастун поглаживает девчонку по спине, что-то мягко повторяет, успокаивая ее, и спустя пару минут Кьяра кивает, утирая слезы, идет к Арсу за колготками, извиняется за свое поведение и целует папу в колючую щеку. — Как ты это делаешь? — не понимает Попов. — И вечно этот удивленный тон, — целуя мужчину в висок, парирует Антон. Арсений смеется, жмуря глаза от удовольствия. Он, на самом деле, почти перестал удивляться. Антон с Кьярой всегда справлялся лучше, чем он. Этого у Шастуна не отнять. Он действительно отец, каким Арсению — как ему самому кажется — никогда не стать, хотя Антон его за такие слова постоянно одергивает. Кьяра ойкает и шипит, когда Антон, не без помощи ютуба, пытается заплести ей два колоска, зажимая между зубами резинки с белоснежными бантами. Шастун сосредоточенно хмурится и постоянно смотрит в экран, поражаясь тому, как просто у всех этих блоггеров такие вещи получаются. Заплетать малышку он так и не научился, хотя очень старается, но Кьяра его и без этих навыков любит. Однако девчушке становится куда спокойнее, когда в дверь звонят, и на пороге Кьяра видит обожаемую тетю Оксану, которая точно заплести ей эти самые косы сможет без всяких проблем. Оксана — теперь она уже не Фролова — улыбается им в дверях, держа в руках букет на первое сентября для девчушки, который Арс очень попросил ее купить, потому что они забыли, и дорожную детскую розовую сумку. Девушка целует в щеку Арсения, а затем Антона, перенимает инициативу с прической на себя и уже вовсю орудует ловкими пальцами, уговаривая Шаста не мешаться под ногами и пойти помочь ее супругу. Матвиенко входит в квартиру следом, мягко придерживая руками надетого себе на торс кенгуренка, в котором мирно посапывает кроха в розовом комбинезоне, приложившись пухлой щекой к груди отца. Мирославу оставить было не с кем, но это не стало проблемой. Антон по своей крестнице ужас как соскучился, да и Арсений по первенцу лучшего друга тоже. Сережа прикладывает указательный палец к губам, мол, не шумите, уснула, и Арсений счастливо улыбается, когда малышка морщится во сне. Попов помнит тот разговор около трех лет назад, когда Серега спросил его, как назвать дочку. Арсений тогда пошутил, мол, женись сначала. Дошутился. Матвиенко ведь от слов своих не отказывается, чего греха таить. Оксана эту свадьбу сама организовывать не стала, поскольку помнила опыт первой, и это ее останавливало. Она хотела, чтобы в этот раз всё было иначе, чтобы было навсегда, так что посчитала нужным доверить всё это другим людям, не менее опытным, чем она. К тому же девушка уже к тому времени свой бизнес продала и заниматься свадьбами больше не хотела. Она не сожалеет об этом ни капельки, ведь самое главное свое обещание она выполнить успела: свой последний заказ на организацию свадьбы она взяла у Юли Топольницкой, потому что обещала сделать ее самой счастливой невестой на свете. И она сделала. Празднование «Чехольницких» навсегда останется в ее памяти как самое светлое и чистое. Приглашены были совсем немногие, но в их числе была и сама Оксана вместе с Сережей. И девушка готова поклясться, что после этого события она окончательно смогла вздохнуть со спокойной совестью. После продажи бизнеса Оксана долго не могла найти себя и то, чем она хочет заниматься, к тому же она страшно сильно скучала по супругу, ведь Сережа так надолго уезжал с ребятами в тур. Матвиенко загибался без нее из-за этих частых разлук, хотя не признавался в этом вслух даже самому себе, поэтому в какой-то момент ему пришла идея взять ее их администратором вместо какой-то странной девушки, с которой они все найти общий язык так и не смогли. Ребята предложение Сережи единогласно поддержали, и по городам России Оксана теперь ездила вместе с ними, быстро влившись в работу. Она по жизни была организатором, так что разобраться с билетами на поезда, самолеты и бронью в отелях ей не составило никакого труда. Кьяра даже в пару близлежащих к Москве городов гонялась вместе с ними, и неудобств совсем никаких не было. В остальное время с ней сидела Катя Позова, а малышка, хоть и скучала просто страшно сильно по папам, только рада была обществу Кати, да и с Савиной они общий язык нашли довольно быстро. На линейку они приходят в числе последних, но место им вакантное заняли Позовы и Ляся с Пашей, чьи дети уже стоят в своих рядах с классными руководителями. У Арсения слезы закипают в глазах, когда Кьяра машет им маленькой ладошкой из 1«А» класса вместе с Савиной, и он так улыбается, что в груди от гордости ломить начинает. Антон берет его за руку — почти незаметно, тихо, интимно, — и Арсений переплетает с ним пальцы, крепко сжимая родную ладонь. Их малышка стала совсем большой, а время, черт бы его побрал, совсем не хочет идти хоть немного медленнее. Кьяре десять лет. Она пыхтит над домашней работой до глубокой ночи вместе с Антоном, учит стихи Пушкина, с выражением рассказывая их Арсению, любит по выходным кататься с папами на коньках и ходит в актерский кружок, мастерски совмещая его с секцией по каратэ. Антон старается ходить на все-все ее показательные соревнования и орет с трибун, срывая глотку: «Это моя девочка!», на что Арсений смеется и просит его быть немножечко тише, хотя сам вопить готов от того, какая их девочка талантливая. Через несколько месяцев она получает свой первый желтый пояс, и Антон так сильно ею гордится, что собирает всех друзей с семьями на празднование, бесконечно повторяя, как сильно он любит их девочку. Антон радуется за Оксану до Луны и обратно, когда она рассказывает ребятам о том, что снова беременна. Матвиенко вообще места себе не находит от переполняющих эмоций, потому что повторное узи показывает, что будет мальчик. Шастун действительно безумно счастлив, потому что он помнит, как Оксане с Сережей было тяжело первые два года брака. Они оба очень сильно хотели ребенка, но что-то шло не так, и девушка плакала у Антона на плече, снова хватаясь за дешевый второсортный табак, когда все было очень плохо, и она, скрывая всё от Сережи, дважды стирала окрашенные алым простыни, давясь слезами. Антон боялся, ужас как боялся, что его лучшая подруга столкнулась с тем, что разлучило его с Ниной, ведь резус-конфликт — штука серьезная, и еще одна неудачная попытка может стоить Оксане ее здоровья. Но судьба робко улыбнулась им, когда родилась Мирослава, и мягко кивнула в знак согласия снова, когда появился Ростислав. Кьяра тогда всех этих проблем не видела, не понимала. Она просто училась, росла и радовала пап, совершенно не представляя, какие сюрпризы приготовила ей ее собственная жизнь. Кьяре пятнадцать лет. И она ненавидит весь мир. Она слушает громко музыку, тайком покупает черную подводку для глаз и хочет быть похожа на тех крутых девчонок из параллели. Она сбегает по ночам из дома, зависает с Савиной днями напролет и терпеть не может учебу. У нее падает успеваемость, она не ходит на каратэ и прогуливает школу актерского мастерства, скрывая это от пап. Дома она с ними почти не разговаривает, отстреливается сухими «привет» и «пока» и терпеть не может, когда к ней в комнату заходят без стука. Ночами она шлет в мессенджерах сердечки, тараторит по телефону с Савиной и глупо хихикает, болтая ногами от счастья под одеялом. Арсений не может подступиться к дочери ни на шаг, да и сам Антон — впервые на его памяти — язык общий с Кьярой найти совершенно не может. «Перебесятся, это возраст такой», — жмет на это плечами Дима Позов, и Катя, взволнованно кусая губы, всё же соглашается и кивает. За девочками они все следят в оба, готовятся к неизбежному, знают, что будет после. И, как всегда, оказываются правы. Кьяра громко и глухо плачет в подушку в половину первого ночи, когда Антон входит к ней в комнату и присаживается у постели, не включая свет. Его девочке впервые разбивают сердце, и он, блин, знает, что это такое. Девчонка скулит, плачет в плечо родителя, извиняется сотню или тысячу раз за то, что была такой глупой, и не сопротивляется, когда Антон берет в руку влажную салфетку и смывает с ее глаз потекшую черную тушь с подводкой, открывая взору любимое лицо его маленькой девочки. Кьяра извиняется и перед Арсением, целует по традиции его в колючую щеку, крепко-крепко обнимает и обещает, что такого больше не будет. Арсений ей верит, Антон тоже. Но она себе почему-то не верит. Однако она выполняет обещание, снова подтягивает учебу, огораживается от компании тех девчонок, что втянули ее во все это вместе с тем парнем, забирает с собой Савину, а та и не особо оказывается против. Она все равно себя там лишней без Кьяры чувствовала. Девчушка снова ходит на уроки карате, получает роль в пьесе Островского в их актерской школе, и у Попова в груди гулко бьется сердце, когда он аплодирует и улюлюкает ей из зрительного зала вместе с Антоном, стоит всему коллективу выйти на поклон. Когда они возвращаются домой после концерта, улыбка с губ Кьяры непозволительно быстро сходит, она запирается в своей комнате и не выходит оттуда до утра. Арсений просит Антона достать с антресолей коробку из-под обуви, а сам берет ключи от машины, чтобы захватить из багажника саперскую лопатку. Когда Кьяра просыпается утром, она надеется, что это был лишь ее страшный сон, однако мяуканья в их доме с того момента больше не слышно. Кьяре восемнадцать лет. Антон держит руки в карманах, опустив голову, и молчит, а под нижней полкой в купе вагона лежат два больших чемодана его девочки. Арсений не выпускает дочь из объятий, крепко зажмурив глаза. Он не хочет их открывать. Не хочет, потому что знает: их девочка скоро уедет. Перрон забит снующими пассажирами, всюду слышится топот ботинок и приглушенные голоса, сливающиеся воедино с криками таксистов. Кьяра жмурится, сильно обнимая отца, и понимает, что пути назад уже нет. На дне ее чемодана лежит копия аттестата с золотой медалью об окончании школы на всякий случай, а в Санкт-Петербургском государственном университете культуры и искусств уже находится оригинал и ее приказ о зачислении. Она начинает свою самостоятельную жизнь, вливается в новый этап добровольно и страшно сильно боится оставлять своих родителей, но не говорит об этом вслух. Она знает: они и без того волнуются, а для их возраста это не шутки. Кьяра выпускает Арсения из объятий и подходит к совсем поникшему Антону, который зарылся носом в широкий темный шарф, беспокоясь о том, что не выдержит ее отъезда. Это же их девочка. Их маленькая, блин, девочка, которая стала совсем большая. — Пап, — дергает уголком губ Кьяра и раскрывает руки для объятий. Шастун хмыкает, шмыгает носом и отводит взгляд, когда понимает, что вот-вот не сможет сдержать эмоций, поэтому Кьяра быстро заключает его в объятия, обвивая руками шею и вставая на носочки. — Я люблю тебя, пап, — негромко произносит она, сильнее прижимая его к себе. — Я очень вас обоих люблю. — Мы тебя тоже, Бусинка, — зачем-то вспоминает он далекое обращение, поглаживая ее лопатки, и девушка улыбается, потому что сама помнит. — Не забывай старика своего, — выпуская ее из объятий, просит Антон. Кьяра улыбается. — Я про Арса, если что, — кивая на любимого, добавляет он. Девушка смеется чисто и звонко, когда Арсений цокает языком и закатывает глаза, а затем целует обоих пап в уже слегка покрытые морщинами лбы и забегает в вагон, потому что знает: она не умеет прощаться. Это у них семейное. Савина забегает следом и усаживается на место рядом с ней, а затем они обе машут провожающим, стараясь не замечать, как в груди разрастаются зияющие раны от разрастающейся в геометрической прогрессии тоски. На перроне им машут Арсений с Антоном, Катя с Димой и Сережа с Оксаной. Когда поезд трогается, Мирослава и Ростислав бегут за вагоном и машут им обеими руками, и Кьяра с Савиной смеются, пока Оксана пытается до детей докричаться, чтобы они прекратили, потому что это опасно. Когда перрон остается позади, Кьяра хватает телефон и тут же пишет отцам о том, что она их невозможно сильно любит и просит беречь Пуха, а в ответ мгновенно получает, что они ее тоже, что все будет хорошо и что они ею гордятся. Кьяра впервые позволяет себе тихо заплакать только тогда, когда понимает, что Савина уже спит. Кьяре двадцать лет. Она вспоминает, как в пятнадцать лет зареклась родителям, что такого больше не будет, и пьяно смеется, отмечая, что не зря себе не поверила. Она сидит в объятиях выпускника магистратуры и курит завернутый в тонкую бумагу табак, пуская в потолок колечки. Ей неведомым образом удается совмещать попытки учиться и ветреный образ жизни, Арсению и Антону она звонит каждую неделю, рассказывая, как все здорово и что она лучшая в группе, примеряя на себя роль Позовой и мастерски научившись врать, что ей временами очень на руку. Она сбрасывает очередной звонок волнующейся Савины и тянется за стоящим вдалеке стаканом с чистым виски, прикладываясь к нему со всей страстностью. Парень, сидящий возле нее, лезет к ней с поцелуями, и она не особо против. Имени она его не знает, да и знать не хочет вовсе, в грудной клетке девушки гулкими ударами отдаются басы гремящей музыки, распространяясь по всему телу и перемешивая в пустом желудке очередную дозу алкоголя. Кьяра не думает о последствиях совершенно, и это подтверждается уже через две с половиной недели. Она не плачет, когда протягивает Савине уже пятый по счету тест, каждый из которых показывает две полосы или чертов плюс. Она просто садится на подоконник и закуривает, выпуская в окно тонкую струйку дыма. — Что делать будешь? — явно беспокоится из-за всего этого Савина больше, чем она. Кьяра молчит, нажевывая нижнюю губу, и тушит в маленькой чашке сигарету, вставая с места. — Что должна. Она смеется в трубку папам, когда те спрашивают, как там проходит второй курс актерского, и девушка с энтузиазмом рассказывает им, что там да как, радуется безумно, когда они рассказывают ей о том, что купили маленькую, но прибыльную московскую кофейню, а после обещает, что приедет к ним на новогодние праздники. Когда Кьяра кладет трубку, она не сдерживается и начинает рыдать в голос, сворачиваясь на диване комочком от кромсающей боли и прикладывая тыльную сторону ладони к губам. Савина садится с ней рядом, гладит по предплечью и старается успокоить, хотя и понимает, что это не в ее силах. Кьяра папам не рассказывает о том, что сделала, берет с Савины слово, чтобы и она молчала, и не приезжает в Москву на новогодние праздники. Кьяре двадцать два года. Она стоит на сцене с микрофоном и рассказывает забавные истории о том, что происходило в стенах этого университета за прошедшие года. Зал смеется, Кьяра тоже. Девушка не сводит глаз с первого ряда, глядя на то, с какой гордостью смотрят на нее отцы, сияя улыбками. Они такие красивые, в черных костюмах и с бабочками на шеях. Даже Антон на этот аксессуар согласился, хотя всегда отказывался. Кьяра смотрит на них и понимает, что роднее у нее никого не было и не будет. Она так сильно любит их, так сильно ими дорожит, что у нее закипают в глазах слезы, когда она понимает, как много скрыла от них, что не стала для них той идеальной девочкой, которую они себе придумали. Зал воспринимает эти слезы как акт умиления и бешено аплодирует и улюлюкает, когда Кьяра завершает речь и спускается со сцены. Девушка едва умудряется дождаться окончания церемонии, после чего долго-долго обнимает родителей, повторяя, как сильно она скучала и как их любит. — Принцесса, что же ты плачешь? — утирая ее слезы большим пальцем, спрашивает Арсений, а сам тоже сдержаться почти не может. Их с Антоном девочка теперь получила образование. Совсем большая стала. — Я просто соскучилась, — глотая слезы, выпаливает Кьяра, скрывая истинную причину. — Так соскучилась, пап. Арсений целует девушку в висок, и та только сильнее заливается слезами. Кьяра собирает вещи из их с Савиной съемной квартиры буквально через пару недель после окончания и повторяет лучшей подруге, что дело не в ней, что она просто должна попытаться хоть немного пожить одна, потому что самостоятельная жизнь должна уже наконец оправдать свое название. Она обещает Савине звонить, обещает приезжать, но Позова ее слишком хорошо знает, поэтому совершенно не удивляется, когда подруга писать и приходить перестает уже через пару месяцев. Кьяра получает работу официантки в хорошем ресторане и со временем имеет неплохую зарплату вместе с чаевыми, которая позволяет ей не только оплачивать съемную однушку, но и жить не впроголодь. Отцам она звонит уже куда реже, вся погружается в новую жизнь, новых людей и новые чувства. Она бережно протирает свою детскую фотографию с Пухом и Пятачком каждую неделю и со временем понимает, что боль постепенно уходит. Она встречает молодого человека и, кажется, действительно влюбляется, получает долгожданную роль в спектакле, за которой гонялась не один месяц, и даже соглашается на просьбу Оксаны приютить на пару недель Мирославу, которая тоже запланировала после окончания школы переехать в Санкт-Петербург для получения вышки. Всё кажется Кьяре слишком неправдоподобным, и она ужас как беспокоится о том, что ждет ее в будущем. Кьяре двадцать четыре года. И она кричит, что никогда не выйдет замуж. Ей в очередной раз разбивают сердце, и она больше не верит ни в любовь, ни в романтику. Когда розовые очки спадают с ее глаз после расставания, она материт себя вслух, ругает без остановки за то, что совсем забыла о самом дорогом в ее жизни. Ей так вскружил голову этот придурок, что она совершенно растеряла все мозги. Кьяра берет ближайший билет до Москвы в тот же день и вскоре уже сидит на диване с Антоном, а он гладит ее по волосам, повторяя, что все наладится. Арсений приносит ей теплого молока, ставит его на журнальный столик, не замечая, как дрожат руки, в результате чего немного проливает, и Кьяра буквально подскакивает на месте, сама не понимая почему. — Всё хорошо, Принцесса, — успокаивает ее он, поправляя очки. — Я просто поторопился. Кьяра беспокоится, тугой неприятный комок заворачивается у нее в груди раза в два туже, но Арсений гладит ее по тыльной стороне ладони, когда присаживается рядом с Антоном и включает телевизор, случайно попадая на «ТНТ». Шастун улыбается, когда на экране мелькают первые выпуски шоу, которому они посвятили с Арсением жизни. Они рассказывают Кьяре истории из прошлого, хохочут от этого, и у Антона в уголках глаз собираются глубокие морщинки. Кьяра улыбается вместе с ними, смотрит марафон передач и вскоре замечает, как Арсений, сначала просто подолгу не вливающийся в беседу, засыпает, опустив голову на плечо Антона. Девушка улыбается. Она всегда восхищалась теми чувствами, которые испытывали друг к другу ее папы. Да, она не раз натыкалась на непонимание, когда рассказывала об этом другим, но ее не волновали все эти пустозвоны со своим дохрена важным мнением, которое никому никуда не впилось. Антон всегда ласково и тихо называет Арсения «Мое лето», а тот на это обращение каждый раз смущенно опускает веки и целует Антона в маленькую родинку на кончике носа, чуть поднимаясь на носочки. Кьяра таких чувств никогда в своей жизни не встречала и никогда, наверное, не встретит. Она любит их любовь так сильно, что это вызывает восхищение. Потому что их чувства друг к другу поспорили бы по масштабу с Вселенной. И они любят ее. Сильно, всепоглощающе и чисто. Они доверяют ей, видят в ней лишь свет, не понимая, что за семью замками их маленькая девочка саму себя всю переломала до смерти и довела до агонии. Кьяра смотрит на то, как Антон поглаживает косточку на большом пальце правой руки спящего Арсения, и не выдерживает, открывая папе самую свою сокровенную тайну. — Я сделала аборт, пап, — шепчет она, поднимая голову, и по щеке девушки стрелой мчит горячая слеза, падая на фланелевую рубашку отца. Антон переводит взгляд с экрана на дочь, чуть опуская голову, и смотрит своими повидавшими мир глазами на дочку, в радужках которой плещется такая вселенская боль и просьба о прощении, что он даже не знает, что ответить. — Это было три с половиной года назад, — так же тихо продолжает она. — Я поэтому на новый год тогда не приехала. Кьяра плачет беззвучно и открывает душу Антону, беспокоясь о том, что может разбудить Арсения, на что Шастун гладит ее по волосам, позволяет дочери уткнуться носом в свою рубашку на уровне ключицы и целует ее в волосы, закрывая глаза. — Любой твой шаг в жизни правильный, — наконец произносит он. — Он прокладывает тебе дорогу в будущее. Твои решения — это твои решения. И каждое из них я поддержу, какими бы они ни были, Бусинка. Плечи девушки дрожат, когда Антон гладит ее предплечье правой рукой и прикладывается щекой к ее волосам. Кьяра наконец рушит стену из тайны, которую она сама построила, и впервые за последние годы дышит спокойнее. Антон повторяет ей, что всё наладится. И Кьяра ему верит. Кьяре двадцать шесть лет. Она смеется и заливисто хохочет, когда ее супруг — боже, с ума сойти! — кружит ее на танцполе под аплодисменты гостей. Арсений сидит на стуле за самым главным первым столом вместе с Антоном, Сережей, Оксаной, Димой и Катей и не может оторвать глаз от белоснежного платья его девочки. Она теперь и не Попова уже. Не Попова. Такая красивая, такая взрослая и такая счастливая. Такая, черт возьми, счастливая, что Арсению даже вдохнуть страшно, потому что он боится это самое счастье его девочки спугнуть. Антон видит состояние любимого, сжимает его лежащую на столе руку своей и мягко целует в висок, вкладывая в этот поцелуй несказанные вслух слова. Потому что, если его и Арсения спросят однажды, мол, что вы важное в этой жизни оба сделали, они без промедления ответят: «Воспитали самую волшебную в мире дочку. Это мы сделали. Мы справились». Антону хоть и неудобно в этом костюме, он сидит и улыбается, потому что смокинг этот Кьяра выбрала. Да так сияла вся, искрилась, когда он вышел из примерочной. И шампанское это дурацкое он тоже пьет, хотя любит исключительно пиво, но он пьет его. Пьет, блин, это шампанское, потому что она его выбрала. А потом объявляют танец родителей, и зал взрывается аплодисментами, когда на сцену выходят одни из четырех лучших в мире импровизаторов и самые лучшие отцы во Вселенной. Зал затихает, свет приглушается, и по танцполу разливаются звуки всем известной песни Ланы «Молодые и прекрасные». Арсений вкладывает руку в ладонь Антона, прижимается к нему грудью и прикладывается головой к плечу, прикрывая глаза. Антон чуть склоняет голову, потому что он всегда так делает, привычка такая, и обнимает самого дорогого его сердцу человека, опуская руку на лопатки. Они медленно кружатся по танцполу в ритме Дель Рей, десятки пар глаз смотрят на них с восхищением, а милая Кьяра со слезами на глазах наблюдает за ними, находясь в объятиях любимого супруга. — Я слышу, как бьется твое сердце, — почему-то произносит Арсений, немного улыбаясь. — Мне нравится, что оно стучит быстрее, когда я рядом. Даже спустя столько лет. Антон молчит, сглатывая густую слюну. Он любит Арсения. Он так сильно его любит, что от этого даже слегка подташнивает. — Останься со мной навсегда, — просит его Антон, и мужчина поднимает глаза. Радужки у Арсения всё те же. Такие же пронзительно синие, как и в день их знакомства на вокзале в Москве. Такие же яркие и такие же горячо любимые. — Чё, вдвоем, как всегда? — улыбается он, перенимая под конец танца инициативу на себя и делая небольшой поворот. — Как всегда, — кивая, повторяет Антон и целует его на финальной ноте в губы так трепетно и нежно, что в животе взмывает ввысь маленькая стая бабочек. Зал взрывается аплодисментами, громко свистит Паша Добровольский вместе со старшим сыном Робертом, улюлюкают Савина, Мирослава, Ростислав и Соня, и Арсений чувствует себя самым счастливым человеком на свете. Потому что… Да. Это правильно. Да, правильно. Кьяре двадцать восемь лет. Она бросается с рабочего места со всех ног, звонит супругу и в двух словах, глотая слезы, рассказывает о том, что произошло. Он заказывает ей онлайн билеты на ближайший рейс самолета, и Кьяра едва успевает добраться до аэропорта вовремя. Девушка бросается на шею Арсению и, не сдерживаясь, громко плачет, потому что чувствует себя виноватой. Не писала, не звонила. Забыла. Арсений гладит ее по волосам дрожащей рукой, повторяет ей, что во всем, что случилось, нет ее вины, но Кьяра так не думает. Антон подходит к ним следом, и девушка снова заливается горькими слезами, повторяя о том, какая она отвратительная дочь. Потому что она даже не выслала ей приглашение на свадьбу. До Испании они летят молча, Антон почти не выпускает руки Арсения из своей и уговаривает его хотя бы немного поспать, на что мужчина все-таки соглашается, потому что эмоционально оказывается полностью опустошен. В аэропорту Барселоны их встречает Даниель — сводный брат Кьяры — и заключает сестру в объятия. Говорит он по-русски хорошо, но испанский акцент все же чувствуется. По пути до дома они не разговаривают. И почти не говорят ни слова друг другу перед церемонией. Низкорослый мужчина в белом говорит какие-то слова о жизни и смерти, но они почти не доходят до сознания Кьяры. Это длится минут десять или пятнадцать, хотя девушка не может знать наверняка. Время словно застыло. Но вот мужчина затихает, и наступает ломающая и гнетущая тишина. Кьяра находит в себе силы первая, подходит к могиле и бросает на блестящую черную крышку горсть земли, а после встает на место. Арсений нуждается в помощи Антона, чтобы это сделать, и Шастун помогает, а затем не отпускает его руки до тех пор, пока все не заканчивается. Арсений молча смотрит в одну точку до того момента, пока все не расходятся. Он уже не чувствует ни ног, ни рук, но не шевелится до тех пор, пока не остается ни души возле могилы, кроме него, Антона и Кьяры. Только им двоим дозволено видеть его эмоции. Кьяра не помнит, когда ее отец последний раз так горько плакал. Скорбь разрывает сердце и душу мужчины так сильно, что он не может это контролировать. Антон позволяет им побыть вдвоем, потому что понимает это. Он отходит к одинокому массивному дереву чуть вдалеке, садится на лавку и впервые за долгое время достает из кармана пачку сигарет. Закуривает он как-то неумело, кашляет, морщится, но не бросает эту затею, хотя и знает, что Арсений его потом снова отругает за то, что он в таком возрасте за сигареты хватается. Он морщится в свете ноябрьского солнца, глядя на тень на асфальте, отбрасываемую ветвями дерева, а затем хмурится, когда к нему кто-то подсаживается. — Здравствуй, Антон. Шастун хмурится сильнее, не разбирая силуэта, что сел рядом с ним, и без того зрение плохое, а тут еще это треклятое солнце. — Кто это? — немало удивляется он русской речи за границей. — Это я, — придвигается ближе женщина, и Антон наконец ее узнает. — Ирина? Кузнецова мягко кивает. Годы приложили к ней свою руку, но Антон все равно узнает ее по глазам. Тем самым глазам, которые увидел впервые в далеком две тысячи пятнадцатом. Она изменилась. И Антон думает: «Господи, сколько же лет прошло?» Они заводят разговор непроизвольно, Ира рассказывает, что получила весть о похоронах Алёны и не смогла не приехать, хотя они не общались с ней с две тысячи семнадцатого года. Больно было узнать о смерти своей давней подруги, хоть и наломала она ей дров в далеком прошлом немало. Они оба зарывают топор войны, разговаривают так, словно всех этих лет не было. Ира раскрывает душу первая, и Антон слушает. Замуж она вышла в тридцать один год, супруга искренне любит, как и он ее, и она безмерно благодарна судьбе за второй шанс. Заключение врача о ее здоровье осталось прежним, поэтому ребенка они взяли из дома малютки. Мальчишку усыновили, и глаза у него карие. Об имени мальчугана Ира почему-то умалчивает, но Шастун догадывается и сам. Антон все же решается и рассказывает о себе, о том, что они с Арсением по сей день и другой жизни без него он и не видит. Рассказывает о Кьяре. О том, что она два года назад вышла замуж. Ира спрашивает про Оксану, и Антон замолкает. — Спроси ее сама, — произносит он. — Мы не общались с… — Ира подбирает слова, — с того дня, когда… — Она давно тебя простила. И Ира не находит слов, а в ее нижних ресницах путаются слезы. Арсений с Ириной не пересекается, она уезжает обратно буквально через час после окончания церемонии. Она просит у Антона прощения снова, хотя спустя столько лет эти слова совсем не имеют смысла, ведь они все ее давным-давно простили и продолжили жить дальше. Но Шастун говорит, что прощает, потому что понимает: ей нужно это услышать. Перед тем как они все уезжают, Даниель передает Кьяре совсем старого и потрепанного временем слоненка, которого она сама двадцать пять лет назад ему отдала, и говорит о том, что Алена ее любила всем сердцем до последней минуты. Кьяра не может ему на это ничего ответить и просто прижимает к груди игрушку с невозможным трепетом, потому что это теперь ее единственная память о матери. Кьяре двадцать девять лет. И она теперь знает, что в этой Вселенной все вращается закономерно. Каждый раз, когда Кьяра оборачивается назад, она думает о том, что все в этой жизни решает только оно. Время. У времени нет начальника, нет вышестоящего лица. Нет валюты, которую можно было бы всучить ему в качестве взятки и попросить отсрочку. Оно работает на себя, делает свою работу своенравно и противоречиво и никогда не слушает маленькие просьбы своих подданных, которые ходят в его королевстве. Например, совершенно простую просьбу: не торопиться. С возрастом Кьяра понимает, что просить его об этом совершенно бессмысленно. Потому что оно не слышит. И сейчас, когда она держит на руках свою дочку и несет ее к счастливо улыбающемуся сквозь слезы Арсению и такому же сияющему Антону, она понимает, что нет смысла думать о том, что может случиться или не может. Оно все равно произойдет, и не нам решать, как и когда именно. — Твоя внучка, — улыбается Кьяра, передавая малышку на руки своему отцу. — Знакомься, — шепчет она, — это Алена. Арсений смотрит на дочь и не сдерживается: его глаза мгновенно становятся влажными. Он часто моргает, смаргивая слезы, и сквозь них улыбается, когда Кьяра целует его в совсем морщинистую, но такую же родную, слегка колючую щеку. Кроха ворочается, собираясь заплакать, но Арсений убаюкивает ее, покачивая на руках, и малышка пытается улыбнуться, слегка открывая карие глаза. Аленины глаза. — Здравствуй, красавица, — шепчет Арсений, и Антон присаживается рядом, обнимая любимого за плечи. — Я твой деда, — счастливо улыбаясь, произносит он. Кьяра улыбается сквозь слезы, обнимает самых родных и любимых в ее жизни людей и закрывает глаза, облегченно выдыхая. Она теперь точно знает, что время всё решает за нас и всегда — всегда — в итоге заставляет вернуться в начало.