Стажёр

Еще минут двадцать они без особого интереса наблюдали за тем, как какая-то не очень трезвая дамочка в синей куртке собиралась прыгать с моста — жить ей оставалось еще лет шесть, и было неизвестно, передумает она или просто останется жива. Дамочка передумала и ушла куда-то с незнакомцем, который ее отговорил. Всё это было банально до зубной боли — а для Киры, у которого зубы, как и всё прочее, болели и без этого, банально до умопомрачения. Так что смотреть, что будет с дамочкой и ее новым другом дальше, они не стали. — Ну и что теперь делать собираешься? — спросил Рюук. Кира молча поднял на него глаза, всем своим видом показывая, что если он дойдет обратно до спальни — это уже будет большое дело и практически подвиг. А те, кто может ожидать от него чего-то другого, — просто бездушные уроды, стыд им и позор за это. — Ну ясно… Кира хотел все-таки что-то ответить, но понял, что ничего внятного сказать не может. Потому что от такой всеобщей ясности тоска подступила к горлу, и попробуй он что-то выговорить — разревелся бы самым неподобающим образом. Не от физических неудобств — все-таки он не был человеком, и они на него действовали не на полную катушку. А от понимания своего места в этом мире. Если у него, конечно, еще было в этом мире какое-то место. Сегодня утром он вполне мог… умереть. Пожалуй, это слово все-таки лучше всего описывает то, что бы с ним случилось — и что всё еще может случиться в любой момент. Рюук бы в это время продолжал таращиться на мир людей, на какого-нибудь еще парня-с-зонтиком, и ничего не заметил, и рад бы был, что ничего не заметил, и только вечером, вернувшись во вторую комнату, с неудовольствием увидел бы там… Что бы от него осталось — обычный труп, или скелет в растрескавшейся иссохшей коже, или еще какая-нибудь куча мусора, Кираэль представлял себе плохо, но в любом случае Рюуку пришлось бы после этого сделать уборку. И всё. Через несколько дней о нём бы забыли. Ну, может быть, какой-нибудь Деллидабли подкалывал бы Рюука: «Помнишь твоего? Ну, того, рыжего с простреленной рукой, который сдох в самом начале превращения… Вот уж кто был не рад, что стал богом смерти!» Представив мир без себя, Кираэль окончательно расклеился, сдавленно всхлипнул и провел кулаком по лицу, стараясь вытереть глаза как можно незаметнее. Как выяснилось, делать это было совершенно незачем, потому что слёз не было всё равно. Что тоже почему-то было грустно. — Я всё равно стану богом смерти, — пробормотал Кира. И повторил, уже громко и разборчиво: — Я стану богом смерти. Вот и всё. — Да я как бы не спорю, — сказал Рюук, удивленно глядя на него. Кира провел кончиками пальцев по лбу и спросил, спокойно и задумчиво… будто у себя дома за столом сидел: — Рюук, сколько всего новых богов смерти — таких, как я, — появлялось здесь на твоей памяти? «Таких, как ты, — точно не одного», — очень хотелось ответить Рюуку, но он сказал: — Да что я, считал их, что ли? Несколько тысяч. Были времена, когда они толпами перли. Потом это проходило. — А сколько из них пережили превращение? — Ну где-то… Где-то сотни полторы. — И перед появлением Лолайта и меня был большой перерыв. — Ну да. И что с того? — Ты вообще представляешь, насколько ничтожна вероятность того, что за такой огромный промежуток времени появятся всего два бога смерти и оба выживут? Рюук, если честно, был не силен в теории вероятностей, поэтому найти ответ в ней никак не мог. Но сказать ему было что. — Ну, если бы вас была сотня и все сто выжили, это было бы еще более странно. Подумал он на самом деле совсем о другом. О том, что когда-то две карты — красная и синяя — выпали одновременно, предсказав этим двоим более тесную связь, чем им самим хотелось бы. О том, что везение Лолайта было на самом деле единственной гарантией везения Киры. О том, что никогда нельзя будет привести этот аргумент самому Кире… Но Кираэль в ободрениях и не нуждался. Мрачно усмехнувшись, он сказал: — Вот увидишь, Рюук, вы от меня так просто не отделаетесь.