Стажёр

Мыльная опера Кира отложил дневник в сторону и бездумно уставился куда-то в сторону печки. Ничего нового он, осилив этот кусок писанины неизвестного поэта, не узнал. Ну отдавал тот когда-то тетрадку человеку. Ну погиб этот человек. Подумаешь, новость — люди в любом случае долго не живут. Какой-то интерес представляла только строчка в самом конце, в одном из стихотворений: «Зачем же ты это сделала, девочка моя?». До этого никаких девочек в дневнике не упоминалось. Да и после этого вроде тоже, хотя для того, чтобы сказать это точно, нужно было внимательно перечитать всё еще по одному кругу — и прозу, и стихи, — а у Кираэля от одной мысли об этом начинала болеть голова. — Ты смотришь на эту печь так, будто в ней горит огонь, — заметил Рюук. — Что? — На печку, говорю, смотришь, будто в ней есть что-то интересное. — Да нет, Рюук, я прекрасно вижу, что ничего интересного в ней нет. Кстати, давно хотел спросить… Если в мире богов смерти есть какие-никакие яблоки — значит, деревья тут тоже есть, ведь так? — Кира, ты на эти яблоньки не посягай! Они, может, последнее, что тут живого осталось… — Рюук… — простонал Кираэль, уронив голову на руки. — Я не собирался ничего делать с твоими яблонями. И уж точно не собирался сжигать их в этой печке. Просто спросил. Они действительно живые? — Вроде да. Ну, яблоки же на них как-то растут? Так что похоже, что живые. Я, знаешь ли, не садовод. — Оно и видно… — Кира собирался добавить что-то еще, но вместо этого зашелся в приступе жуткого выворачивающего кашля. Рюук укоризненно качнул головой, но промолчал. Кира перекатился на спину, обессилено закрыв глаза, тяжело дыша, — страшненький скелет, обтянутый кожей, жалкая пародия и на бога смерти, и на человека, под драной рубашкой проглядывает резко выделяющийся шов на груди, сквозь полуоткрытые губы виднеются успевшие вырасти в два раза клыки… Во сне увидишь — не проснешься. — Как мне всё надоело, Рюук… — Тут он снова мучительно закашлялся, пытаясь согнуться, не переворачиваясь. Рюук не выдержал и сказал: — Кира, вот зачем тебе эта лишняя щекотка, а? У тебя же эти… как его… легкие давно уже в черную пыль превратились, да и раньше с них толку никакого не было. Ты бог смерти, чувак! — Рюук… Ты что, правда думаешь, что я этого не понимаю? — в старые добрые времена это называлось бы «наорал», но поскольку сейчас Кира мог только слабо шептать, это слово никак не подходило. Суть дела, впрочем, от этого не менялась. — Так вот поверь: я это понимаю. Ну не могу я, понимаешь, не-мо-гу. Пытался уже. Не получилось. — Так это… Я помочь могу. — Что? — Кира с подозрением уставился на лапу Рюука, потянувшуюся к его лицу, но остановившуюся на полпути — потому что это все-таки был только поясняющий жест, а не само действие, о котором шла речь. — Что, совсем из ума выжил? Придушить меня решил? — Да ладно, ничего бы тебе не сделалось… — Я бы умер! — сказал Кира так уверенно, будто он был сертифицированным специалистом по шинигамской медицине. — Ну я же не умер, — пожал плечами Рюук. — Вот как? А кто же тебя… так? Твой — как это, в конце концов, называется? — наставник, что ли? — Да нет, — усмехнулся Рюук, погружаясь в воспоминания, которые даже такому признанному пофигисту могли показаться сколько-нибудь светлыми только потому, что были очень, очень давними. — Мой, как ты говоришь, наставник со мной почти не пересекался. Не хотел он меня видеть. Так что я был сам по себе. С кем получится, с тем и тусил. Может, поэтому я такой странный. — Понятно… — пробормотал Кира, переворачиваясь набок и закутываясь в плащ. — Какая печальная жизненная история… — А вот у Лолайта, — задумчиво продолжал Рюук, — вообще никого нет. Так что он тоже странный, как ни крути. — Угу. — А ты ни с кем, кроме нас двоих, дела почти не имеешь. Так что ты, получается, тоже будешь немножко странный. — Рюук, честное слово, меня это ни капли не печалит. — Да уж конечно, — Рюук коротко засмеялся. — Вряд ли ты захотел бы быть как все. Кира… — Что? — А как ты будешь жить, когда кончатся холода? Ну, если дотянешь до того времени, конечно. Останешься здесь, или вернешься к Лолайту, или уже сам по себе будешь? Или еще что-нибудь? Кираэль задумался ненадолго. Потом осторожно сказал: — Рюук… Мне с тобой очень хорошо и легко. Правда. Мне с тобой даже лучше, чем одному… Но с Лолайтом интереснее. Понимаешь? — Понимаю, конечно, — вздохнул Рюук. — Я, в общем-то, так и думал. Мертвая весна Холода кончились так же неожиданно, как и начались. Кираэль почувствовал это так же, как и их наступление. Однажды утром просто перестало быть холодно. И, как и тогда, он сначала подумал, что ему это показалось. Что это просто очередная иллюзия запутавшегося в собственных трансформациях тела. Но когда Рюук подтвердил, что это не глюки, Кираэль не испытал особой радости. Однако от своих планов он отказываться не хотел, поэтому собрал нужные ему записи — всего листов пять, остальное он и так помнил, — в аккуратненькую папочку, закрепил стыренными из кладовки Рюука булавками свою одежду там, где она совсем уж расползалась, с трудом расчесал свалявшиеся волосы и завязал их в конский хвост, прицепил на пояс свой метательный молоток и противопаутинный нож и уныло вышел в комнату-с-окном. — Красавчик! — одобрительно сказал Рюук. Кира страдальчески скривился. Сам он насчет своей внешности не обольщался. Несмотря на отсутствие в доме Рюука нормальных зеркал. Вдвоем они побрели вниз по лестнице. Кира спотыкался о ступеньки непривычно длинными ногами и старался при этом цепляться все-таки за стены, а не за Рюука. Рюук посмеивался. Кира злился. Разгребать песок и откатывать камень внизу пришлось, естественно, одному Рюуку. Кира стоял поодаль, прислонившись к стене и меланхолически разглядывая обломанные ногти на левой руке, не проявляя ни малейшего желания вмешиваться в процесс. — Сразу пойдешь к своим развалинам или сначала с народом пообщаемся? Кираэль покачал головой — общаться с народом ему совершенно не хотелось — и сказал: — К развалинам, конечно. Я и так слишком долго этого ждал. — А куда тебе торопиться? Кираэль, не ответив, вышел из полутемного коридора наружу. Там всё было так же, как месяц назад. Тускло, серо, безжизненно и печально. Кираэль почувствовал какое-то глупое разочарование. Будто у него были причины ожидать чего-то более яркого и радостного. Но в мире богов смерти не бывает весны. — Ладно, пошли, — буркнул Кира и, найдя глазами знакомую возвышенность, на склоне которой темнели ржавые пятна, пошел в этом направлении походкой зомби из бюджетного ужастика. — Может, я тебя туда отнесу? — Не надо. Сейчас я и сам могу идти. Потом, может, больше пригодится. — Ну это да… Они медленно пошли в сторону развалин. Кира без интереса смотрел по сторонам, не ожидая увидеть что-то новое, а просто для того, чтобы отвлекать себя от необходимости куда-то идти, от собственной усталости и боли. Где-то на половине дороги он почти уже решил попросить Рюука все-таки отнести его куда надо, но передумал. Он слишком хорошо помнил тот разговор у печки и собственный ответ на вопрос о будущем — и не мог его не учитывать. Не то чтобы в этом была какая-то логика, но определенный смысл в том, чтобы приучать себя обходиться без Рюука, имелся. Наконец они пришли. Кираэль, разумеется, первым делом плюхнулся на землю, чтобы отдохнуть. Рюук сел рядом, терпеливо дожидаясь, когда же начнет происходить хоть что-то новое. Но пока что ничего нового не наблюдалось. Кира, немножко повалявшись на холодном колючем песке и не найдя в этом никакого удовольствия, нехотя поднялся, и теперь они сидели на склоне горы вдвоем, глядя на серую панораму. Пора было уже приниматься за дело, но Кира никак не мог заставить себя встать и пойти таскать какие-то камни и цепи. Хотелось так и сидеть здесь, смотреть на темнеющую внизу равнину, перечеркнутую цепочками выветренных костяных скал, изрезанную сухими оврагами, на белесый туман, клубящийся над еле различимым отсюда спуском в мир людей. Кира вглядывался в этот траурный пейзаж и думал о том, что всё в мире имеет если не цель, то хотя бы причину. То, что боги смерти иногда погибают, и то, что иногда появляются новые, могло быть случайной парой фактов, но их уравновешенность наводила на мысль, что у этих законов мироздания была цель. И один из них, возможно, был нужен только для того, чтобы сделать возможным второй. Но какой из них был тогда основным? Тот, который уничтожал всех, кто не вписывается в мир, или тот, который приводит в него тех, кто может его изменить? От этого очень многое могло зависеть. Слишком многое. К сожалению, ответа на этот вопрос Кираэль найти не мог. А делиться недодуманными мыслями не хотел. Поэтому пришлось молча встать и идти работать. Возвращение — И это всё? — спросил Рюук недоверчиво. — А что тебе еще надо? Основную формулу мы подтвердили. Она, конечно, дурацкая, но работает. — Ну понятно, да. Кираэль вздохнул. Рюук, конечно, был прекрасным зрителем — не лезущим не в свое дело, почти не злорадствующим над неудачами и искренне радующимся успехам, и помогал он много — иногда замеряя время, иногда просто затаскивая куда-нибудь каменюку, которую Кира сам не смог бы поднять… Но если бы он еще хоть что-то понимал в том, что делает! Потому что Кира уже сам начинал чувствовать себя туповатым оттого, что не мог объяснить, чему именно нужно сейчас радоваться. — А остальные формулы проверять не будешь? — Нет, они, кажется, выводятся из остальных… Ладно, Рюук, ты мне вот что скажи: тебе эти записки нужны? Даже если не очень — мне всё равно мало пользы от этих листов, так что не стесняйся, скажи. — Да как бы до тебя они никому не понадобились… — Ладно, тогда оставлю их у себя на всякий случай. Постараюсь их сберечь. — Кираэль аккуратно завязал веревочки на папке и сунул ее за пазуху. — Так, значит, ты сейчас уходишь? — Ну да. Я просто не хотел возвращаться к Лолайту с непроверенными данными. — А если он тебя не захочет видеть? — Даже если он не захочет видеть меня, — усмехнулся Кира, — за эти формулы он согласится принять кого угодно. — А если ему это уже неинтересно? Кира пожал плечами: — Буду смотреть по обстоятельствам. Возможно, мне придется восстанавливать машины самому, а он пусть занимается тем, что ему интересно, — играет в карты или коллекционирует черепа. Но я все-таки надеюсь, что он не выжил из ума за время холодов. Рюук, да не беспокойся ты, я всё предусмотрел. — Да мне-то что беспокоиться… — Ну тогда всё хорошо, — Кираэль улыбнулся. — Кира… — Да? — Он ненавидит тебя и хочет тебя убить. И когда-нибудь он это сделает. Кираэль вполне мог ответить на это что-нибудь вроде «Быть этого не может, он меня уже один раз спас». Или «Не хочу это слушать». Или «Я ему доверяю». Однако вместо этого он сказал: — Ну, это мы еще посмотрим, кто кого убьет… Путь до пещеры Лолайта он, разумеется, проделал сам. Поэтому к моменту, когда бесконечный подъем, следовавший, между прочим, за очень неприятным спуском, закончился, Кираэлю было уже не до вежливых церемоний и даже не до хитрых планов. И вообще он думал только о том, что если Лолайта не окажется дома, если он не стал его ждать и вернулся в развалины — это будет подстава из подстав. Но Лолайт дома оказался. Точнее, он сидел перед порталом, наблюдая за каким-то городом — за каким, Кираэль не понял, потому что Лолайт заметил его и убрал картинку раньше, чем он успел подойти достаточно близко. Когда Кира опустился на землю рядом с ним, в окне было уже только море. Какое-то время они молчали: Кираэль считал, что лучше пусть вопросы задает Лолайт, а Лолайт задавать вопросы не торопился. Наконец Кираэль сказал: — Прости, что так получилось. Зато я нашел записки какого-то мертвого бога. С кучей полезной инфы. Без них бы мы еще десять лет там провозились. Еще несколько долгих секунд Лолайт молча таращился на него своими тускло-серыми глазами, потом сказал: — Плохо выглядишь, Кира. Кираэль не отвечал — ну а что на это можно ответить? — Ладно, — наконец смилостивился Лолайт. — Давай сюда свои записи, но если это окажется что-то общеизвестное и самоочевидное — ты сам понимаешь, кем ты после этого будешь. В следующем отрывке: терминологические проблемы, подделка под паропанк, вопросы симметрии, физкультура и спорт, литературная катастрофа! Не надоело ли автору имитировать саспенс? На что приятнее падать — на молодого шинигами или на старую груду металлолома? Зачем может быть нужно обосновывать умные слова максимально глупым образом? Обязательно ли каноническая реминисценция должна смахивать на издевательство над героями? Оставайтесь с нами! Пожалуйста… Хоть кто-нибудь…