Сэм

<b>«Всё на этом свете относительно. Есть люди, которых развратит даже детская литература, которые с особенным удовольствием прочитывают в псалтыри и притчах Соломоновых пикантные местечки. Есть же и такие, которые чем больше знакомятся с житейской грязью, тем становятся чище. Публицисты, юристы и врачи, посвященные во все тайны человеческого греха, не известны за безнравственных.» Антон П. Чехов

*** Откровенно говоря, я обожаю вонь чертовых сигарет. За всю свою продолжительную жизнь принципиально не брал в рот подобную убийцу иммунной системы, стремясь провести отведенное для меня время в образе достойного, статного человека. Даже будучи мальчишкой строил из себя примерного сына и школьную гордость, однако судьба, непредсказуемая стерва, перевернула все принципы вверх дном. В руке тлеет безобразная сигара. Я внимательно наблюдаю за каждой удаляющейся частичкой и медленно вдыхаю ядовитое наслаждение. Горю желанием послать весь мир и отправиться в кругосветное плавание, захватив лишь спички да три-четыре тонны сигарет, однако поднимаю свой замерзший зад с мраморного пристанища, отряхиваю замшевое пальто и последний раз кидаю теплый взгляд на свою первую любовь. Сегодня в Соединенных Штатах празднуют Рождество, значит меня давным-давно ждут красавица-жена, двое сыновей и восьмилетняя дочь за накрытым вкусностями столом. Дом встречает уютной атмосферой спокойствия и семейного очага, но сердце проливает горькие слезы и молит разум вернуться к памятнику. Причина моего беспокойства никогда не должна оставаться одна, особенно в Рождество, и я, к сожалению, ничего не могу изменить. Она простит. Она поймет. Она знает, что я все равно вернусь спустя несколько жалких часов. — Ты пришел, — женщина подходит ко мне, опечалено разглядывает каждый сантиметр пальто и принимается отряхивать влагу с плеч, — весь в снегу. Крупные осадки? — Нет, — моментально отвечаю, заставляя жену остановиться и отойти на приличное расстояние, — долго пробыл на улице. — Снова на том месте? — слышу дрожь в ее нежном голосе и нервно кусаю внутреннюю сторону щеки. Она в миллионный раз начинает плакать из-за меня, бесчувственного чурбана, а я не желаю (не могу) ничего менять. — Сколько можно, Юнги? — Ты знала, на что шла двадцать лет назад, — холодно произношу я, попутно снимая верхнюю одежду и вешая пальто на отведенное для него место в шкафу. — Сегодня Бин вернулся весь в ссадинах из школы, — женщина вытирает скатившуюся по щеке слезу и с фальшивой улыбкой переводит тему. — Прошу тебя поговорить с ним, если, конечно, это никому не составит неудобств. — Почему ты говоришь так, будто я не отец своих детей? — злюсь, с грохотом закрывая дверцы мебели. — Потому что ты не в семье, а в собственной памяти. Я согласилась со всеми твоими условиями на совместную жизнь, подстраивалась под твой темперамент и не устраивала скандалы по поводу Сэм, однако ничего, кроме унижений, взамен не получила. Не любишь меня — не люби, хотя бы уважай как женщину, родившую и растящую твоих детей. Я тоже скучаю по Сэм, но мы не можем вечно жить прошлым. Хотя бы покажи детям, что у них два родителя, а не одна несущая все на своем горбу мать. — — Не смей произносить ее имя, — резко разворачиваюсь к жене и грубо сжимаю хрупкое тельце в стену, — и говорить, что я не люблю детей. Они — мое все, и нахожусь я в этом поганом доме лишь из-за них. Скучаешь? — ухмыляюсь и испепеляю женщину взглядом. — Ты настоящая мразь, Сыльги, раз позволяешь себе что-либо говорить о Сэм. — Я незамедлительно подам документы на развод, и сможешь катиться к своей потаскухе хоть на тот свет. Но до тех пор, пока наши дети растут, не уходи из семьи. Я не хочу видеть их страдания. — Сначала содействовала расставанию с Сэм, теперь предлагаешь развестись. Почему ты продолжаешь разрушать последние счастливые моменты моей жизни? — Потому что когда-то я желала всем сердцем стать одним из них, но, как видишь, ничего не вышло. Не вини меня в своей ошибке. — Какая же ты стерва, — Юнги медленно отходит от озлобленной женщины и опирается спиной о шкаф. — Любая защищающая своё счастье женщина — стерва. И Сэм была стервой. Добродушной, но стервой. Однако мою стервозность ты не признаешь, зато эта девчонка стала занозой в твоем мозгу. — В сердце, Сыльги, — улыбается мужчина. — Ты привез подарки? ДжиДжу ждет Санту с самого утра. — Да, они в машине. — Я отвлеку детей, а ты занеси подарки домой. Возможно, это наше последнее совместное Рождество, поэтому не смей его испортить. Слышишь меня, чертов Мин Юнги? — Слышу, — отвечаю я и выхожу из дома. *** Как вы уже поняли, моя семейная жизнь не удалась. По принуждению отца я был обручен с женщиной, испытывающей ко мне теплые чувства еще со школьной скамьи, но не получающей их взамен. Моим сердцем обладала другая весьма интересная особа, изрядно помотавшая мне нервы. Да уж, читатель, это не девчонка, а настоящая проблема. Постоянно влипающая в неприятности, курящая, ужасно невоспитанная, но такая нежная, такая хрупкая, такая теплая… Как старый свитер, связанный бабушкой колючими нитками. Надевая эту вещь, вы ощущаете дискомфорт из-за покалываний в различных местах, но сам факт, что свитер связали именно для вас с самой большой любовью на свете, заставляет носить его подольше и почаще. Так действовала на меня эта вредина — Сэм. Она была тем самым колючим свитером, снять который мне не по силам. До сих пор ощущаю покалывания и клянусь всем святым, это — самое лучшее, что я испытывал за всю свою жизнь. Сэм. Моя Сэм. Всегда и никогда, моя Сэм. *** — Пап, — после празднования и дарения Рождественских подарков, атмосфера в семье стала более-менее спокойной, и я отправился укладывать детей спать чуть позже обычного, — расскажи нам сказку, пожалуйста. Я вновь хочу услышать ту историю, — объясняется моя юная дочурка, — ну, знаешь, про холодную принцессу и теплого принца. — Йа! — возмущается сынок-Бин-проказник. — Ты совсем дурочка! Вообще не принцесса, а королева, не холодная, а ледяная! И не теплый принц, а король огня! — Угомонитесь, — смеюсь я, вспоминая себя в восьмилетнем возрасте, и удивляюсь мысли, что сын перенял от меня даже привычку лезть с собственными исправлениями и злить окружающих, — сегодня сказки не будет, уже много времени. Вам подарков мало что ли? — Да! — в унисон отвечают дети, вызывая у меня очередной поток смеха. — Какие жадные выросли, совсем отца не жалеете! Знаете, сколько сил мне пришлось потратить, чтобы уговорить Санту прийти к вам лично и подарить самые лучшие подарки? — Санта такой вредный что ли? — удивляются они. — Нет, Санта не вредный. Зато эльфы — это беда! Заставили меня исписать тысячу бумаг, много-много говорили, пихали в рот невкусные конфеты и различные горькие лекарства, потому что мои дети, как оказалось, любят приходить из школы с синяками и спорить друг с другом! — Прости, папуль, — сынишка встает с постели и бежит в мои объятия, — это из-за меня тебе попались приставучие эльфы. Я сегодня подрался с одним дураком на дополнительных занятиях, потому что он обижал девочку. — Тебе нравится эта девочка? — спрашиваю и крепко сжимаю свою кровинку в ответ. — Бе, да ни за что! — Бин кривит лицо и вытаскивает язык. — Она злая, вредная, а еще кусается! Все ее боятся! — Даже ты? — не перестаю расспрашивать сына, стараясь понять мотив его действий. — Я? Я никого не боюсь! Я хочу быть как ты, а ты ведь никого не боишься! — Ладно. Говорю вам, ребятня, по-секрету: вредные и невоспитанные люди — это самые добрые существа с разбитым сердцем. Конечно, разбалованные дети не считаются, ведь Санта Клаус никогда не приносит им подарки, но бывают такие случаи, когда самому хорошему человеку необходимо стать самым плохим, чтобы хоть как-то защититься от обидчиков. — Получается, что тот дурак — это самый добрый мальчик с разбитым сердцем? — Да нет же, Бин! — отвечает дочь, приподнявшись с кровати, — такие, как он, никогда не получают подарки на Рождество от настоящего Санты, поэтому эти человеки плохие! Помнишь, как Люк всем говорил, что Санты Клауса не существует? Что он видел, как его родители клали под елку украшенную лентами коробку? Это все потому, что он плохой! Родителям приходится самим искать его подарок у эльфов! Я права, папа? — Мы не будем никого называть плохим или хорошим, а также, Бин, мы никого не называем дураками. Мы воспитанные и культурные, поэтому больше не будем употреблять такие некрасивые слова. Прямо сейчас я выключу свет, слегка прикрою дверь и отправлюсь к вашей матери, а вы спокойно уснете, договорились? — Хорошо, пап, — хором отвечают дети и разбегаются по своим спальным местам, зарываясь в теплых одеялах. — Доброй ночи, проказники. Пускай вам приснится сказка про холодную принцессу и теплого принца. — Видишь, Бин, я же говорила! — отдаляюсь от комнаты и слышу детский победный вопль. Ради таких уютных вечеров я готов жить хоть сотню лет. Лишь тебя не хватает рядом, Сэм. *** Сегодня я сплю на диване в гостиной с литровой бутылкой терпкого виски под боком. Нет, я не отчаянный пьянчужка и не имею привычки увлекаться алкоголем, лишь по особенным дням позволяю себе заполнять внутреннюю пустоту спиртным. Сколько бы не пил, дыра в груди становится все больше и больше, но я все еще стараюсь хоть каким-нибудь образом найти успокоение. — Юнги, я хочу с тобой серьезно поговорить, — из спальни выходит жена с заплаканным лицом и садится в кресло напротив меня, — удели мне, пожалуйста, пол часа своего времени. — Я не тиран, Сыльги. Не строй из себя жертву. — Ты хочешь развестись? — Мне безразлично. — А как же дети? — Дети сами выберут, с кем они хотят жить. Я не буду их принуждать, но и просто так никому не отдам. — Ты никогда меня не любил? — Любил, но не так, как тебе бы хотелось. — И никогда не сможешь полюбить? — Не смогу. — Но я же люблю тебя, Юнги. — Никто тебе не запрещает меня любить. Мне жаль, что я не испытываю взаимных чувств, но и врать об их наличии не собираюсь. Мы были хорошими друзьями, как я могу обмануть друга? — На протяжении двадцати лет семейной жизни мы лишь ссоримся. Ты всячески игнорируешь мое присутствие, а я бегаю на цыпочках и безуспешно стараюсь привить тебе любовь ко мне. Каким образом мы докатились до такого? — Ее уход травмировал каждого, — я поднимаюсь с дивана и нежно касаюсь руки жены. — Я пытался полюбить, пытался сделать тебя счастливой, но… — Да, — плачет и грустно улыбается женщина, — знаю. Я никогда не смогу заменить ее. Все-таки развод неизбежен. Что ты со мной сделала, Сэм?