***
Через сутки после того, как врач так кардинально решил доказать, что он прав, меня наконец пришли допрашивать. Я монотонно рассказывала, как я поняла, что у человека находится бомба. Описывала его внешность, насколько помнила. Даниэл О’Нилл, ассистент детектива Браенса, который и вел допрос, составлял фоторобот. На резонный вопрос, почему отвечаю так неуверенно по внешности преступника, пришлось сознаться, что была с дикой похмелуги и только то, что я услышала о кинотеатре Глория по ТВ, перед спуском в метро, позволило мне понять, что у того парня бомба. На волне дружелюбности детективов заодно и спросила, почему так поздно пришли допрашивать. Оказалось, что я зря не смотрю телевизор: в тот день совершилось три теракта — подрыв метро, подрыв телестудии и попытка подрыва Башни Старка. На следующий день попытались захватить детский сад, и получилось его отбить без жертв только благодаря супергероям. Также произошёл взрыв в полицейском участке. Везде либо вооруженная группа террористов, либо, как в детском саду и в кинотеатре, подрыв смертника. В полицейский участок в качестве смертника явилась какая-то старушка. Так что всем просто было не до меня, тем более, больницу тщательно охраняли от лишнего народу вроде журналистов. «Чёрный крест» выпустили видеоролики о том, что их не остановят, и что все хваленые супергерои «сдохнут в очистительном пламени». На мой резонный вопрос, каким боком к этому отношусь я, детективы рассказали, что ролики с тем, как я спасаю людей, уже набрали миллионный просмотр, а также та девушка, у которой дочка Аманда, дала интервью, что именно я первой заметила опасность и буквально суперсилой всех выталкивала из вагонов. Я выругалась, но допрос продолжился, будто и не отвлекались. Буквально под лупой рассматривали каждое моё решение. Почему я не стала звонить в полицию, как я приняла решение выбрать именно такой вариант, как воспользовалась паникой — и просто этой давкой, — чтобы спасти как можно больше народу. В общем, они составляли отчёт произошедшего, а у меня разгоралась нешуточная головная боль. Что, впрочем, быстро заметила медсестра, которая явно караулила где-то поблизости, что ещё раз доказывало, что за меня им платят весьма крупную сумму. Она дала понять, что у детективов совсем мало времени, прежде чем она позовёт врача. В общем-то, они закончили уже давно, просто шёл уже по какому-то десятому кругу повтор. Что и понятно: за три дня нападений Чёрного Креста было убито свыше четырехсот человек, не говоря уже о куче раненых. Так что все бегают, как наскипидаренные, все работают вместе: и супергерои, и ФБР, и полиция. По всему миру объявили траур. Да уж, моё нежелание смотреть телевизор оказалось несколько опрометчивым.***
Дни слились в общий ком физической боли, временного облегчения от неё же из-за качественных таблеток и кошмаров. Кошмары были ужасны тем, что являлись реальностью — смерти, огонь, крики и моя собственная беспомощность. Поэтому, когда в палату вошла Триш с букетом роз, меня буквально омыло изнутри волной радости. — Триш, — я счастливо улыбнулась, увидев, как она остановилась в дверях палаты. Видеть её снова рядом со мной казалось сродни чуду. Я была готова петь от радости: она меня простила. Хотя я и не понимала как. Хотя, возможно, считать, что я прощена, — излишне оптимистично с моей стороны. — Ого, — сказала она, как-то растерянно улыбнулась и всё равно выглядела очень красивой. — Если бы я знала, что нужно засунуть тебя в больницу, чтобы увидеть такую улыбку, я бы уже давно это сделала. Я засмеялась: — У меня хорошие обезболивающие. От них, кажется, весь мир обезболивается. — Да-а, от виски ты тоже становишься добрее, — усмехнулась она, ставя в вазу цветы и шурша пакетами. — Привет. — Ну, такая я дешёвая дрянь, — я всё ещё мягко улыбалась. — Налейте мне ещё, и всему миру жопу надеру, так и быть. Говоря это, я видела, как Триш улыбалась мне в ответ, и чувствовала нечто похожее на счастье. Между нами всё хорошо. Как же это прекрасно. Возможно, я бы почувствовала неловкость, если бы Триш хоть намеком показала, что ей неприятно находиться рядом со мной, но она не показала, а я была слишком счастлива её видеть. Я так скучала. Триш всегда была рядом. Всегда. Хотя иногда это оказывалось слишком болезненно для нас обеих. Порой мне казалось, что Триш — это лучшее, что со мной случалось, но я также осознаю, что я — это худшее, что могло случиться с Триш. Немного дерьмовая дилемма, но мир сам по себе недостаточно хорош, чтобы думать ещё и о наших отношениях в таком хреновом ключе. — Как ты себя чувствуешь? — Триш внимательно оглядела меня, и я знала, что она видит: синюю от гематом кожу, полосу ожогов на шее и груди, смертельную бледность. И это только на лице. После аргумента с зеркалами от доброго доктора прошло слишком мало времени, вряд ли я успела стать симпатичнее. После этого желание свалить утихло — ненадолго, в принципе, хотя смерть реально подошла слишком близко в этот раз. Интересно, о чём думает Триш, глядя на меня сейчас? Когда-то именно она подала мне идею быть героем, но супергероика себя не оправдала, ну, или я не оправдала высокие идеалы супергероики. Важен был результат: я не справилась со «злодеем», убила ни в чём не повинную девушку. Да, я могла бы оправдаться тем, что мной управлял Киллгрейв, что это не моя вина, я не по собственному желанию стала винтовкой с глазами. Но дело в другом: герои никого не убивают, ведь так? Я же слишком хорошо помню, с какой радостью я свернула шею Киллгрейву, чтобы иметь перед собой какие-либо оправдания. Нет у меня их. Но именно Триш когда-то дала мне такую идею, именно Триш помогла прийти в себя после Киллгрейва, именно Триш убеждала меня продолжить жить после, не бежать от случившегося и помогла мне бороться с ним до самого конца, хотя была простым человеком. Она всегда была лучше, поэтому хотелось бы мне знать, что же она сейчас думает, глядя на меня. — Здоровье отличное, — отвечаю я, потому что знаю, что её интересует. И добавляю, потому что я засранка: — Спасибо тяжелым наркотикам, после них всё становится лучше. Она покачала головой и улыбнулась той улыбкой, от которой ее поклонники с визгом бы поклонялись своей богине, но эта улыбка, несмотря на свою ослепительность, была редким гостем на ее лице. — Почему ты мне не сказала? — спросила она. И мне тут же стало неудобно. Моей первой реакцией было позвонить Триш, особенно когда я увидела трансляцию новостей, где я, вся в крови, таскала людей к машинам скорой помощи, не замечая, как сменялись наполненные машины, врачи и люди вокруг меня. Но вина за случившийся поцелуй служила неплохой мотивацией молчать и не ощущать той гаммы чувств. Я знала, что Триш меня простит, она всегда меня прощала; другое дело, что я, возможно, не хотела прощения или не таким способом. А ещё где-то в глубине души я хотела, чтобы она ответила на поцелуй, чтобы мы были вместе, но я знала, что мы можем быть только сёстрами. Не из-за закона, не потому, что мать Триш меня когда-то удочерила, а просто потому, что в глазах Триш я именно она — сестра, о которой надо заботиться. Как бы мне ни хотелось иного. Хотелось даже вякнуть что-то на эту тему. Мол, так-то и так, я где-то в глубине души в тебя влюблена и до ужаса боюсь причинить тебе боль, и всё равно это делаю, потому что иначе и не получается, словно моё существование заточено под то, чтобы я убивала тех, кого люблю, или же вокруг меня просто бы умирали люди. Поэтому я ответила коротко: — Мы же в ссоре. Она закатила глаза, шумно вздохнула и заорала на тему того, что я идиотка, что она моя сестра, что она имеет право знать, что со мной происходит и где я нахожусь. Эти крики дарили тепло где-то глубоко в душе. После того, как она успокоилась, я рассказала ей всё, что со мной произошло. Она покачала головой и сказала: — Только ты можешь найти приключение на жопу с жесточайшей похмелюгой. Мне даже ответить на это нечего было.***
Домой я вернулась две недели спустя, но всё ещё в гипсе и с головными болями, да и с больной спиной. Несмотря на то, что швы сняли уже давно, я двигалась с трудом, а ходила так, будто проглотила кол, ибо швы натягивались. Постоянно грызло ощущение, что всё разойдется по мясу. Лицо окрасилось в жёлто-зелёный от подживающих кровоподтеков, и шрам ярко выделялся на этом фоне. На улице я словила то ли брезгливых, то ли жалостливых взглядов, и хорошего настроения мне это не добавило. Зайдя в свою раздолбанную конуру, я решила осмотреть её. Всё-таки адрес у меня указан везде, где можно, ибо агентство у меня в моей же квартире и находится. А мне не понравились угрозы уничтожения супергероев. Мало ли, кем я себя считаю, главное, кем меня считают, не так ли? Может, это и паранойя, но, как оказалось, жить всё-таки мне хочется больше. Когда я нашла, что искала, то икнула: моих знаний хватило, чтобы понять, что взрывчатое вещество, находящееся в квартире, связано со стационарным телефоном. Стоит мне только включить автоответчик или поднять трубку при звонке — а ведь это первое, что тянет сделать после долгой отлучки, верно? — и всё. Мне придёт северный песец, да здравствует кладбище. Пятясь, я вышла из квартиры и достала помпезный телефон Старка, которым так и не пользовалась. Да они просто охренели, сволочи! Это моя квартира, какого черта? Я даже не могла себе объяснить, что больше всего меня смущает: то, что «злодеи» оказались действительно «злодеями» и устроили мне ловушку в квартире? Или что, по сути, пока я их не найду — они будут охотиться за мной? Я не обладаю какими-нибудь навыками, чтобы успешно защитить себя. Да, я могу драться, но, по сути, все мои атаки проходят по принципу «дай в морду побыстрее, и всё остальное за тебя сделает твоя суперсилушка». Я поймала себя на том, что бессмысленно пялюсь на телефон и не могу вспомнить ни один номер. Ни Триш, ни кого-либо ещё. Стоя около дома, глядя на словно ставшие чужими окна, я забыла, как вызвать на помощь даже полицию. Я снова перевела взгляд на телефон и кое-как взяла себя в руки. Для начала надо зайти в список контактов — надо полагать, раз Старк предложил свои услуги, то наверняка там будет номер ЩИТа или что-то такое. Телефонная книга состояла из двух номеров. Звёзднополосатая Попка и Железная Пусечка. Я моргнула, пытаясь избавиться от очевидной галлюцинации, и окончательно выпала из ступора, в который впала, когда увидела бомбу. Ведь действительно, если бы я вошла, как и задумывалось, и включила сообщения, оставленные на телефон, — я бы сейчас тут не стояла. Набрав номер Железной Пуси, я услышала весьма настороженный голос: — Алло? Он что, дал телефон, записал свой номер, номер Капитана Америки и забыл выдать себе мой новый номерок? Серьезно? — Это Джессика Джонс, вы дали мне телефон. Я не буду в команде мстителей. — Вы звоните, чтобы дать отказ? Могли бы и не утруждаться, в больнице ваш ответ был таким же. — Я звоню, потому что Чёрный Крест решил, что я с вами, так что выбора у меня нет. Я буду с вами работать, пока не поймаю организатора. — С чего вы взяли? — Может, с того, что у меня бомба в моём столе? После недолгого молчания он осторожным голосом произнес: — Вы… Её обезвредили? — Я похожа на сумасшедшую? Она лежит там же, где и была. — Хорошо. Ждите там, я сейчас. Мда-а. Я присела на заборчик и думала о том, что всегда — не мытьем, так катаньем — оказываюсь в ситуациях, которые могут привести меня либо к смерти, либо к героизму. Почесала руку под гипсом и раздраженно подумала, что сейчас даже выпить нельзя, у меня же сильное сотрясение мозга: никакого алкоголя, никаких сигарет, а сейчас даже и никакого секса, ибо рожа страшная пока, ещё и в эту хрень ввязываюсь, будто делать больше нечего. Я своё мнение не поменяла, из меня герой — как из бомжа балерина. Гонору много, в реале ничего особенного. А теперь и выбора никакого нет, словно кто-то нарочно подстраивает. Но ничего, разберусь с террористами — и вернусь к обычной жизни обычного детектива.