***
В первый вечер Якоб успел лишь полюбоваться тем, как за огромным, доходящим до самого пола окном в комнате гостиницы гаснет закат и лечь спать. Зато на следующий день привычка вставать рано, чтобы собственноручно ставить тесто и выпекать булочки, подарила ему нечто невероятное. Окно выходило на северо-восток, и с правой стороны медленно и величественно вставало солнце — сначала высветило далекие, смазанные туманом горы за озером, прояснило их неровные очертания, потом легло на лесистые холмы, и лишь потом заиграло в воде озера — чистой, спокойной, идеально отражающей пейзаж. Якоб окончательно решил, что Генри был полностью прав. И еще — что после завтрака выберет пеший маршрут, покороче, ознакомительный, и выйдет прогуляться.***
Сначала парк Глейшер казался невероятно тихим — после нескольких лет, почти безвылазно проведенных в Нью-Йорке — и лишь потом Якоб окончательно различил все разнообразие звуков. Где-то капала вода, в траве шуршали мелкие зверьки, перекликались птицы, шелестели стебли и кроны… Якоб не мог бы сказать, что находится в плохой форме — его работа включала в себя достаточно физической нагрузки — но под конец прогулки он вымотался, как после смены в предрождественную неделю. Еще он пока не смог до конца привыкнуть к воздуху — слишком чистому, словно отфильтрованному. Хоть по пути было достаточно заботливо расставленных скамеек для отдыха, в свой номер Якоб вернулся, желая лишь одного — заварить чай, сдобренный местными травами из лавки при гостинице, достать имбирные пряники из своих запасов, лечь на постель и как следует отдохнуть. Может, что-нибудь почитать. Или посмотреть на ноутбуке. Дверь номера открылась, едва Якоб коснулся ручки. Даже ключа — обычного, металлического, не карты — не понадобилось. Горничная? Не поздно ли? Моментально напрягшись, Якоб почти что прокрался в свою комнату. Кто-то пробрался сюда, пока его не было? Мысль о том, что в таком малолюдном, почти что райском месте тоже могут быть воры, укладывалась плохо, но беспечным Якоб никогда не был. — Простите! — находящийся в комнате услышал его, несмотря на все старания, резко обернулся и слегка приподнял руки. — Все в порядке, я тут работаю. Вы не могли бы закрыть дверь? Я покажу свою карточку. — Вы не похожи на горничную, — Якоб замер. Бить? Бежать? Ударить и убежать? Ничего не делать? Персонал отеля носил классическую черно-белую форму, а не камуфляж, разгрузку и тяжелые ботинки. Но на рукаве куртки действительно была нашивка с эмблемой Глейшера. — Потому что я ей не являюсь, — мужчина вытащил и протянул Якобу карточку из нагрудного кармана. Незваный гость был высокий, худой и жилистый, светлокожий и с русо-рыжими волосами. Карточка гласила, что его звали Ньютон Скамандер, и он работал в Глейшере зоологом. Фотография совпадала — то же лицо, и даже выражение лица, немного настороженное, как у птицы. — Может, все-таки закроете дверь? — попросил Скамандер — кроме прочего, обладатель четкого британского акцента. — Видите ли, цепь случайностей… Элиза забыла закрыть дверь после уборки номера, а у меня убежала пищуха и теперь прячется где-то тут. Я всего лишь собирался ее изловить. — Пищуха? — Якоб все-таки закрыл дверь. Название было смутно знакомое — из буклетов о флоре и фауне Глейшера. — Родственник зайцев. Тут водятся дикие, а я содержу нескольких, так сказать, чуть менее диких, для изучения, — Скамандер кивнул на клетку, небольшую и почти незаметную, стоящую в углу комнаты. — У вас убежала пищуха. В мой номер. Ладно, ловите. Нужна помощь? — Якоб вздохнул и смирился. Участвовать в поимке чужого зверя он, вообще-то, не очень хотел. Зато очень хотел лечь и отдохнуть, а “чуть менее дикая” пищуха в комнате и ее обеспокоенный владелец этому мешали. — Был бы очень признателен… Я уверен, она прячется под кроватью, для нее это похоже на нору, — покрывало, пестрое, красно-синее, в деревенском стиле, свисало с кровати почти до пола, создавая уютный закуток. — Я поставлю клетку вот сюда… — между сетчатых стенок высунулся и упал на ковер пучок сена, — открытой, она наверное побежит туда, там все знакомо. А мы, с двух сторон, будем ее аккуратно загонять. Встаньте вот туда… — Скамандер махнул на изножье кровати, а сам шустро опустился на колени с другой стороны кровати, приподнял покрывало, заглянул. — Ага, вижу ее! Якоб тоже почти лег на пол и сунулся под кровать. На его взгляд, под ней царила равномерная темнота… нет, в дальнем углу что-то шевелилось. — Давай, давай, беги, — Скамандер протянул к пищухе обе руки, почти что влезши под кровать — она была низкой, но и зоолог массивностью не отличался. — Ну же, вот так, давай, еще, кыш, кыш, — шевеление усилилось, что-то завозилось, затопотало маленькими лапками, потом шмыгнуло в сторону и зашуршало сеном. — Есть! — победно воскликнул Скамандер, сдавая назад. Якоб еще не успел выпрямится, а зверовод уже был с другой стороны и захлопывал дверцу клетки. Телепортировался он туда, что ли? — Спасибо за помощь, и извините за беспокойство, этого больше не повторится, — Скамандер улыбнулся — широко, открыто, извиняющееся. Настолько искренне, что вполне объяснимое недовольство Якоба несколько улеглось. — Ничего страшного, — согласился он. Подумаешь, пищуха под кроватью и отложенный на несколько минут отдых. При последующем пересказе это скорее потянет на веселое происшествие, чем на серьезную неприятность. — Всего доброго. Еще раз извините, — Скамандер забрал клетку и исчез, закрыв за собой дверь. Якоб облегченно выдохнул. Через несколько часов он наступил босой ногой на острую сухую травинку рядом с кроватью, укололся и тихо выругался, раздосадованно поминая чьих-то не в меру бегучих животных.***
Дальше отпуск проходил спокойно и плавно — как и было запланировано. Якоб каждый день списывался с Генри, просматривал его отчеты — пекарня работала как надо, без его личного присутствия действительно ничего не рухнуло. Экскурсий Якоб избегал, желая побыть в одиночестве. Прошел несколькими пешими маршрутами, любуясь природой, запасая в себе эту красоту впрок, а в голове уже крутились новые рецепты — выпечка, сладкая, с травами или мятной начинкой, в виде гор или озера, с синей глазурью и зелеными штрихами таких же глазурных елей… Может, она будет пахнуть хвоей, но на вкус — не хвойный, только чуть-чуть мяты, едва заметным оттенком? Совместить сладость десертной выпечки и одуряющую холодную свежесть гор обещало быть непростой задачей, но Якоб был полон решимости. Когда вернется, он найдет способ. По вечерам он смотрел сериалы, фильмы про природу или просто читал — в своей комнате или на веранде, выходящей на озеро. Ничего выходящего из ряда вон не случалось, пока во время одной прогулки Якоб чуть не рухнул прямо на Скамандера. Конечно, сначала он еще в падении разглядел в зарослях кипрея камуфляжные пятна, затем — черный матовый бок какой-то аппаратуры, и только потом, примяв телом траву, осознал — запнулся он о ботинок, владелец которого уже смущенно выползал из укрытия и извиняющиеся спрашивал — с британским акцентом — не ушибся ли он, и все ли в порядке. — Ничего страшного, — еще раз заверил Якоб, поднимаясь и отряхиваясь от лепестков. Скамандер остался сидеть, проверяя, в порядке ли техника — фотоаппарат. — Опять пищухи? — Да. Я слежу за гнездом, там самка с выводком… Следил. Они заметили опасность и прячутся, слышите? Они свистят, предупреждая друг друга. Якоб вслушался в тоненький, едва различимый писк. — Тут уже ничего не поймаешь, — Скамандер встал. — Нужно идти в другое место… Простите, мне все еще неловко от того, что пришлось без спросу войти в ваш номер. В качестве извинения — не хотите посмотреть на оленей? Белохвостых, — уточнил он. Британец говорил быстро и не совсем внятно, сыпал словами и несколько раз глянул в глаза, предлагая свои извинения. И, наверняка, долгую пешую прогулку вглубь парка, к тем местам, где водятся олени. Скамандер выглядел как ходячая беда. И как человек, действительно разбирающийся в обитателях заповедника. — Конечно, это очень интересно, — Якоб слишком любил узнавать новое и хорошо понимал, что одна прогулка со словоохотливым зоологом расскажет ему больше, чем все буклеты из гостиницы. Скамандер улыбнулся. — Тогда пойдемте.***
Без неприятностей, конечно, это закончиться не могло. Якоб действительно увидел оленей. Более того — отдыхающих в траве оленят с белыми сахарными пятнами на медной шерстке, белыми ушами и огромными трогательными черными глазами. Умильных, как на фотографиях из NG, только живых, настоящих, на расстоянии нескольких метров. Зато за удовольствие пришлось расплатиться не вовремя подвернувшейся под ногу веткой — на неуклюжесть Якоб не жаловался, но он все же не умел пробираться по горным лесам так, словно был их частью. В стремлении удержаться на ногах и не познакомиться второй раз за день с флорой парка слишком близко, Якоб попытался опереться о дерево и стесал ладонь до крови о жесткую кору. Скамандеру — Ньюту, “просто Ньют, если можно” — пришлось опять рассыпаться в извинениях, достать откуда-то из карманов маленькую бутылочку антисептика и широкий пластырь. — Кажется, я тебе ничего хорошего не приношу, — Ньют удрученно рассматривал руку Якоба, поворачивая ее так и эдак. Рану жгло неприятно, но терпимо, кровь пропитывала пластырь. — Но, вообще-то, если ты не боишься, что я тебя угроблю окончательно, может, ко мне в гости? Я разбираюсь в подобном лучше, чем персонал гостиницы, уверяю. Тут надо промыть от кусочков коры как следует… — Оленята — это нечто достаточно хорошее, — возразил Якоб. — Правда, они… восхитительные, — слов резко стало не хватать. Как описать то, что парк, впечатляющий и дикий даже в окультуренных ради посетителей местах, преображался в нечто совершенно не человеческое, природное, если сойти с тропы и пойти следом за Ньютом, который проходил лесом как призрак, быстро и легко, не забывая рассказывать и комментировать все те мелкие чудеса, которых сам Якоб не заметил бы? Краснокнижную птицу, редкое растение, логово росомахи… Ньют кивнул, поняв, что это было согласие. — Тогда — обратно к гостинице, там мой автомобиль.***
Ньют жил за пределами Национального Парка, в небольшом съемном домике. — Где-нибудь еще для этого не хватило места, — объяснил он, паркуя машину. Якоб огляделся и понял, что из парка они уехали, зато приехали в его концентрат. Всю территорию вокруг домика занимали вольеры — высокие, в которых что-то летало и сидело на ветвях, и более низкие, в которых суетились уже знакомые Якобу пищухи. Дом встретил их шибающим в нос запахом трав и зверей, с жердочки в прихожей какая-то ярко синяя птичка звонко чирикнула на Якоба — голубая сойка, кажется. — Ху ху ху хууу ху-ху ху? — поинтересовался кто-то из глубины дома. — Это филин, виргинский, он же — большой рогатый, — объяснил Ньют, кивнув в направлении звука. — А это — стеллерова черноголовая голубая сойка, если полностью. Не пускай ее в комнату, а то филин ею и закусить может. Если поймает. — Они все из заповедника? — Якоб оглядывался, напоминая сам себе ребенка из глубинки, впервые попавшего в Диснейленд. Но интересного тут было не меньше. — Да. Конечно, я не изымаю здоровых птиц из природы. Это либо больные, либо потерявшие родителей, все те, кого уже нельзя вернуть в природу. В основном, в вольерах есть несколько птиц, которых потом верну. Не всех сюда — в экосистему парка мы стараемся вмешиваться минимально, если птица пострадала по вине людей — можно вылечить и вернуть, если по естественным причинам — то вывозим, потому что в заповеднике ее уже быть не должно. Большой рогатый филин и правда оказался здоровенной зверюгой, при виде Якоба распахнувшей крылья на добрых пять футов. Ньют продемонстрировал птицу, приоткрыв дверь в спальню, потом захлопнул ее и повел Якоба на кухню. — Он не летает, только прыгает и планирует. Сам на тебя не прыгнет, но чужим лучше не подходить. Сядь сюда… — Ньют кивнул в сторону стула и полез в шкаф, очевидно, за аптечкой. Ковырялся в ране он долго и увлеченно, вылил на нее полпузырька антисептика, еще и пинцетом полез. Якоб просто терпел, разглядывая окружение. В клетке на полу кишели белые мыши, с полки пустыми глазницами пялились несколько черепов — птичьи и каких-то мелких животных, на стене висела потрепанная карта парка, испещренная пометками. Карандаш, синяя ручка, маркер, черная ручка, капля чего-то бурого. Наверное, зоологи заповедника передавали эту карту по наследству следующим сменам. Пустыми тусклыми кольцами свились сброшенные змеиные кожи. В целом, кухня напоминала не то обиталище ученого — запасное, наверное, основное место работы было в другой комнате или вообще в центре, с прочими зоо- и биологами —, не то жилище ведьмы, таинственное, щебечущее — окно выходило на вольеры — и пахучее, так как на стенках висели целые пучки сушеных трав. Ладони у Ньюта были твердые, надежные, теплые, держали одновременно аккуратно и так, что явно не вырваться, словно Якоб был дикой птицей, нуждающейся в помощи. Это успокаивало и внушало уверенность в том, что Ньют знает, что делает. — Вот и все, — Ньют завязал последний узелок бинта и отпустил руку Якоба, — вообще, наверное, может и след остаться, все же кожа стесана. Если хочешь, я спрошу у коллег, чем они мажут заживающие раны, чтобы шрамов не оставалось. Я-то на них обычно внимания не обращаю… — Ничего страшного, разберусь, — заверил Якоб. — И как, много шрамов при такой работе? — Порядочно. Особенно если не просто за дикими наблюдать — они-то чаще бегут — а ухаживать за зверями в неволе. Филин, например, мне хорошо так руку расклевал поначалу, я чуть без сухожилий не остался, — Ньют улыбнулся с неуместной нежностью. — Вообще, Ньют… Если это тебя не напряжет, то у меня есть одна просьба, — теперь слегка смущенно почувствовал себя Якоб. Но руки зудели просто неимоверно, и виной тому была совсем не рана. — Что я могу сделать? — Разреши мне воспользоваться твоей кухней? У меня пекарня в Нью-Йорке, я обожаю готовить, особенно печь. Но в гостинице кухни в доступе нет, — признался Якоб. — Без проблем, — Ньюта просьба как раз не смутила, — мне не жалко. Все, что найдешь — можешь использовать для готовки. Только предупреждаю — у меня в холодильнике и особенно в морозилке мыши и насекомые, в количестве. Для зверей, конечно. Наверно, их в выпечку не надо. — Я настолько экзотической кухней не увлекаюсь. Хочется приготовить что-то… по мотивам этого места, — Якоб неопределенно махнул рукой в сторону парка. Дрожжей предсказуемо не оказалось, но была бы мука, а остальное приложится. Наверное, это была самая запоминающаяся готовка Якоба. Отодвинув в угол стола тарелку с расчлененной мышью, грустно свесившей хвост через бортик — “она не заразная, это из моих, у меня все кормовые мыши здоровы”, перенюхав и перепробовав все ароматные пучки и растопив карамель на сковородке, которую, кажется, не раз держали над костром, а то и от гризли ею отбивались. Ньют куда-то исчез и мелькал то за окном, уговаривая птицу в вольере снизойти до еды, то в соседней комнате, то вообще пропадал из поля зрения и слуха. Но Якоб смог его отловить, когда печенье уже стояло на столе, ссыпанное в миску такого ужасающего вида, что в ней, наверное, тоже мышей расчленяли, но безукоризненно чистую. — Я понял, почему у тебя собственная пекарня, — заявил Ньют, осторожно откусив еще горячее печенье. — Нравится? — Якоб следил за его реакцией. Он уже сотни раз слышал комплименты, получал награды за свою выпечку, читал хвалебные отзывы, обзоры и статьи, но ему не надоело. Не столько даже похвала в свой адрес, а осознание, что его выпечка может делать людей счастливыми. Особенно вот так, здесь и сейчас, лицом к лицу, видеть чужие эмоции и одобрение. А на улыбки, широкие и искренние, Ньют был очень скор. — Оно прекрасно. Лучше, чем у моей матери. Она хорошо пекла только лошадиные, — Ньют доел печенье, потянулся за следующим и добавил, — хотя, после долгой работы, они всегда казались особенно вкусными. Я слезал, садился на траву, расслаблялся, доставал мешочек и наслаждался вместе с лошадью. Одно мне, одно ей, — воспоминание плеснуло еще больше тепла в глаза Ньюта. Якоб не стал пристально и невежливо всматриваться, поэтому так и не понял их цвет. — А из чего пекут лошадиные печенья? — нельзя упустить случай разжиться еще одним рецептом. Может, их тоже ужасно не хватает ассортименту пекарни? Конечно, Якоб знал о таком виде печенья — лошадиное — но так обычно называли вид овсяного, а не что-то, выпеченное для того, чтобы угостить лошадь. После долгой прогулки, обработки раны и возможности наконец-то заняться любимым делом вся неприязнь к Ньюту куда-то подевалась. Якоб соскучился по возможности готовить и разговорам — спокойным, но не салонно-вежливым, а хоть немного, да по душам. Просто сидеть рядом с плохо знакомым, но приятным и интересным человеком, слушать сведения и случаи, которые словно пришли из другого мира — мира, в котором Якоб никогда не жил, мира, наполненного горами, лесами и росой, чьими-то влажными носами, пестрой шерстью, перьями, когтями и клыками, бесчисленными характерами и повадками отдельных зверей и целых видов. — Овсянка, немного муки, яблоко, морковь, патока, сахар — мама брала только коричневый… — Ньют задумался, — Я помню, как его готовить, но не словами, а действиями. Я могу сформулировать и прислать тебе рецепт, если хочешь. — Присылай, если ты не против того, что я обязательно попробую его испечь, и, возможно, для продажи. — Не против, это не тайна. А что именно продается в твоей пекарне? — заинтересовался Ньют. — Много разного, — Якоб с нежностью вспомнил стойки, полки и корзинки, уставленные и наполненные самой разной выпечкой, — начиная с хлеба — всего несколько видов, но всегда свежайший, утром в продажу сразу из печки, к вечеру уже, как правило, раскупают. Большинство позиций — это булочки, довольно классические — с корицей, маком, глазурью. Еще есть печенье. И вот не так давно кексы появились. Я многое пеку сам, но, увы, не все — часть работы делают помощники. Если бы мог, пек бы только сам, но часов в сутках не хватает, особенно утром, перед открытием, а ведь еще и за прилавок встать надо, увидеть покупателей, чтобы своими глазами посмотреть, послушать, мнения узнать. Люблю, когда люди уходят из моей пекарни счастливыми, — поделился Якоб. Потом спохватился и внимательно глянул на собеседника, — тебе правда интересно? Просто ты не выглядишь человеком, которого интересуют тонкости управления пекарней. Ньют усмехнулся, наклонив голову на бок. — Пока ты не рассказываешь мне о бухгалтерии, все хорошо. Я люблю свою работу, но это не значит, что я не в состоянии воспринимать что-то к ней не относящееся. — Только не про бухгалтерию, — горячо пообещал Якоб, — это хуже всего, поверь мне! — Охотно верю. Мама пыталась меня приобщить, и у нее даже что-то вышло, но в этом мало приятного. Не будем об этом на ночь… и днем тоже. Лучше расскажи, как тебе парк. — Он прекрасен, — искренне сказал Якоб и замолк, пытаясь подобрать слова. Ньют не торопил, смотрел со спокойной терпеливостью, словно ожидая, когда олениха выйдет из-за дерева. — Как в другой мир попал. В Нью-Йорке как-то легко забыть, что есть горы, и небо такое огромное, и тишина. Ну, кроме лесных звуков. По сравнению с городом— это тихо. — У меня в Нью-Йорке было так же, только наоборот. Интересно, но лучше не очень надолго. В городах, особенно больших, такие как я живут так себе, — Ньют неопределенно махнул рукой. — Если ты сейчас представил Великобританию, луга, леса, ферму и табун английских чистокровных за аккуратными заборчиками — то угадал, все так и было. — Чего тут гадать, я тебя слышу, и про лошадей ты уже рассказывал. Но ты-то не конями занимаешься. — Не конями. Считается, что я териолог, специализируюсь на млекопитающих, но мне все дикие животные интересны, как тут выбрать что-то одно? — Ньют знакомо вздохнул. — Понимаю, — посочувствовал Якоб, вспомнив, как сам изучал тонкости выпечки и украшения тортов, но решил отложить это направление до поры до времени. За его спиной что-то металлически звякнуло, Якоб обернулся, привычный Ньют — проигнорировал. Оказалось, что это мыши решили расшуметься в своей клетке, а одна из них пила из металлической поилки. Острая мышиная мордочка просунулась через прутья, глянула умильными черными глазками на Якоба. О своей участи быть скормленной филину или еще какой птице она явно не подозревала. Как городской житель, Якоб знал о том, что животных выращивают для забоя, скорее теоретически, а практически сталкивался только уже с разделанным и выложенным на прилавок мясом. Но в сотне миль от крупных городов и в паре километров от заповедника казалось глупым возмущаться естественным ходом вещей. — Если хочешь, угости ее, — предложил Ньют. — Печенье им, конечно, не очень полезно, но изредка можно. Якоб встал со своего места, присел у стоящей на полу клетки — мыши побросали свои дела и сбежались к нему, цеплялись лапками за прутья, пока он честно делил небольшой огрызок печенья на кусочки по числу мышей. — Не жалко? Прости, я понимаю, что это глупый вопрос. — Иногда и слегка, — признался Ньют. — Конечно, по идее вообще быть жалко не должно, я же их затем и держу, чтобы плодили мышат на корм. Но обычно я все-таки кормлю своих питомцев без моральной травмы, — Якоб наблюдал, как зверьки, держа кусочки лапками, шустро их уплетали, и не видел собеседника, но судя по голосу — тот улыбался. — Ты по привычке столько наготовил, да? — Ньют кивком указал на тарелку, в которой количество печенья хоть и уменьшилось, но все еще не кончилось. — Как для пекарни? — Да. Ничего ведь страшного? Останется тебе, продукты-то твои. — Нет, конечно. Я выпечкой не увлекаюсь, так что есть мука, что нет ее, без разницы. Ты многое успел увидеть из парковых достопримечательностей? Дорога к солнцу? Тропа кедров? Озеро Сент Мэри? — Пока нет, гулял пешком, не так далеко от гостиницы, — Якоб осмотрелся, удостоверяясь, что не оставил после себя на кухне ничего, кроме печенья. — Хочешь, покажу? — Ньют прислонился к косяку и опустил глаза. — Дорога к солнцу — это и правда красиво. Тот случай, когда общеизвестные места имеет смысл посетить. — Хорошо, — поспешно согласился Якоб. Ему совсем не хотелось оставаться одному на остаток отпуска — кажется, он переоценил свое желание уединения. — Послезавтра? Завтра мне нужно появиться среди других биологов, показаться, что я не сгинул в горах и все еще работаю. — Подойдет. — Отлично, — Ньют встал. — Тогда я за тобой заеду часов в одиннадцать. Вести буду я, а ты смотри.***
Якоб мог бы и с первого раза уяснить, что приглашение “посмотреть что-нибудь интересное” от Ньюта обязательно должно закончиться неожиданно. От задумчивого созерцания высоченных деревьев, закрывающих собой вид на озеро с высоты, Якоба отвлек сдавленный возглас, а потом Ньют резко затормозил. — Проклятье! — Ньют полностью остановил машину, заглушил мотор и выпрыгнул из нее быстрее, чем Якоб успел спросить и тем более понять, что случилось. Ньют уже стоял на коленях посреди дороги, склонившись над измятой грудой белого меха, которая слабо дергалась. Спустя секунду Якоб уже опознал в этой груде горного козла. — Он пока жив. Якоб, ты не мог бы помочь? Возьми машину, отгони ее за поворот так, чтобы можно было объехать, но медленно и аккуратно, чтобы никто не врезался уже в нас, — Ньют сыпал словами, аккуратно ощупывая что-то в меху. Козел блеял и пытался боднуть нежданного спасателя. — Сейчас, — Якоб направился исполнять просьбу. Развернуть на не слишком широкой дороге, да еще и на повороте, довольно крупную машину было нелегко, но возможно. Невыразительно-коричневая, потертая и помятая, она выглядела так, словно со дня выпуска с конвейера только и делала, что возила владельца по горным дорогам, а то и там, где дорог вовсе нет. Может, тоже от гризли отбивалась, как знать. Когда он вернулся, Ньют уже что-то говорил по рации. — Сбила машина, точно. На повороте после смотровой площадки у острова Дикого гуся, со стороны горы. Идти не может, но активна, думаю, выживет. Похоже, недавно. Хорошо, жду, — рация исчезла в карманах разгрузки, — спасибо, Якоб. — Не за что, — Якоб тоже опустился рядом, нерешительно коснулся белой шерсти. Крови видно не было, но ноги козла лежали как-то странно. — Они часто забредают на дорогу, — пояснил Ньют, склонившись над животным. — Это, кстати, коза… Они мельче. Наверное, кто-то разогнался на повороте, и это он зря… — Что с ней будет? — темные глаза козы смотрели с недоумением, она тянула голову, пыталась встать, и Ньют аккуратно прижал ее к земле. — Я вызвал коллег, они скоро будут. Ее мы заберем в центр, посмотрим, что у нее с ранами. Если можно вылечить — вылечим и выпустим обратно. Главная заповедь парка — исправляй все, что натворили люди, не мешай природе и естественному отбору. Помоги мне ее подержать? Вот тут, выше места удара. Пусть не встает и не дергается, а то сильнее себе повредит. Якоб послушно положил руки, куда указано — ладони зарылись в жесткую грязно-белую шерсть. Ньют перебрался, сел на землю с другой стороны, положил руки рядом. — Тихо, тихо, все будет хорошо… — заговорил он спокойно и ровно, уговаривающим тоном. — Она, конечно, дикая, но интонацию понимает, а говорить-то я могу что угодно. — Часто такое случается? — Якоб аккуратно отодвинул ногу подальше от раздвоенных копыт. — Периодически. Что поделать, это все таки национальный парк, его не закроешь. Тшшш, тшшш, спокойнее, вот тут, где я, держи, она сильная... Пришлось положить руку поверх ладони Ньюта и вместе с ним держать козу, которая явно не была благодарна спасителям, все пытаясь их боднуть, встать и убежать. Из-за поворота показалась порядком озадаченная велосипедистка, затормозила рядом, спросила: — Вам нужна помощь? — Нет, спасибо. Я зоолог, разберусь, — Ньют ненадолго поднял голову, улыбнулся девушке и снова сосредоточился на козе. Отвечал он, не меняя тона, спокойного и ласкового. Кажется, уговоры начинали потихоньку работать, или у животного просто кончились силы. Когда подоспела помощь — двое коллег Ньюта укололи козу транквилизатором, аккуратно переложили на носилки и загрузили в машину — Якоб с удовольствием встал и потянулся. От долгого сидения на земле ноги совсем затекли, а на солнцепеке, несмотря ни на что, все-таки было жарко. — Спасибо, — Ньют отряхнул руки от шерсти. — Только прости, экскурсия явно не удалась, мне сейчас надо в центр. — Отличная экскурсия, — уверенно возразил Якоб, — посмотреть горы всегда можно, а спасти козу когда еще случай выйдет? Ведь полезное дело сделали. — Да, — Ньют одобрительно улыбнулся. — Поехали. Я высажу тебя у гостиницы, или где скажешь. Если хочешь, в другой раз можем попробовать найти еще приключений, в парке много достопримечательностей, которых обычно туристам не показывают — далеко... — Конечно, хочу!***
— Якоб, тут камни ско… Проклятье! В водопад они все-таки не упали — счастье, потому что хоть и неглубоко, но неровные, слоеные красные камни торчали со всех сторон. Ньют удержал, с силой схватив Якоба за плечи, устоял, упершись ногами в камни. — Ты в порядке? Сам устоишь, да? — голос доносился слегка сверху, ведь они оказались вплотную, лоб Якоба где-то у губ Ньюта, разгрузка и камуфляжная куртка пахнет травой, солнцем, зверем, чем угодно, словно бы и не человеком. — Вроде не падаю… Можно отпускать. Хватка исчезла постепенно, Ньют аккуратно отступил, с осторожностью двигаясь спиной вперед по камням. На плечах остался фантом прикосновения — след крепкой хватки. Почти стальной. Да, с виду — высокий и тощий, а на деле… — Я лучше тут сяду, — решил Якоб, сильно сбитый с толку и едва не состоявшимся падением, и внезапным слишком тесным контактом. — Полюбуюсь. — Будем надеяться, что это самая большая неприятность, которую тебе доставит прогулка. И та не состоявшаяся толком, — решил Ньют, опускаясь рядом. Водопад заглушал голоса, так что разговаривать приходилось на повышенных тонах. Поток воды рассекали камни и несколько мелких порожков, ручеек бурлил, пенился, поднимались в воздух мелкие холодные брызги, неожиданно ледяные в теплом воздухе. Солнце заливало ряды елей по обе стороны от русла, за небольшим поворотом то впадало в озеро, за озером снова вставали ели. Картину со всех сторон оформляло несколько гор — Ньют называл их всех, сыпал именами и подробностями, но Якоб так и не запомнил все целиком. Кажется, по курсу русла все-таки Алтин… — Хорошо, что я не геолог, — Ньют заговорил невпопад, но Якоб уже знал — очередная подробность про парк. Еще ни одна из них не оказалась неинтересной. — Продолжай, — он повернулся к собеседнику. — Здесь они в основном изучают ледники. Только вот если с фауной в парке все хорошо, то ледники постоянно тают. Вся их история с момента основания парка — история таяния, разве что с небольшим подъемом в шестидесятые. Им осталось лет десять, может, пятнадцать. Геологи постоянно замеряют, какой ледник и на сколько отступил. Я бы так не смог — год за годом изучать и наблюдать как то, что ты любишь, умирает. — Знаешь, это очень грустно звучит, — внезапно захотелось посочувствовать этим незнакомым абстрактным геологам. — А так и есть, — Ньют пожал плечами, уставившись куда-то в сторону озера. — Геологи о них как о живых существах иногда говорят… Знаешь, тут относительно недалеко есть ледник Саламандры, меня туда как-то водили лично — фамилия, говорили, созвучная. Мы можем туда дойти. Хочешь? Посмотрим? Пока есть что. — Скамандер, — не с первого раза вспомнил Якоб. — Ага, понял. Идем, показывай.***
Глаза в глаза — отвести взгляд — улыбнуться. Аккуратно снять прицепившийся листочек или соломинку. Положить руку на плечо, просто так, без повода. И прикоснуться при любом поводе — а повод, если лазать по парку, находится постоянно. Якоб не был уверен, правильно ли он все понял, и отдавал ли Ньют себе отчет в том, что делал. Кажется, в самом начале их знакомства он все-таки вел себя не так. Кажется, он немного отодвинул свои дела и работу ради того, чтобы тратить время на выгуливание Якоба по парку. Кажется, это очень большая жертва со стороны настолько увлеченного человека. Генри присылал отчеты, передавал приветы и пожелания хорошего отдыха от постоянных клиентов — Якоб невольно улыбался, читая их. Знание о том, что покупатели ждут его возвращения, грело душу. Еще Генри хотел знать, как у него дела. “Парк еще прекраснее, чем я представлял, спасибо. Я подружился с местным зоологом, он устраивает мне личные экскурсии по всему парку. Начинаю подозревать, что это, возможно, не совсем дружба. Я, кажется, не против, но не уверен, не выдумал ли я себе что-то”. Два последних предложения Якоб, конечно, никому не отправил. Не то чтобы Якоб твердо рассчитывал на курортный роман, отправляясь в отпуск. Так, совсем слегка подумывал, что может, если что… Тогда воображение рисовало ему скорее симпатичную девушку, наверное, по привычке. Серьезные отношения — так не разу и не дошедшие до брака, хотя как раз Якоб был совсем не против — он заводил с женщинами. Когда-то он экспериментировал со своим полом — в тот период, который с натяжкой мог назвать “бурной молодостью” — выяснил, что ему не противно, но и не особенно интересно. Ньют был мужчиной. А Якобу было все равно. У теплых глаз — хотел бы Якоб как-нибудь поэтично назвать такой сложный цвет — не было пола, и у улыбки тоже, и у его историй, и у отношения Ньюта к миру, природе, зверям тоже не было. Наверное, будь он женщиной, ничего бы особенно не изменилось — разве что Якоб бы задумался пораньше, что курортная дружба — это как-то маловато и не совсем то. Некоторые люди любят дружески прикасаться к другим, но делают это, как правило, не со смущенной улыбкой.***
Якоб пришел в гости еще раз — и без всякого предлога вроде расцарапанной руки, просто потому, что ему хотелось; помог подержать птицу, пока Ньют ставил ей уколы, узнал по видам и именам всех обитателей участка; добрался вместе с Ньютом до отдаленного озера Лучника и горы Гром-птицы; пролежал четыре часа в кустах, выслеживая издали пуму — и даже ее увидел… Потом, уставшие и местами замерзшие, они заваливались домой к Ньюту, и Якоб обеспечивал и без того выглядящей, как ведьмина хижина, кухне Ньюта чарующий запах свежей выпечки, а им двоим — собственно выпечку с чаем, исходящую паром и особенно приятную после тесного знакомства с ледниками. Наверное, это были свидания, не похожие на свидания, без особой романтики и поцелуев, но теплые и сильные ладони Ньюта то и дело оказывались то в руках Якоба, то на плече, то подхватывали его на неровной местности: “Осторожно, тут коряга!”, “Хватайся, так будет тише”, “Здесь лучше держись за меня, я покажу, как надо”. Но в одной постели они оказались за два дня до отъезда. В спальне Филин (“Я его так и зову — Филин, ему никакие другие имена не нравятся”) ревностно косился ярко-оранжевыми глазами со своей жердочки (“Присада, это называется присада, сейчас я его посажу подальше и прикреплю за опутенки, чтобы он тебя не клюнул”), пока Ньют, сидя просто неприлично близко, показывал на своем планшете видео с козой из зоологического центра. Спасенная ими коза пока получила имя Дейзи, гипс на две ноги и подвес под брюхо, с которого активно тянула шею к пучку травы из рук работника центра. Темнота за окном намекала, что пора бы и вернуться в гостиницу, но Якоб не спешил, а Ньют и не предлагал. Как два школьника, они делали вид, что никакого позднего времени не существует, что никто не помнит о том, что Якобу, вообще-то, полагается вернуться — в надежде, что второй об этом тоже не вспомнит. Или сделает вид. Глаза в глаза, отвел взгляд, улыбнулся смущенно-вопросительно. Ну хватит уже, да, это значит да — и Якоб первым поднял руку, чтобы коснуться щеки Ньюта, потянуть к себе, легко, почти намеком. И был понят правильно. Он еще сильнее почувствовал себя школьником, когда его впервые за несколько лет поцеловал другой мужчина. Без напора, как при его прошлом опыте, аккуратно, запустив пальцы в волосы. Якоб отвечал, и внутри словно что-то поднималось, расцветало убеждением, что они делают все правильно. Ньют провел ладонью по щеке Якоба, отстранился и улыбнулся. — Я не был уверен, что ты меня вообще поймешь. — Но я догадался, — теперь же можно трогать, да? Например, положить руку на плечо, слегка сжать, ощущая ниже рукава футболки теплую кожу, твердые мышцы, выпуклые черты шрамов. — Прости, я не слишком хорош в подобных намеках. Особенно когда человек мне действительно очень нравится. Социальные ритуалы людей довольно сложные, а я же не могу тебе брачный танец станцевать, — Ньют подвинулся еще ближе в ответ на прикосновение, а глаза его горели — настолько вдохновленным он выглядел, словно они снова увидели редкую птицу на территории парка, и Якоб даже тоже смутился — кажется, он что-то недооценил… — А я тебе очень нравлюсь? — дурацкий вопрос, Якоб. — Очень, — его сгребли за плечи, притянули к себе, в объятия, быстро, плавно и совершенно неумолимо, — ты… Столько искреннего восторга. Словно чудо земное увидел. В лице парка, моих зверей… И меня. Я не привык, чтобы на меня как на чудо земное смотрели, — Ньют говорил сбивчиво, куда-то ему в волосы. — Будто я привык, — Якоб чуть подвинулся в объятиях — хватка сразу ослабла, давая ему пространство — потянулся вверх и уже решительнее принялся целовать. — Возможно, тебе таки стоило станцевать мне чей-нибудь брачный танец, — выдохнул он спустя пару минут, — такое я бы точно никогда в жизни не забыл. Ньют рассмеялся, заваливая Якоба спиной на кровать, и спустился к его шее. Шрамов на Ньюте и правда было много — они пересекали руки, трогали белыми лапами спину, проходили по груди, едва огибая сосок. Он не возражал, когда их касались — но сильнее реагировал, если провести пальцем совсем рядом, по чистой, особенно чувствительной коже. А еще у него, кажется, было больше опыта с мужчинами, или он просто действовал решительнее. Якоб прикрыл глаза, пытаясь отвечать поглаживаниями по плечам, пока Ньют впился в его шею, вылизал, слегка щекоча языком, прихватил губами кожу, а рукой настойчиво, но неспешно пробирался к паху. Футболки они оба сняли, оставшись голыми по пояс, и теперь одежда висела на спинке кровати, а край черной Ньютовой футболки, кажется, оказался у Якоба под головой. Ньют был жестким и ощутимо, приятно тяжелым. — Я предполагал, что без рубашки ты выглядишь довольно сурово. Но не думал, что аж так, — Якоб нащупал на спине вздувшийся, широкий рубец. — Твои питомцы что, постоянно пытаются тебя убить? — Периодически, — Ньют хмыкнул ему в шею, коснувшись дыханьем влажной кожи. Ньют поддавался под руками, расслаблялся, почти замирал, позволяя пересчитать шрамы, узнать, что ему больше всего нравятся почти невесомые прикосновения, касания самыми кончиками пальцев, вызывающие легкую дрожь и почти удивленные стоны. Якоб увлекся — ему ничего так не хотелось сейчас, как быть близко, кожа к коже, трогать, ощущать чужое тело и чужое тепло. Потом Ньют перехватил инициативу, сполз ниже, потерся щекой о бедро, глядя в глаза. Еще раз улыбнулся, самыми уголками губ, прежде чем передвинуться и взять в рот. Якоб резко выдохнул, откинул голову, вплел пальцы в волосы Ньюту — очень аккуратно, чтобы не тянуть — и просто позволил сделать себе хорошо. Ньюта он потом приласкал рукой, и, кончая, тот задушенно всхлипывал куда-то в плечо Якобу. За приоткрытым окном шумел мини-зоопарк, холодный воздух пытался пробраться под теплое одеяло, но Ньют подтянул его повыше. Они забрались обратно в постель, не одеваясь, лишь привели себя в порядок и погасили свет. Ньют закинул на Якоба руку и ногу, наощупь поцеловал куда-то в плечо. — Все в порядке? — Эй, я взрослый, и ты меня не совратил, — Якоб слегка пихнул его в бок. Было легко — и в теле, и в голове — без некоей неловкости, обычно настигающей после секса малознакомых людей. Ньют фыркнул, поерзал, устраиваясь поудобнее. Кажется, даже приди сейчас Якобу в голову дурацкая идея встать, одеться и поехать ночевать к себе — сначала придется как-то выбраться из-под сонного Ньюта. Придется засыпать так — в постели Ньюта, под тихое бряцание металла, когда Филин переступал лапами в опутенках где-то в дальнем углу за шкафом, под голос какой-то ночной птицы в саду. Якоба все устраивало.***
Жалел Якоб скорее о том, что полнедели назад, у самого дальнего и безлюдного озера в парке, они не решились. Не поцеловались. Возможно, романтика с дешевых открыток и любовных комедий — поцелуи на фоне впечатляющего пейзажа — действительно чего-то стоила. Сейчас ему больше хотелось бы быть человеком, который целовался на фоне холодных гор, у невероятной чистоты озера и в окружении нетронутой природы — чтобы это осталось в памяти открыткой — чем одним из тех двоих, которые просто сидели рядом, пусть даже очень близко, слишком близко, якобы только потому, что холодно. — Я чувствую себя придурком, — Ньют лежал, растянувшись на кровати в номере Якоба, и смотрел куда-то в потолок. — Но не уверен в этом. — Я тоже, — со вздохом признал Якоб. Поднял руку, пригладил встрепанную рыжеватую прядь. — Возможно, мы что-то упустили. Или нет. Было-то здорово. — Наверное, если бы мы провели время в кровати, было бы не так… впечатляюще, — попытка пошутить была отчаянно неуклюжей, но Ньют все равно улыбнулся. — Наверное. Давай не будем, а? Мы и так знаем, что тебе завтра уезжать. Чем больше обсуждаешь, тем печальнее, — он развернулся, приподнялся, обхватил Якоба за грудь и дернул на себя, заставляя упасть. Подгреб поближе, притянул, обнял и внезапно замер, словно зависнув. — Ньют? — не понимающе подал голос Якоб. — Знаешь… Тогда и эту ночь давай не будем проводить в постели. Собирай вещи, чтобы завтра заехать, взять, и все. Оденься теплее, потом заедем ко мне, я кое-что возьму. И пойдем в парк. Ночами тут холодно, но я знаю, куда пойти, где устроиться и как не замерзнуть. Согласен? Обещаю, ты это запомнишь, — улыбка Ньюта была шальной и задорной. Конечно, что-то пойдет не так. Но Якоб точно не забудет — и не пожалеет. Ньют словно его мысли прочел, вытащил желание побыть на природе, вдвоем — в качестве уже не курортных приятелей, а… любовников. — Ты меня только отпусти, и я собираюсь.***
Солнце нещадно заливало парковку у гостиницы, со стороны озера Макдональд доносились голоса, скрежет гравия, плеск воды — кто-то отчаянный купался. Ньют стоял рядом, на уже начавшей жухнуть траве, сунув руки в карманы, и слегка покачивался с пятки на носок. Он помог Якобу донести и погрузить вещи, деловито хлопнул багажником, отступил на шаг и замер. Якоб повернулся к Ньюту. Впечатления от ночи в горах, бескрайнего, темного, звездного неба, звуков ночного леса и жара от прижимающего и прижавшегося к нему тела Ньюта мешались с царапающим, тянущим чувством где-то в груди. — Я так рад, что тебя встретил, — Ньют начал первым. — Ты — это нечто особенное, правда. Верь мне. Даже не все мои коллеги… Не все так видят, какое же это чудо, — он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. — Ты мне его показал. Я… тоже очень рад. — Иди сюда, — Ньют, вопреки своим словам, сам шагнул к нему, обхватил обеими ладонями за голову и впился поцелуем — почти что жестким, таким, что Якоб едва мог отвечать. — Теперь садись, — кивок на машину. — Долгие проводы — это уже слишком. — Хорошо, — Якоб, слегка ошарашенный, просто подчинился, словно бы Ньют командовал ему пригнуться под веткой, не наступать на этот камень или не подходить к животному. Когда дверца машины хлопнула, оставив Глейшер парк снаружи, Ньюта уже не было видно. Он словно исчез, отступил к ближайшим деревьям, слился с лесом и растворился с ним. Так, что и не разглядеть.***
Квартира встретила Якоба пыльной тишиной и воздухом, который казался едва подходящим для дыхания — после недель, проведенных в парке. В эту затхлость Якоб наскоро побросал вещи и отправился в место, которое по-настоящему любил. Генри широко улыбнулся ему от прилавка, когда Якоб вошел через дверь для посетителей, помахал рукой. — О, вы вернулись! Как отдохнули? Телефон звякнул, и Якоб принялся вытаскивать его из кармана, аккуратно пробираясь между посетителями. — Привет, Генри, — он обогнул прилавок, разблокировал и взглянул на экран телефона. “Привет. Как добрался?” — высветило ему приложение Фэйсбука. Якоб поднял глаза и улыбнулся Генри в ответ. — Отлично.