Факультет не определяется по нескольким людям, он определяется по всем. Если вы считаете, что Слизерин — рассадник зла и лицемерия, что там не умеют дружить, нет настоящих чувств, а все вокруг только и заняты сплетнями, то вы ничего не знаете о Слизерине.
***
Слизерин. Сколько раз мне говорили, что факультет не определяет человека? Сто? Тысячу? Десять тысяч? «Неважно куда, важно как» — сказал отец, перед тем как я запрыгнула в Хогвартс-Экспресс и помахала маленькой ручкой. Мне нравится учиться на факультете Слизерин. Мне нравились наши с однокурсниками молчаливые приветствия, иногда с таинственными улыбками, потому что «все, что происходит в подземельях — остается в подземельях». Мне нравился шелковый зелено-белый шарфик, который я носила постоянно, не смущаясь погоды. Моя мама тоже попала сюда. Скорее всего ей также сказали: «…важно как», но своими поступками она оправдала зеленый факультет. Мой папа отучился в Гриффиндоре. Все они там так говорят «…важно как», а еще: «главное не победа, а участие». Еще один критерий, почему шляпа произнесла «Слизерин», а не какой-то другой факультет — неспособность уступать. Уж упрямства во мне хоть отбавляй. Закутавшись в плащ, я побрела по коридорам Хогвартса, прямо к каменной винтовой лестнице, ведущей в совятню. Рано еще отправлять письма, но я хочу послать что-то отцу уже сейчас, в первый месяц пятого курса. — Что ты здесь делаешь? — немного грубовато спросила я у паренька с каштановыми волосами, который мешался около своей совы. Обычно я с такими не разговариваю, но меня он раздражал, потому что я надеялась на одиночество. Люблю быть одна, чтобы никто не трогал. Потому что писательство — дело одинокое. Иногда я писала и отдавала свои бредни Грейс Джонс — белокурой однокурснице, которая слишком позитивная для Слизерина, и она от моих бредней просто в восторге. Часто я просто отправляла их домой, и папа относил их в мою комнату. А когда приезжаю домой — половина летит в камин. Еще один признак — грубый и властный тон голоса, именно такой, какой я только что продемонстрировала. Иногда кажется, что мы по-другому и не разговариваем. Особенно я, имея в виду, что я-то вообще ни с кем разговариваю. На бумаге я красноречивее. — Моя сова успела повредить крыло, и вот я здесь, — он выпрямился, в то время как я согнулась, держа несколько учебников в руках. Его голос был мягче, да и сам он, дружелюбнее и… податливее, что ли. Такими легко манипулировать. Значит, из Гриффиндора. Все в Гриффиндоре заговаривают, как будто поют песню. Да и галстук у парня был в красно-желтую полоску, что только подтвердило мою догадку. Я не особо знаю всех учеников школы в лицо. Знаю Уизли с Гриффиндора. Потому что… ну, а кто не знает семейку Уизли, все из которой поголовно попадают в Гриффиндор? — Рен, — произнесла я, и снежная сова подлетела ко мне, обхватив лапками жердочку. — Рен? — я обернулась на паренька, который видимо был еще здесь. Его глаза улыбались, а сам он светился. Моя воля, я бы никогда не назвала сову «корольком». Это была мама, когда меня только отправляли в Хогвартс. И это было последним, что она для меня сделала. «Ты еще здесь?» — хотелось спросить мне, но это было слишком очевидно, и я просто закатила глаза. — Чудное имя, — сказал он и вышел из совятни. Я закатила глаза еще раз и поежилась, понимая, что это возможно мой единственный разговор с парнем за год. Обычно в конце года перед итоговыми, ко мне подходили некоторые попросить конспекты. Вниманием я не облюбованная. Грейс уже думает, кто сорвет ее цветок, а я думаю о цветах, которые когда-либо дарили мне мальчики. Хм… а папа считается? Раньше он дарил цветы и мне, и маме. Приносил по букету цветов с поля. Мама улыбалась и ставила цветы в вазочку, а через неделю кидала в камин. Через год, отец приносил цветы уже только мне, и букет был побольше. Я часто об этом писала. Я тряхнула головой, потому что постепенно уходила в себя. Мне нельзя уходить в себя, потому что тогда я начинаю сходить с ума. Начинаю вспоминать то, что забыла. «Душевная боль намного сильнее физической», — так говорят только трусы, которые понятия не имеют, что ты чувствуешь, когда маглы тушат окурки о твою кожу. Хотя в такие моменты в «себе» я бы и согласилась. Но не здесь и не сейчас. Не стоя в совятне и не суя своей сове в клюв белую бумажку, исписанную моим огромным почерком, не оборачиваясь вслед парнишке с Гриффиндора. И уж тем более, не думая, как узнать его имя.