last summer.

когда юнджи встречает его, лето в самом разгаре. июль жарит и плавит нежную белую кожу, юнджи морщится от солнца, от того, как щиплет открытые руки и бледные оголенные коленки, — пора приобрести новый солнцезащитный крем, чтобы не сгореть, как полагается вампирам, — а молочный коктейль с дюжиной кубиков льда не спасает от слова совсем. юнджи натягивает козырек на глаза, мечтая оказаться поскорее в помещении под кондиционером, и не замечает влетающего в нее парня. у того черная — когда-то, — майка, драные скинни, яркие, отвратительно кислотные высокие кеды и такая же яркая улыбка. — блять, — ругается юнджи, глядя на него с высоты своего роста — на полторы головы снизу. молочный коктейль мокрым белым пятном расползается на майке, — прости, чувак, надо было под ноги смотреть. парень смотрит на пятно, на юнджи, а после его губы расползаются в совершенно обескураживающей счастливой улыбке. — вау, всегда мечтал о таком принте, — выпаливает низким бархатом и, похоже, даже не шутит. юнджи выгибает бровь, глядя на него с легким удивлением. — это моя вина, так что давай я угощу тебя новым коктейлем? меня, кстати, тэхен зовут. он смотрит на юнджи с надеждой — лето солнечными зайчиками плещется на дне его радужки, — изгибает губы под аномальным углом, и юнджи не в силах ему отказать. он действительно покупает юнджи коктейль, а после мороженое, сладкую вату, катает на каруселях, и это больше похоже на свидание, чем на. юнджи даже не может сказать, что это, поскольку майку тэхену испортила она, а расплачивается, почему-то, он. — тебе солнце припекло? — искренне спрашивает юнджи, сидя на лавочке в тени раскидистых ветвей, потягивая третий коктейль, купленный тэхеном. тот лишь смеется, пожимает плечами, а после совершенно — неожиданно — серьезно заявляет: — это любовь с первого взгляда, нуна, деньги ничто по сравнению с тем, что идет от сердца. юнджи некрасиво давится коктейлем под звонкий смех тэхена. в их второе лето тэхен надевает ту самую майку, на которую юнджи когда-то пролила свой молочный ужас, — он действительно обводит пятно и делает принт, кусок идиота, — а после ведет ее на свидание. они до темна ходят по пустым улочкам, юнджи наслаждается легкой прохладой летней ночи, а рука тэхена — в противовес теплая, — прижимает ее к себе, обнимая за шею — ему достаточно просто закинуть ее юнджи на плечи, а та, в свою очередь, невесомо обнимает его за талию. юнджи бурчит, когда с неба падают первые капли дождя, постепенно перерастая в ливень, она матерится, а тэхен лишь смеется беззаботно, обхватывает ее мокрое лицо широкими ладонями и нежно, так бесконечно влюбленно целует, прижимая к себе. у юнджи каменное сердечко тает, она запрыгивает на тэхена, как коала обвивая талию ногами, а шею руками, и отвечает. они вваливаются в квартиру мокрым сплетением тел, путаясь в ногах и руках, тэхен роняет вешалку, в темноте пытаясь нащупать выключатель. — хрен с ним, — хрипит юнджи, кусается, царапается, как дикая кошка, и тэхен смеется ей в губы, подхватывает под бедра и несет в спальню. а после вылюбливает до глубины души, целует разлет тонких ключиц, сжимает до боли чужие бедра и крадет с девчачьих губ сладкие стоны, оставляя взамен темные пятна на белой шее, и свое сердце, даря на веки вечные, вручив в тонкие юнджины пальчики. они так невинно молоды, и так отчаянно трепетно влюблены. когда приходит третье лето, юнджи мнется, заламывает пальцы и задумчиво кусает губы, ожидая тэхена на все той же лавочке под раскидистыми ветвями. — я жду ребенка, тэ, — тихо говорит она, когда парень приходит. — твоего ребенка. тэхен любит детей, юнджи знает это, но отчего-то все равно страшно. они слишком юные, зеленые совсем, тэхену едва девятнадцать, он сам еще ребенок. он мечтает быть космонавтом, — тебе пять лет что ли, тэ, — или фермером, завести большую семью, чтобы было четыре сына и дочь, много собак и юнджи рядом. — правда? юнджи поднимает на него взгляд, у тэхена счастье — как в их первую встречу, — звездная пыль на дне радужки, галактики взрываются, ослепляя миллиардами звезд. — иди сюда. с тэхеном уютно. к нему приятно прижиматься, обнимать, чувствовать тепло, что идет от этого чудо-мальчика. он буквально светится от счастья, поднимая юнджи над землей, кружит на руках и заразительно смеется, возвращая на ноги. — а говорила, что не любишь обниматься, нуна, — смеется тэхен. юнджи хочет сразу вырваться, но тэхен сильнее и не позволяет, крепко держит, прижимая ее такую маленькую и тонкую к себе. — шучу. — пусти, — бурчит юнджи, однако вырывается очень вяло, без особого желания. — никуда я тебя не пущу. тебя и его тоже. и юнджи плакать хочется от счастья. в их третье лето они беззаботно счастливы и влюблены. в их третье лето юнджи теряет все. она стоит на остановке, темно и поздно, взгляд лениво скользит по ночному городу, мажет по желтым огням фонарей. юнджи кутается в толстовку тэхена, пишет ему в какао, что скоро будет, и высматривает номера проезжающих мимо. она отключает почти разрядившийся телефон и подходит чуть ближе к краю, пытаясь рассмотреть номер автобуса вдали. скрип тормозов и скрежет металла неприятно бьет по слуху, яркие огни фар ослепляют, и юнджи поворачивается слишком поздно, чтобы среагировать, а после — лишь темнота. когда юнджи приходит в себя, тэхен сидит у ее кровати. она точно может определить по приборам, белым стенам и иголкам, утыкающим ее руки, что находится в больнице. а еще, возможно, по взволнованному взгляду тэхена и очевидной головной боли. — господи, ты жива. я думал с ума сойду, телефон недоступен, тебя нет, я все морги обзвонил и больницы, — тараторит тэхен, целует ее руки и прижимается к ним щекой, прикрыв глаза. юнджи смотрит на него растерянно, фокусируется на мочке уха с треугольником проколов. — что со мной… произошло? — в тебя… водитель не справился с управлением, влетел в остановку. и в тебя, — тише добавляет тэхен, крепче сжимая ее тонкие руки. юнджи слабо кивает, не особо отдавая себе отчета о происходящем, фокусируется на пришедшем враче, и тот кивает в знак приветствия. — рад, что вы пришли в себя. общее состояние стабильное, небольшие повреждения и ушибы, но ничего серьезного. вы родились в рубашке, мисс. юнджи смотрит на тэхена, который явно больше ее понимает. парень сжимает ее ладонь, оборачиваясь. — доктор, скажите, а ребенок… что с ним? лицо мужчины тут же меняется, выражая вселенскую скорбь и откровенную жалость, юнджи хочется, чтобы он скорее ушел и перестал смотреть на нее так. — мне очень жаль, но. мы ничего не могли сделать. он погиб при ударе и… юнджи начинает истерически смеяться. как наивно было поверить в счастье. тэхен оборачивается на нее, смотрит встревоженно, сжимает ладони лихорадочно — галактики рассыпаются, опадая на дно радужки космическим мусором. а юнджи смеется. громко, вырывает ладони, прижимая их к лицу, запрокидывает голову назад. — я смогу иметь детей? — спрашивает прямо, отстмеявшись, хотя и так знает ответ. у них был один шанс, вселенная проебалась. маску с лица доктора хочется срывать ногтями, стянуть кожу, чтобы он перестал так откровенно сочувствовать. — мне очень жаль, мисс. юнджи бросает короткий взгляд на тэхена — плечи опускаются, зрачок сливается с радужкой и становится единым — пустым — целым, — и заходится новым приступом смеха. — юнджи, — тихо зовет тэхен, тянет к себе за руки, пытается прижать, укрыть, спрятать. — уйди. отпусти меня. убирайся отсюда, — выплевывает юнджи. шипит, кричит, брыкается и дергается, царапается, пытаясь вырваться, стучит маленькими кулачками по широким плечам. слезы дорожками стекают по щекам, теряются в больничной пижаме. — отпусти, ты не слышишь что ли, пошел вон! юнджи кроет истерика, больные слова пеплом оседают на ребра, свежим шрамом на животе, который останется вечным напоминанием, потухшим взглядом тэхена, за что она никогда себя не простит. тэхена оттягивают силком, вкалывают успокоительное юнджи в бедро, сковывая движения по запястьям и лодыжкам, она обмякает, безвольной куклой падая на кровать. тэхену хочется стереть слезы с ее щек ладонями, прижать к себе, сказать, что у них все будет хорошо — самому бы поверить в это. тэхена выводят за дверь, не пуская в палату до выписки. * юнджи теперь другая. больше курит, больше ругается, больше грубит. выпускает шипы, закрываясь даже от тэхена, обрастает скорлупой и только меняет бесконечно пепельницы. — ты заработаешь так рак, — тихо говорит тэхен, упираясь плечом в дверной косяк на кухне. юнджи хмыкает, пожимает плечами и закуривает вторую. — здорово, — просто говорит, не оборачиваясь. она тэхена и так чувствует — взгляды, касания, внутривенно и под кожу, не вытравишь и не выкуришь. — может сдохну раньше. — юнджи. — что? тэхен вздыхает — усталость сковывает плечи, грузом давит, прижимая к земле, — боже, он ведь зеленый еще совсем, все еще — навеки бесконечно — девятнадцать. юнджи ломает, когда в темных глазах не находит звездной пыли, привычных галактик и блеска на дне радужки. в тэхене нет этого больше — счастье солнечными зайчиками по коже, искрится в улыбке, вот-вот порвет губы. в тэхене и тэхена-то больше нет. юнджи не может простить себе этого. — завязывай, ты уже как пепельница, нуна, — мягко подходит, обвивая запястье длинными пальцами, забирает только начатую сигарету и тушит, как остатки надежд. юнджи злится, но не комментирует. тэхен осминогом обвивает ее — руками плечи, внутренности и душу, не выпускает из объятий и тащит в постель. у них теперь есть лишь долгие разговоры до утра ни о чем, и бесконечно важном одновременно и полинялая тэхенова майка с отвратительным идиотским молочным принтом, в которой юнджи теперь спит. у них есть три счастливых лета за плечами и никакого будущего впереди. — я как раковая опухоль, — шепчет юнджи, прижимаясь ближе. она водит кончиками пальцев по голому плечу тэхена, облизывает губы и смотрит куда-то мимо, — вытягиваю из тебя все соки. давай вырежем меня, пока не поздно. ты не должен закончить вот так. — глупая, — тэхен целует ее в макушку. июльский рассвет легкими розовыми мазками ложится на ее выбеленые пряди. — ты заслуживаешь большего. нормальную семью, четыре сына и дочку, милого щенка и состариться рука в руку. ты заслуживаешь выбраться из ямы детского дома и быть счастливым — повисает несказанным в воздухе. — мне не нужно большего, нуна, я тебя люблю, — шепчет тэхен. короткие летние ночи медленно переростают в день, солнце занимается над горизонтом, предвещая начало нового, беззаботного и. несбыточного. юнджи все еще не может сделать тэхена счастливым, — больше нет, — и это клеймо шрамом на животе отпечатано на всю жизнь. — тэ. — что. юнджи ерзает, удобнее устраиваясь в теплых объятиях, майка задирается на пояснице, тэхен опускает туда свою широкую ладонь. — я люблю тебя, — просто шепчет юнджи, прикрывая глаза. когда она проснется, все будет иначе, новый день принесет изменения, где нет этой ужасной аварии, словно она просто прикрыла глаза. юнджи отчаянно хочет в это верить, но. вселенная проебалась, в этом мире все так не работает. * юнджи покупает молоко, желатиновых мишек, потому что их любит тэхен, и пачку риса. она проходит мимо детского отдела в супермаркете и зависает на маленьких костюмчиках, плюшевых игрушках, сосках и баночках. юнджи смотрит на детскую прогулочную коляску, неосознанно опуская свободную руку на живот, и не замечает, как в нее влетает мальчишка лет пяти. — извините, — бормочет смущенно ребенок. юнджи смотрит на него потерянным взглядом, и тот отступает назад. — ох, простите, он такой неуклюжий, пошли, — извиняется девушка, очевидно мать этого очаровательного создания, и уводит ребенка за руку. юнджи сглатывает ком, решая завернуть еще в алкогольный. когда тэхен приходит домой, она танцует в одной той самой тэхеновской майке и белье, кружась по комнате с бутылкой — уже наполовину пуста, — виски, громко смеется и подпевает рвущемуся из колонок голосу. тэхен выключает музыку, выдергивая штекер из розетки, и опирается плечом о косяк. юнджи смотрит на него, как на предателя, пожимает плечами и закуривает прямо в комнате, глядя глаза в глаза — черные дыры в глубинах вселенной, не подходи ко мне, оно тебя уничтожит. тэхен вздыхает, отлепляясь от стены и подходит к ней. мягко забирает бутылку, ставя на журнальный столик, а после и сигарету, туша в пепельнице на окне. — ты же в магазин ходила, нуна, — говорит спокойно, словно ничего не происходит. словно это норма. юнджи упрямо закуривает еще раз. — я купила тебе желатиновых мишек, — хмыкает, кивая головой в сторону стола. тэхен оборачивается, хмурится. — юнджи. — я проходила мимо детского отдела и в меня влетел ребенок. лет пяти такой, маленький. на тебя похож, — выдает юнджи. выдыхает каждое слово ядом вместе с дымом, смотрит неотрывно и ковыряет лак на деревянной столешнице. — юнджи, — предостерегающе хмурится тэхен, но юнджи плевать, ее несет. — и я подумала, что у тебя мог бы быть такой сынишка. ты же блять мечтаешь о детях, ходил бы с ним в магазин, покупал ему игрушки и сам бы в них играл, — она горько усмехается, выворачиваясь из объятий и отходит на пару шагов. — мог бы, а ты возишься со мной, как будто свет клином на мне сошелся. она горько усмехается, подтягивает к себе бутылку и делает глоток. — нам нужно расстаться, тэ, так будет лучше. тэхен вздыхает. забирает бутылку, на глазах у юнджи выливая ее содержимое в распахнутое окно, а после разжимает руку на горлышке, позволяя ей с характерным звоном разбиться об асфальт. — все сказала? голос тэхена — смола тягучая, липкая, — обволакивает сознание, острым лезвием ножа вспарывая раны. юнджи дергается, когда он подходит ближе, и отводит взгляд. глаза тэхена — звезды упали и разбились, угольное небо без единой крапинки, — прищуренные, опасные. — уходи от меня, прошу, — уже скулит юнджи подбитой собакой, закрывая лицо руками. тэхен мягко убирает их, обхватывает своими широкими ладонями и задирает голову вверх, заставляя посмотреть на себя. — глупая, — мягко целует лоб, каждое веко, скулы, пухлыми губами собирая слезы — минутная слабость, которую юнджи себе не позволяет в его присутствии, — гладит большими пальцами щеки и нежно прижимается к губам. — уходи, тэхен, пожалуйста, — шепчет, зажмурившись, ластится к рукам, точно кошка и тихо всхлипывает. — ты не будешь счастлив со мной. — я уже счастлив. он целует ее в макушку, прижимает к себе и кусает губы, понимая, что оба знают, насколько все это ложь. когда приходит их четвертое лето, юнджи все еще слишком слаба, чтобы отпустить тэхена. она сидит на уже почти родной лавочке под тенью раскидистых ветвей, крутит в руках трубочку от уже пустого молочного коктейля и курит, плевав на запреты и знаки, кричащие о размерах штрафа. она сидит там до вечера, привычно заходит в магазин, избегая детский отдел, и медленно бродит по улицам. июль густыми сумерками опускается на плечи, пока телефон в кармане вибрирует очередным пропущенным — неотвеченным, — от тэхена. взгляд мажет по загорающимся фонарям — мотыльки наивно летят на свет, опаляют крылья, пеплом оседая на руках, — юнджи хочет так же — сгореть и в пепел, — и только думает думает думает. о прошлом и будущем, о тэхене, детях и детстве. о родителях, которые пожертвовали собой ради нее. о детском доме, в котором тэхен провел всю жизнь. она не заслуживает этого светлого мальчика, вся ломаная и проебанная с самого рождения. юнджи возвращается за полночь. тихо опускает ключи на тумбочку в прихожей, разувается в темноте и обходит вешалку, которую тэхен так любит ронять. она находит тэхена в комнате, обеспокоенного и потерянного — маленький щенок, лето выгорело на солнце. он смотрит на юнджи устало и вздыхает — страх легким шелком спадает с плеч, — облегченно. — где ты была? — гуляла. юнджи садится рядом, смотрит на его напряженные руки, сжатую полоску губ и пустые глаза. она все еще слабая — на фоне его и для него в принципе, — чтобы отпустить и дать счастью загореться в глазах. — я волновался, — хрипло шепчет тэхен. у него руки — мелкая дрожь в пальцах, — выдают волнение вновь потерять последнее, что осталось. — я знаю, прости. мне нужно было побыть одной. она накрывает его пальцы своими — холодные и бледные, как у мертвеца, на фоне песочной кожи, — переплетает и слабо сжимает.  — давай ложиться спать. ночь черной кошкой мягко подступает, укрывая с головой звездным одеялом. юнджи прижимается к тэхену ближе, прячась от легкого ветра с открытого окна, что холодит голые плечи, и тихо шепчет: — так неправильно. для тебя будет лучше, если мы перестанем общаться. тэхен вздыхает, перебирая пальцами белые пряди волос, утыкается носом в макушку и вдыхает легкий запах яблочного шампуня. — давай я сам решу, как мне будет лучше, ладно? — выдыхает, крепче прижимая к себе. — ты не понимаешь, тэ. — нет, это ты не понимаешь. — тебе нужна семья, дети, ты любишь все это, ты создан для этого. я никогда не смогу тебе этого дать. ты знаешь это. юнджи шепчет, утыкается носом в теплую грудь и слушает биение непослушного сердца. тэхен невероятно сильный, намного сильнее ее, не физически даже, и она просто не понимает зачем. — юнджи. — нет, послушай. тебе так будет лучше. — да плевать мне, слышишь? я тебя люблю, мне не пятнадцать, чтобы решать за меня, как мне будет лучше. юнджи вздыхает, смаргивая подступающие слезы — тэхен кожей чувствует, как трепещут ее ресницы, невесомо касаясь в области сердца. — тэхен. — твое место со мной, ясно? мне все равно как, мне плевать на все это. не решай за меня, можно ли мне тебя любить. юнджи вздыхает, цепляется пальцами за лопатки и слабо кивает. тэхен готов отказаться от мечты, от своего будущего, от счастья и возможности построить что-то большее, что-то, чего у него самого — не было. ради нее. юнджи же не готова жертвовать своим мальчиком. и на новые жертвы ради себя не согласна. ночь кошачьими лапами ступает по крышам, моргает желтым глазом луны и уступает права утру. летние часы плавно стекают к рассвету, перекатываются лениво в день, где нет ничего, о чем говорилось ночью. юнджи очень хочет в это верить. когда их четвертое лето приходит к концу, юнджи берет себя в руки и набирается смелости. тэхена нет дома, и юнджи рада этому. так проще. она спокойно собирает вещи, пробегается пальцами по каждому уголку общей квартиры и горько плачет на кровати, давая волю эмоциям. единственный и последний раз. когда четвертое лето подходит к концу, юнджи уходит по-английски. она не оставляет записки, своих вещей или. запаха. она уходит, не оборачиваясь, давая солнечному мальчику надежду и шанс быть счастливым, забирая с собой дурацкую черную майку с идиотским молочным принтом, небольшую сумку с вещами и сердце тэхена, врученное в тонкие хрупкие пальцы когда-то бесконечно давно в их счастливом втором лете, когда тэхену было всего восемнадцать — солнце улыбками искрится, оседая на коже поцелуями. она уходит, обрывая все контакты и провода, вырывая из себя огромный кусок и. не возвращается.