Коротко о становлении.

Когда Томас впервые встречается с ним после стольких лет, ему кажется, что тот абсолютно не изменился. Торд ведёт себя так, словно и не уезжал в погоне за наивной мечтой - покорить большой город. Улыбается, - так же по-хамски, как раньше, свою бывшую комнату нагло, по-Ларссоновски изучает, да и ребят тоже, с Эддом любезничает, словно они в последний раз виделись только вчера, - Томаса передергивает, когда взгляд серых глаз задерживает на нём, оценивающе, с насмешкой. Риджуэлл злится, закипает, и парень готов поклясться своей бас-гитарой, что если этот уёбок не свалит через несколько минут - он своими руками порвёт ему глотку. К безграничному счастью Томаса, Торд говорит, что перед тем, как возвращаться обратно, тщательно всё обдумал /хотя, казалось бы, нечем/ и прикупил себе небольшую квартирку неподалёку. Явно хвастается своей предусмотрительностью, думает Том, и в горле так противно першит, что сплюнуть хочется, да лучше Ларссону в лицо. Торд задерживается... Ненадолго. Они пьют чай, разговаривают, рассказывают друг другу все новости и так неудачно упущенные события, делятся воспоминаниями, вместе смеются. Точнее, ребята. Разговаривают, делятся воспоминаниями и смеются. Томас же просто сидит на диване, нарочито отодвинувшись как можно дальше, и втыкает в телефон, лишь изредка потягивая чёрный кофе. Выпить хочется страшно, аж горло дерёт, и Риджуэлл не выдерживает - подрывается и вылетает из дома, держа путь к своему излюбленному бару, где застревает, часа так на четыре - и это минимум. Когда же он возвращается, всё ещё слегка под градусом, но не настолько, чтобы Эдд или Мэтт смогли догадаться, где он пропадал всё это время, Ларссона уже и следа нет. В итоге оказывается, что Торд ушёл минут через 20 после самого Риджуэлла, подкрепляя это тем, что у него всё ещё остались некоторые нерешённые вопросы по поводу жилья, да и вряд ли он заглянет в ближайшее время - слишком много дел накопилось за время его отсутствия. Томас удовлетворённо кивает, но радости не показывает - всё-таки ссориться с друзьями на этой почве не хотелось. Норвежца он не увидит ещё неделю как минимум, и парня это вполне себе устраивало. К огромному удивлению /и, вроде как, счастью/ парня, Торд пропадает на несколько месяцев, не появляясь в их доме от слова "совсем". Вроде они пару раз пересекались с Эддом в каком-то кафе, но то ли Тому было это не особо интересно, то ли Гоулду рассказывать было действительно нечего, - Ларссон словно провалился сквозь землю. Эдд говорил, что у того сейчас действительно много дел, и что вряд ли он сможет заскочить в ближайшее время. Риджуэлл только плечами дёргал, да и только. Подумаешь, дел много. Ему-то какая вообще разница? Лучше бы и не возвращался сюда, придурок. Когда они встречаются во второй раз, абсолютно по чистой случайности, Томас впервые за долгое время чувствует что-то помимо отрешённости и апатии. Торд сидит в сквере на лавочке, прижав ноги к себе, и курит, кажется, уже явно не первую сигарету, уставившись куда-то перед собой. Рядом с ним валяется окурков как минимум пять. Правда, окурки не от сигар совсем - простые сигареты. Их Торд перестал курить почти сразу, лишь немного побаловавшись ими, пока ещё был в городе, - не те ощущения, говорит. Хотя какое Томасу вообще дело до его ощущений. Сначала Риджуэлл думает просто пройти мимо, да только вот чёртово воспитание, - спасибо родителям, - не позволяет. Парень здоровается с Ларссоном, но тот словно не слышит. Продолжает упорно смотреть перед собой, словно и не живой вовсе. Томас останавливается и снова здоровается, вновь не получая никакого ответа, а от взгляда Торда его почему-то передёргивает. Парень замечает его только тогда, когда Том щёлкает пальцами у него прямо перед лицом. Они сидят вместе какое-то время и разговаривают. Ну, как разговаривают. Торд просто молчит, лишь изредка отвечая на вопросы Риджуэлла, и то не всегда словами, а Том... А Том просто сидит рядом и чувствует себя так глупо и неловко, словно он не со старым "другом" разговаривает, а с абсолютно незнакомым человеком. Так что по большей части он просто вставляет какие-то нелепые фразочки, не переставая то и дело бросать взгляды на Торда и мять в руках пластиковый стаканчик из под дерьмового кофе, который продают в автоматах чуть ли не на каждом углу. Ларссон не язвит, не кривляется, не пускает в сторону Томаса шуток, да что там, даже в лице не меняется ни на йоту, и Риджуэллу от этого, почему-то, тревожно очень. Непонятно только, почему. И когда парень, в попытке разрядить обстановку, отпускает абсолютно не смешную шутку, и Торд вдруг улыбается, у него словно камень с сердца падает. Потом, конечно, по дороге домой, он яро убеждает себя, что ему показалось, да и вообще, не каждый день своего заклятого врага в состоянии амёбы увидишь, не удивительно, что он так отреагировал. Чёртова инфузория туфелька, да чтоб он провалился. Но именно в этот день их ненависть друг к другу почему-то исчезает, - то ли на время, а может, и навсегда, Томас слегка сбит этим с толку, если честно, ведь так сразу и не скажешь, - и они продолжают разговаривать ещё какое-то время. А опомниться оба успевают только тогда, когда солнце начинает садиться. И всё это выбивает из колеи ещё больше, когда где-то ближе к 3 ночи у Риджуэлла звонит телефон. Он кое-как дотягивается до тумбочки, не выползая из под одеяла, и нехотя садится, смотря на экран мобильного. Номер неизвестный, но по воле случая, именно сегодня он почему-то не сбрасывает, как делал обычно. Мало ли, номером ошиблись. Какого чёрта, уже за полночь, нормальные люди спят в такое время. Надо будет, перезвонят. Но почему-то именно сегодня он решает взять трубку. И когда он слышит на том конце голос Торда, весь его привычный мир рушится. Так продолжается какое-то время. Они больше не виделись с того раза, но вечером /чаще всё-таки ночью/ созванивались. Обычно звонил Ларссон, хотя иногда и сам Томас проявлял инициативу. По сути, они даже и не говорили толком, молчали по большей части, как тогда, или же слушали, как каждый занимается своими делами. Риджуэлл был в растерянности, в смятении, в замешательстве, он был смущён и встревожен. Но почему-то он никогда не отклонял ночные звонки, и сам довольно часто набирал уже запомнившийся номер. Почему-то наравне со всеми бушующими внутри чувствами, было ещё одно, и само его наличие ставило под сомнение буквально всю вражду между ними. Томасу было на удивление спокойно. В таком темпе проходит ещё около месяца. Когда у Томаса, уже словно по расписанию, ночью звонит телефон, он мгновенно берёт трубку, устраиваясь поудобнее. Сна ни в одном глазу, а в груди целый день какое-то непонятное, давяще-скрипящее чувство сидит, а ещё ощущение, словно этот звонок очень важный. Именно этот. Не вчерашний, и не позавчерашний, и даже не недельной давности. Том смотрит в приоткрытое окно, ощущая лёгкий летний ветерок. Хотя сезон буквально успел наступить, он уже проявлял себя во всей красе. Хотя наверное, лучше так, чем мерзнуть под одеялом. И когда на другом конце провода вместо отрешённого, и как обычно спокойного голоса, он слышит сдавленное дыхание и едва сдерживаемую панику, Том, не думая, мгновенно подрывается с места. Спустя несколько минут он уже бежит по ночной улице, крепко прижимая телефон к уху и сбивчиво говоря какую-то ерунду, попутно с этим пытаясь понять, что происходит. Ларссон, какого чёрта, что с тобой. Блять, уёбок, скажи уже нормально. Пожалуйста, не молчи. Торд, где ты? Когда они встречаются в третий раз, Том едва может его узнать. У Торда - улыбка мученика, трясущиеся руки и смех такой хриплый и отчаянный, что кажется, ещё немного, и он заплачет. Риджуэлл тормошит его за плечи, почти что трясёт, пытаясь понять, что случилось. Но Ларссон только головой мотает, да смеётся - надрывно и судорожно, и истерику, к горлу подкатывающую, проглатывает. Торд трясётся, словно не в себе, сказать толком ничего не может, и почти что кричит, и Томас напуган просто до чёртиков, потому что помочь не может. Не знает, как. И когда парень вдруг замолкает и спустя несколько мгновений, вместо очередного приступа смеха, слышится сдавленный всхлип, Риджуэлл теряется окончательно. Смотрит на Торда растерянно и испуганно, и как подступиться - не знает. Стоит так несколько долгих /до безумия, до крика, до истерики/ секунд, а затем делает неуверенный шаг к Ларссону. А когда руки Торда ответно цепляются за парня, у того сердце пропускает удар, и он словно срывается. Томас говорит какие-то глупости, судорожно по волосам его гладит, и слёзы пальцами с щёк стирает, а у Торда в глазах такая боль, что хоть самому волком вой, да на стену лезь. Но тот жмётся так болезненно и кивает так вымученно, что Риджуэлл только усерднее шепчет. Ерунду всякую, по большей степени. Успокоить пытается и дать понять - всё хорошо будет. Всё будет в порядке, ну что ты как баба какая-то. Перестань уже нюни разводить, не маленький же уже. Торд, не плачь пожалуйста. Прошу, всё правда будет хорошо, не плачь. Всё будет в порядке, я теперь с тобой, слышишь? Торд. Я обещаю. А Ларссон только кивает, и всхлипывает судорожно, - сил на слова не хватает, но хочется дать понять, что слушает. И верит. Каждому чертовому слову верит, даже если неправда всё это, а ложь - глупая и очевидная. И когда всё накопившееся, отчего-то, новой волной накатывает, заставляя слёзы из глаз ручьями литься, а парень, стоящий рядом, осторожно гладит его по щекам, успокаивая, у Торда едва хватает сил выдавить его имя и не задохнуться /в своих же всхлипах, в близости, в ненависти, в нежности/. Том. И тот застывает на мгновение, словно его ледяной водой окатили, непонятно от чего, так удивляясь. Подумаешь, это ведь его имя, его так всю жизнь зовут. И лишь потом до Риджуэлла доходит, что Торд впервые назвал его так. Парень крепче обнимает Торда, и зарывается носом в его волосы. Том.