Надоел

«Хоть я не готов принять его в такой форме его жизни, он все равно мой любимый младший брат. И я всегда буду нести за него ответственность и не оставлю на обочине жизни в случае чего». Глеб медленно кликнул мышкой и поставил видео с интервью на паузу. Потом также медленно и спокойно поднялся из кресла, аккуратно взял со стола пустую кружку. Повернулся к Вадиму. С замахом, со всей дури Глеб швырнул кружку об пол перед ногами брата — раздался жуткий плачущий звон, эхом отозвавшийся в батарейных трубах. — Заеб-а-а-а-ал!!! — заорал Глеб во всё горло. На глаза навернулись злые слёзы, — заебал, сука, как же, как же заебал! Заебал, заебал, хватит, заебал! Заебал! З-з-з… Вадим смотрел на него во все глаза и ничего не говорил. Раз, два — двинулся кадык. — Какого хуя… — тонко, осипше простонал Глеб. Он до побелевших костяшек сжал руки в кулаки, то ли готовясь ударить, то ли сдерживаясь, чтобы не задушить старшего прямо здесь, — Какого хуя, а… Почему я даже подохнуть спокойно не могу в своей обочине своей жизни, а?.. Глеб крупно задрожал и осел кулем под ноги Вадиму, не глядя смахивая в сторону осколки. Старший моргнул, словно что-то осознавая, и притянул его ближе, к своим коленям. — Что?.. Ты хочешь умереть? — тихо спросил он. Глеб дёрнулся, но Вадим, прижав тяжёлой рукой, не дал ему вскочить. — Дебил. Нет. Но я хочу возможность. Воз-мож-ность, понимаешь, Вадик? — Глеб извернулся всем телом, бешеным взглядом упёрся в тёмные глаза Вадима, — возможность сдохнуть на обочине, в канаве, одному, так, как мне хочется, понимаешь? Чтобы ты не ринулся туда, в грязь, меня качать. А чтобы увидел безжизненное тело на своём жизненном пути, сказал бы — а, это Глеб. Сказал бы, что тебе нет дела и пошёл бы дальше со своими блядями. Всё!.. Это сложно? Это так, сука, сло-о-ожно? Глеб судорожно вцепился пальцами в бедро Вадима, вглядываясь в лицо, словно ожидал его решения. Будто бы надеялся, что ответ на этот раз окажется другим. Вадим нервно мотнул головой и разорвал зрительный контакт. Несколько минут он, сгорбившись, безмолвно смотрел в стену. А потом опустил глаза в пол. — Я не могу так, Глебка… Не могу. Бросить тебя и… Глеб взвыл как от боли и скатился на пол. Растянулся во весь рост — и со странным спокойствием стал смотреть в потолок, по-зимнему серый, с плоской пыльной люстрой. — Когда я всё-таки умру, — пробормотал Глеб. — Не сегодня. И не в ближайшее время, — добавил он, краем глаза увидев, как вздрогнул Вадим. — Так вот, когда я умру, то попаду в ад. Там для меня заготовлен отдельный круг. Вадим почему-то расслабился, его напряжённые плечи мягко опустились. Он коснулся своей щеки — мелкий осколок чашки, отлетев, задел кожу. Вадим заметил это только сейчас. Ранка успела подсохнуть. — Какой? — произнёс он тихо, одними губами. — Любовь, Вадик, — ответил Глеб, потягиваясь, подкладывая руки под голову и прикрывая глаза, — Любовный круг.