***
У него полное непонимание этой брезгливой ясности. Как за чудесным обсидиановым цветком не видят красной прыткой ярости. Она танцует в лёгком просвечивающем платье цвета ночного неба, на тонких ступнях алые пуанты с лентами вокруг щиколоток. Они бросаются в глаза, эти ленты, на её мраморной гладкой коже. Словно она прошлась по кровавому месиву босой. Станцевала на костях убитых её одним только взглядом. Она бросает краткий взгляд на Малфоя и чуть поджимает губы, делая идеальное фуэте. Почти прозрачная ткань платья приподнимается и он оглаживает взглядом маленькие бёдра, мерцающие в полутьме зала. Последняя из древнего рода, девочка — убийца грёз на возрождение. Она носит фамилию с гордостью и презрительно улыбается краешком губ, открывая ряд белоснежных зубов. Обезумевшая мать выдаст её замуж за любого встречного, кто предложит ей пару сотен галеонов за родную дочь. Только не понимает мадам Розье, что её девочка-цветок станет вдовой слишком быстро. Случайность унесёт жизнь незадачливого мужа одним ясным днём, пока его жена, тонконогая балерина, танцевала на его останках гордости. Девочка — яд, поцелуешь и умрёшь, но ему, Скорпиусу Малфою, это отчаянно нужно. Искусать её маленькие пухлые губы, пройтись по ряду зубов языком, вызвать неконтролируемое отрывистое дыхание и заметить, как она боязливо стискивает худые бёдра. И смотрит затравленно, как он гладит её бедра и язвительно хмыкает. Чернильные волосы каскадом ложатся на обнажённые плечи и он запускает в них руку, стягивает в хвост и тянет на себя. Оставляет фиолетовые метки на коже и кусает, а она, Адель Розье, стонет ему на ухо и просит ещё, как потаскуха. Скорпиус тяжело выдыхает, потому что Адель в жизни — девочка-невинность. Маленькая хрупкая Принцесса Лебедь, перепутавшая цвет платья. Чёрный шёлк блузы идеально ложится на тонкие плечи неОдиллии, открывая вид на ключицы и шею. Заплетёт две косы и завяжет на концах две маленькие чёрные ленты. Школьная юбка чуть выше колен и пара чёрных гольф. Сверху мантия с нашивкой Слизерина и кожаный рюкзачок с учебниками. Она миленькая и невинная для всех. Ни к чему не придраться. Прилежная ученица, способная ко всем предметам девочка. Никто не знает. Никто не ведает всей правды, что тонет в её глазах. В угольках глаз мелькает отблеск ярости, когда Малфой закуривает во время её тренировки. Она останавливается и складывает руки на груди, смотрит во все глаза. Скорпиус наслаждается этим её ядовитым взглядом, пытается вытеснить его из зала, сделать так, чтобы ему было неудобно рядом с ней, не понимая, что ему нравится доводить её до бешенства. Он готов впитывать в себя каждый момент их обучения, когда она аспидом бросалась на него, выдавливая из себя гнусные злые словечки на французском, а вечером в душе вспоминать каждое и дрочить, как отчаянный. Она его девочка-мечта. — Fils de pute! — Выговаривает Адель медово-сладким голосом. — Почти правда, ma chérie! — Скорпиус выдыхает колечко дыма в её сторону и оно увеличиваясь в размерах долетает до её лица, девчонка забавно чихает. Ведя маленьким носом она глубоко дышит и сжимает кулачки. Успокаивая в себе фурию, которая готова проснуться и выцарапать ему глаза, раскричаться и вести себя неподобающе юной леди. Адель качает головой и улыбается слегка натянуто. — Твоя драгоценная maman разрешила мне занять этот зал, чтобы никто не помешал мне постигать азы искусства, на которые ты, кстати говоря, не способен! — Чётко и ясно выговаривает она, словно вкладывает в каждую букву столько яда, что не будь у Скорпиуса иммунитета на змеиный яд, он бы давно умер. Её голос, Мерлин, прекрасен! Мягкий бархатистый мёд, чуть ниже, чем положено девушкам, такой сексуальный. И он, признаться, так часто думает о том, как она повторяет его имя: Скор-пи-ус. По слогам, выталкивая маленьким юрким язычком каждый звук, цепляясь и оседая у него в голове. И ему хочется слышать её ближе. Скорпиус улыбается ей и подходит ближе. Делает шаг за шагом. Работа мышц, перекатывание с пятки на носок. Шаги выходят такими тихими, словно он ступает на мягких лапах. Словно охотится. Слаженное движение, не нуждающееся в раздумьях, но она вмиг напрягается и делает шаг назад. Оставляя между ними столько пространства, чтобы можно было спокойно дышать, не вдыхая полностью запах его сигарет. Его запах. Адель расслабляется и молчаливо ждёт. Скорпиус же смотрит на неё критиком, художником и культопоклонником, словно она произведение искусства, само божество. Впитывает её прикушенные губы, веки с едва заметным рисунком венок, маленькую родинку у рта и глаза цвета чёрного агата, в которых тонет, теряется и не может ничего с собой поделать. Глядя ей в глаза он медленно умирает. И так боится её спугнуть. Знает, что за холодным мрамором её кожи и бархатом одеяний, там внутри бьется неспокойно алая хрупкость души. Она её хранит, прячет за тысячью печатей и замков, боится саму за себя. Выплёскивая из себя брызги карминовой ярости, в попытке защититься. Она его девочка, хоть и сама не знает. Внезапно, не найдя для себя преград, Скорпиус Малфой, этот отвратительный и мерзкий человек, целует её в лоб и нежно проводит ладонью по прохладной щеке. Улыбается и выдыхает ей в губы облачко дыма. А потом уходит, словно ничего и не произошло. Только его еле слышные шаги раздаются по коридору. Совсем не осознавая, что ей очень страшно.***
Расставь буквы в правильном порядке. «Я ад змей новых», — сложила она.
Когда Скорпиус Гиперион Малфой подходит к ней слишком близко, Адель кажется, что невидимая рука касается холодной сталью её живого и трепещущего сердца, вырезая на нём инициалы. Инициалы, которые она не хочет видеть. Хочет закрыть клеткой-рёбрами и укрыть свою душу от дьявола с самыми чистыми глазами цвета стали. И кричать шёпотом: Не трогай меня. Не касайся меня. Уходи, откуда пришёл. И забудь. Маленькая девочка внутри неё плачет, завидев юношу с красивыми снежными волосами, и не знает куда спрятаться, потому что куда бы она не спряталась, он найдет и заберёт то, что по праву его. Она бы отдала, честное слово, бы отдала! Если сердце её не было бы из чистого горного хрусталя, с тонкими гранями и сиянием. Хрупкое, тонкое и живое. Не отдам. Не хочу. Не буду. И она прячет за смолянистой и грязной ненавистью, поливая и удобряя, что цветёт и пахнет в её нерушимой призраками клетке. Стоит ей его коснуться или улыбнуться, она знает, что умрёт в этот самый сладкий миг. Задохнётся ментолом его губ и платиной волос, кои так мягки под её пальцами. Заразиться холодом его кожи и горячим дыханием, опаляя Везувием её хрупкие плечи. Рассыпется миллионом осколков-пеплом, заворожённая его голосом. Змеей, покачиваясь и распрямляясь, она раздвигает грудные рёбра, образуя капюшон. Шипит на него, готовясь ужалить, убить, уничтожить. От её яда у него перехватит дыхание и остановится сердце в течение суток. Так должно быть. Так она хочет. Заставить его страдать, не подпустить к себе. Спастись. Малфой лишь выдыхает колечко зелёного дыма, струящегося древесной змеёй, опасной и ядовитой. У неё во рту необычный привкус пепла и повсеместный паралич тела, когда он мягкими губами касается её лба. Его губы касаются её кожи всего секунду, но в эту секунду она погибает. Ловушка захлопнулась, закрылась на тысячи замков, цепей. Всё. Никуда не сбежишь, не скроешься. Потому что теперь она его. Вместо него гибнет она, оседая на пол и желая сломаться, когда шаги затихают. И слёзы, горючие и дикие, полные невыплюнутого яда, стекают по щекам. Гаснут в районе ребер. Умирают.***
Ночи созданы в основном для того, чтобы говорить вещи, которые нельзя сказать завтра. Летняя резиденция Малфоев на Лазурном берегу вызывает у нее странное чувство — здесь красиво до дрожи в пальцах, но и настолько же страшно. Прекрасное, величественное и пустое поместье, полное портретов мертвецов со стальными холодными глазами. Знакомыми глазами. После этого недопоцелуя в лоб, как покойника, в ней что-то меняется, то ли умирает, то ли возрождается из пепла. И она, мадемуазель Розье, не может спать по ночам, в ней бушует огонь и эта поганая женская чувственность. Эмоции играют одним сплошным оркестром, выдавая фальцетом арии под аккомпанемент скрипки и свирели. И это выматывает, сжигает в ней все, хоть хочется обратного — леденящего душу холода, чтобы не чувствовать, не знать что с ней происходит. Но она знает. Как можно сломать многолетнюю неприступную стену одиночества и отчуждённости всего лишь поцелуем в лоб и улыбкой? Она знает, что у каждой двери крепости есть ключ, но почему он вылит из стали и платины? Мерлин, почему она не может спать? Она ведь знатная аристократка, принцесса роз и шипов, наследница величайшего чистокровного рода, так почему она не может сохранить свою независимость. Почему у нее нехватка кислорода и паралич, когда он проходит рядом? Адель Розье не хочет об этом думать, по крайней мере не сегодня, не в эту лунную ночь. Об это этом она подумает завтра. ***Нежный террор
«.Вас, юная трагическая леди, Никто не спас.» Светский приём предполагает в себе всё, что может пожелать волшебник, чьё имя так или иначе появляется в заголовках «Ежедневного пророка». Волшебники со всей Европы, деятели искусства, герои войны, правительства многих стран, певцы и поэты, просто известные в узких кругах личности — все здесь. Обилие цветов стоимостью в сто галеонов букет, привезённый из теплиц Дюпре — розы, пионы, орхидеи. Цветы переливаются блеском и истончают чудесный свежий аромат, известный на всю Европу. Вина из Бордо и шампанское из самой Шампани, лучшие вкусовые решения в драгоценных хрустальных бокалах. Лучший вкус за нескромные деньги. Само меню на первый взгляд ничем не выделяется: закуски в качестве аперитива с икрой и сыром, на застолье — нежнейший луковый суп, многогранный рататуй, конфи из утиных ножек и на десерт вишневый клафути. Все по законам гостеприимства хозяев вечера — мадам и месье Дюпре, которые только пять лет как выпустились из школы. Совсем молодые, с безупречным французским и своими ужасными тайнами. Скорпиус помнил их — двух старост Слизерина: девушку-полячку с косами до самой талии и парня-француза, холодного и неприступного. Сейчас его рука покоится у неё на талии, а глаза так или иначе встречаются с её. Была ли это любовь? Скорее всего. — Его даже не спасли его ужасные туфли! — Мадам Гринграсс, достопочтенная дама и по совместительству мать Астории, утомляет Скорпиуса. Седые завитки волос в опрятной прическе, сухие и тонкие губы некрасиво поднимаются каждый раз, когда Аврора Гринграсс прихлёбывает из бокала вина. В ней сложно узнать первую красавицу выпуска, которой она была много-много лет назад. Но он видит ту девушку из прошлого в её глазах, которые теперь заполонил старческий маразм. Скорпиус и еще несколько членов семьи выслушивают жалобы на нынешнюю молодежь. В отличие от своей кузины, Малфой превосходный лжец и улыбается бабке почти искренне, заинтересованно, задавая уточняющие вопросы. Идеальный молодой джентльмен и прекрасный выпускник. Сложен, одет и причесан идеально. Не придраться даже к туфлям и бабочке. Пожилая леди награждает внука добрым взглядом, попадаясь в его хитросплетения лжи. Любимый внук. Который пользуется её баром и трахает незнакомок в гостевой спальне, потому что в родовое поместье их водить он не станет, а мадам Гринграсс слишком плохо слышит и крепко спит. К тому же, какая бы не была хорошая девушка, как бы хорошо она ему не отсасывала, приводить их домой — нонсенс. Отец не удивится, мать лишь нахмурится, но Скорпиус потеряет их веру в свою ложь. Ведь он идеальный сын. Превосходный ловец, будущий стипендиат престижного магического колледжа и завидный жених. Который отравлен холодом той, на которую он сегодня даже не смотрит. Точнее… старается не смотреть. Право слово, он не хотел, чтобы ему было настолько плохо. Он не желал этого, но желал её. Её тело : россыпь родинок на бледных мраморных плечах, тонкие ключицы и шею, что толщиной в его руку, он может сжать её одной рукой и раздавить, сломать и разбить. Вся она — кукольно-хрупкая девица, каскад смолянистых блестящих кудрей и чуть прищуренные лисьи глаза. Когда он смотрит на неё, его разрывает на части от противоречивых желаний: разорвать её на куски, раздавить или нежностью затопить, поцелуями лёгкими по шее, шепотом в уши. Приторно сладко или кроваво жестоко. Ох, Мерлин, как ему надоело! — Вы посмотрите на эту юную вертихвостку! Больше похожа скелет, еще и это траурное платье, такая же вульгарная, как и её мать. Знала всю её семью, отчаянные лжецы и прихвостни! Помню, как называли её деда — Изящный убийца. Разумеется, это о ней. «Изящный убийца». «Нежный террор.» Своим голосом, мягким и бархатистым, словно лаская, убаюкивая перед броском ядовитым. — Bonjour! — Неизменным французским и лёгким поклоном перед старшим поколением, а он сухими горячими губами по её прохладной коже руки, под её пьянящий взгляд агатовых глаз. И секунда уходит, чтобы обомлеть от нежности этого поцелуя, ещё секунда спрятать удивление под мягкой улыбкой карминовых губ. Скорпиус чувствует, что дышать стало тяжелее и извиняется, покидая священное место. Чтобы охладиться, может быть найти какую-нибудь девицу и трахнуть на весу. Он не был сторонником нежности, но знал, что Адель Розье будет единственной, кого он будет целовать всю. Вслушиваясь в её всхлипы, вздохи и ахи. Наслаждаясь её трепещущим телом. Девочка — убийца истерзала его душу своими остротами, случайными прикосновениями, она была очень тактильной и холодной, словно сталь. У стола с закусками его тайная кузина — Серена Грейвз, а рядом с ней неизменный Поттер. Иногда он завидовал ему — отец-герой, мать известная журналистка и спортсменка, красавица сестра и множество знакомых, которых бы хотел иметь Скорпиус. После войны его семья потеряла почти всё былое величие и уважение, но остатков хватило, чтобы переродиться, стать сильнее и приспособиться к новым порядкам. За это он любил свою семью. Возможность по щелчку пальца выискивать важных собеседников — была у него в крови. Осторожно дёргая за паутину выпутываться из проблематичных ситуаций, не теряя амбиций и права воспользоваться людьми вновь. Но это взаимный процесс. Помогая тебе, она знают, что однажды ты можешь им. Они делают это столетиями — обрастают связями, чтобы защитить самое сокровенное. Отец, мать, бабушки и дедушки с обоих сторон — его нерушимая крепость, семья, которая стоила всех богатств и лжи, всех лишений и ненависти. Снова выбиться в люди — задачка посложнее, чем выбраться всего лишь раз. Подняться один раз легче, чем подниматься раз за разом, вставать там, где другие гибнут. Вставать, подниматься и идти дальше, не слушая и не обращая внимания на сотни разговоров, презрения. Таков вечный порядок. Адель Розье тоже принадлежала его семье, она просочилась туда ужом, поселилась в его крепости, пока он блуждал по коридорам. И теперь он кинется на её защиту так же, как и на защиту своей семьи, даже старой мадам, даже Серены, которую Адель почти ненавидит. Их распри на фоне дружбы неуместны, рано или поздно они перерастут её, будут вновь гулять по Парижу, жаловаться на парней. Все будет как раньше. Скорпиус хотел этого для них обеих. Эта правда разъедала его лживую душу кислотой. Вот почему он не любил правду, она была изыском, которую могли позволить не все. Он мог и теперь расплачивался за неё сполна. Хочет её всю: от и до. Рядом, повсюду, везде и сейчас. Ищет её бледные плечи, обходит толпу рыжих Уизли, отмахивается от официанта в белой мантии и закусками, проходит мимо родителей, не обращая внимания на призыв матери. Дайте ему её, пожалуйста! В танце, прижимать, касаться плеч и сходить с ума, понимая, что никто не заменит черноокой балерины в красных пуантах. И словно по волшебству — она. Оборачивается и перестает дышать, наблюдая, как он безумец с самой дорогой в мире фамилией, просит её станцевать с ним. В этом предложении всё, что нужно для осознания. Она улыбается живой блестящей улыбкой и соглашается.***
Lust For Life.
В коридорах темно и лишь звёздами блистают крохотные свечки на стенах, создавая сказочное сияние и блики, поглощая любые звуки, создавая еле слышные шорохи туфель и платьев. Всюду таится темень и тишина, в которую они, сцепив руки, погружаются. Тонут в пучине желаний, отдаляясь от сотни гостей, которые посмотрят с осуждением на два юных бледных лица. Они торопятся, осторожничая и вслушиваясь в тишину коридоров, открывая двери в библиотеку, столовую и, наконец, в чью-то спальню. Она трясущимися руками достает палочку и парочкой движений обрубает связь во весь мир, оставляя их наедине с голодными взглядами и одним чертовым желанием. Разве так бывает? Где вся хваленная выдержка, где мрамор её костей? Его прикосновения на грани экстаза, она хочет еще, чтобы прикоснулся к ней. Оставил свой след, шептал ей на ухо, скользил пальцами по бедрам, талии, спине и расцеловывал её плечи. Чтобы был с ней один на один, открытый и живой, честный. Потому что только так откроется сама, пустит в его неприступную обитель, сбросит с себя упругие шелка. Почему он не может ею надышаться? Она мало целовалась, но её ни разу не целовали так. Приятно, живо, вызывая у неё такие чувства и эмоции, о которых она не догадывалась, не знала о их существовании. Благой экстаз, эфиром струящийся между ног, голодом в поцелуе и тихом шепоте ему в шею. — Я хочу тебя, Малфой! Так хочу, если бы ты знал. Она отстраняется всего на секунду, но уже чувствует нехватку его в своей крови, чтобы по венам в самое сердце, чтобы разъедать душу змеиным холодом. Честное слово, Мерлин, она разгорается лишь сильней, когда он горячими пальцами с её плеч нежнейшим движением стягивает бретельки вечернего платья. Которое шелком растекается у её ног, а она в одном белье совсем неблагородно стонет, почти кричит от прикосновений к оголенной коже. Адель пальцами расстегивает рубашку, тут же расцеловывая открывшиеся места, играючи выводя языком фигурки. Малфой громко стонет и тянет её подбородок выше, чтобы впиться поцелуем, почти рыча зверем в её рот, снимая рубашку и стягивая брюки. В этот момент двух наследников великих домов нет. Нет Скорпиуса Гипериона Малфоя, лжеца, чье сердце оковал хрустальный лёд. Нет Адель Марион Розье, девочки с каменным сердцем и кровавыми ступнями. Их нет по отдельности. Есть слияние юных тел в поцелуе, чтобы коснуться, затронуть больше точек, рычагов. Есть хриплые стоны в предвкушение будущего танца, старого, как сама смерть. Есть блестящие пухлые губы и языки, что тысячей морских узлов. Они проваливаются в пустоту-темноту, потому что остального мира попросту не существует. Не имеет значение, что сейчас, в эту самую минуту, почти в ста метрах от них — сотни людей, репортеров, родителей. Не важно. Они расставляют акценты по полотну-коже, яркими красками и цветами через несколько часов, которые проявятся сполна. Нежнейшая кожа, как часть полотна. На котором он рисует укусами, а она — царапинами. Животная грязная кровь на вкус, как сама жизнь, соленая, горячая, пачкающая губы. Такая необходимая. Где тонкая грань между безумством и жизнью? Ответ на вопрос в темноту, громким, громообразным «её нет». Вся жизнь — безумство. В котором они правят империей. Он наваливается на неё приятной тяжестью и тягучим нетерпением ниже живота, чувствуя его над собой, чувствуя его голод и желание. Скорпиус отстраняется и сцеловывает дорожку по шее — к груди, чтобы нежно обвести языком один из сосков, чтобы трепещущее, наконец-то, тело выгнулось дугой. То что нужно. То что он всегда хотел. Неудержимой власти над ней. Он хотел её пьяных чёрных глаз объятых желанием, его укусов на её шее и громких стонов, что словно музыка для его ушей. Она цепляется пальцами в его плечи и облизывает пересохшие губы, умоляя продолжить. Малфой с улыбкой тянет сосок на себя, кусает и лижет, медленно скользя пальцами вниз по животу, касается влажности. Выдыхает и ждёт, чтобы переждать момент, при котором он чуть не кончил раньше времени. Чтобы успокоиться, дать себе придти в норму, так как кровь в венах кипит. Потому что стоны перерастают в крик и ему это нравится. В мольбу только одному бледноликому богу. Ему. Он чувствует гранитную пыль и сталь замков её души, наслаждается хрупкостью и открытостью. Розье — живое доказательство законов и правил природы, где «подобное с подобным», а всё стремится к равновесию. Они часть одного целого, две змеи на белоснежных простынях, сплелись клубком. Он вводит два пальца и слышит, как натягиваются простыни в цепких руках. А девушка, сжимает бедра, закусывая губы. Узкая и мокрая, готовая. У него не хватает слов, чтобы в полной мере мере выразить свои эмоции, своё состояние. Ему хочется не мешкать, хочется быстро и грубо, чтобы удовлетворить собственные потребности, но есть еще Адель, которой жарко и жадно. Которая должна кричать от счастья, растворяясь в нём. Для этого он вновь подтягивается к её раскрасневшимся губам, сухим от нехватки воздуха, жарким, довольным. Они целуются медленно, растягивая удовольствие, вылизывая друг другу языки и ряд зубов, выхватывая последние глотки воздуха. Движения его языка параллельны его пальцам, которые быстро — внутрь, и тягуче медленно — изнутри. Растягивая, помогая. В это же время раздвигая хрупкие колени в стороны, устраиваясь поудобнее меж её бедер, чувствуя волну мурашек по телу и понимая что сейчас произойдет. Он облизывает пальцы под её горячий неприкрытый взгляд и медленно входит, давая привыкнуть. Но все равно она дрожит, чуть отворачивает голову, пряча болезненный выдох в подушку. Боль алой вспышкой в затуманенном мозгу, напрягаясь и пытаясь стиснуть бёдра от неприятных ощущений внутри. Словно змея ужалила. Скорпиус двигается медленно, стискивая её бедра в руках, что останутся следы. От грани его отделяет тонкая нить, чтобы не сорваться в животный трах, не секс с девушкой, которую он хотел уже много времени, а именно в трах с болью и кровью. Он останавливает себя. Мерлин, как же это тяжело! Он ведет бедрами и опаляет дыханием её шею, с нежностью придерживая её одной рукой за бедро, а другой зарываясь в шелковистые локоны. Такая мягкая, такая послушная, такая его. Это почти сносит крышу сильней, чем любые наркотики мира. Это лучше победы в матче. Лучше, чем попасть на первую страницу «Пророка». Лучше, чем быть «тем самым Малфоем». Лучше, чем все сладости и чем все вино. Ни одна бутылка и ни одни сигареты, которые он так любил, не заменит румяные щеки и тихое из её уст: «Скорпиус». Они двигаются в унисон, медленно, приятно, до миллиардов звёзд перед глазами, когда закрываешь их слишком сильно. До пепельных бабочек внутри. Общие вдохи — выдохи. Общие стоны. Общие секреты. Взгляды, в которых можно прочесть слишком многое, но которые никогда никому не расскажешь. Всего этого им хватает. Адель выгибается струной и прячет громкий стон, пока оргазм сотрясает её тело. Следом он, откидывая голову и выдыхая, кончая секундой позже. Мир вокруг яркий, приобретающий очертания и смысл, которого раньше он не видел. Вот что правильно. Он. Она. Запах мускуса и роз. «Обрывки сброшенной змеиной кожи.» Он чувствует себя обновленным, переродившимся, открытым всему миру. В эту минуту он был настоящим. Самым живым. И она это видела и улыбнулась, когда он лёг рядом. Стены пали, огонь поглотил всё, оставляя лишь спрятанные в глубине души сердца. Искренние и нежные. Как и они сами в эти редкие минуты, которые потом превратятся в часы, дни и недели, года. Переплетая пальцы и улыбаясь, как идиоты. У них еще много времени.