Lick My Shoes, Hinata

Хината лежал на холодном полу в темной комнатушке. Никогда еще собственное тело не казалось настолько угловатым: кости врезались в деревянные доски, и он не удивился бы, появись на его теле синяки из-за этого. Ноги и руки за спиной были связаны, что значительно ограничивало свободу движения, и лежать относительно удобно было только на боку. Дверь в комнату отворилась, и на секунду свет из-за нее выхватил полки со всяким хламом у стены и миску с водой неподалеку от лежащего на полу парня. Он рефлекторно поднял голову, прищурившись от непривычно яркого света, который тут же заслонила фигура в дверном проеме. — Привет, Хината, - от этого голоса у Хаджиме ёкнуло и быстрее забилось сердце. Он попытался перевернуться на другой бок, чтобы лучше видеть пришедшего Комаэду, который уже закрыл за собой дверь. Он знал, что последует дальше, и из-за этого уже не мог лежать спокойно. — Ха-ха, хороший мальчик! — улыбнулся Нагито, глядя на это. Он присел около Хинаты и потрепал его по голове. — Хороший мальчик, — повторил он, сжимая пальцы в кулак и дергая парня за волосы, отчего тот охнул. — Если только ты не обделался, пока меня не было, — сквозь зубы сказал Комаэда на самое ухо Хинате, после чего разжал пальцы. Голова Хаджиме со стуком упала на пол, и он заскулил от боли. — Ну-ка, — Нагито грубо перевернул парня на спину, так что тот придавил связанные за спиной руки, и зашарил ладонью по его промежности. — Сухо, — констатировал он, поднимаясь на ноги. Хината прикусил язык, чтобы с губ не сорвался разочарованный вздох, когда рука юноши перестала его трогать. — Ну конечно, ты же совсем не пил, — недовольно цыкнул языком Комаэда, посмотрев на миску с водой: она по-прежнему была почти полная. — Я забочусь о тебе, а ты совсем это не ценишь. Впрочем, что еще можно было ожидать от такого животного. Неблагодарного и грязного, — Комаэда говорил со смаком, будто втирая яд в раны, и все тело Хинаты уже мелко подрагивало. Он елозил по полу, но это только распаляло желание. — Пей, — ледяным тоном приказал Нагито, глядя на него сверху вниз. Хаджиме не смел ослушаться. Он, тяжело дыша, перевернулся на живот и, как мог, пополз к миске с водой. — Ха, смотри, ты совсем как червяк! — воскликнул Комаэда. —Такой же жалкий и мерзкий. Боюсь представить, что происходит у тебя в голове. В твоем извращенном уме даже самая невинная и прекрасная вещь станет уродливой. От одних интонаций, с которыми он говорил, Хината готов был выть и извиваться от жара, разливавшегося по животу и ниже. В этом голосе не было ни капли притворства: сейчас Нагито даже за человека его не держал, говорил как с отбросом общества, с каким-нибудь маргиналом, не пользующимся уважением даже среди своих кругов. Хината просил бы его не останавливаться, но пару сессий назад Комаэда ясно дал понять, что говорить нельзя, ударив его ногой. Губа уже зажила, но тогда кровь стекала по подбородку. Хаджиме можно было только смотреть на парня, хотя в его положении это было затруднительно. Он вывернул шею, чтобы посмотреть Комаэде прямо в глаза. Всего секунды хватило, чтобы напряжённый член Хинаты болезненно запульсировал: так смотрят на мусор, без которого было бы намного лучше. — Пей, — повторил Комаэда, и Хаджиме послушно поднес лицо к миске с водой. Пить из такой посудины без помощи рук было очень неудобно, и после первого же глотка он перевернул чашку, разлив воду по полу и замочившись сам, чем вызвал смех у Нагито: — Посмотри на себя, не можешь сделать даже этого. Какое же ты ничтожество, — Хината попытался отползти от лужи, но застыл, услышав голос Нагито: — Вот что ты наделал, — он смотрел на свой ботинок, на который тоже попала вода. — Разве так поступают хорошие мальчики? — вкрадчиво сказал он, состроив жалобное лицо. У Хинаты перехватило дыхание от ужаса: он ожидал воплощение угрозы, скрывавшейся за мягким тоном. — Нет, хорошие мальчики спят в кровати с хозяином и не делают ничего, что могло бы его расстроить. А ты лежишь на холодном полу и только разводишь грязь, — Комаэда с силой наступил в лужу воды, так что мелкие брызги попали Хинате на лицо, — как и положено плохим мальчикам. Хаджиме начал ползти к нему, желая приласкаться к ноге юноши и показать, что он раскаивается, но тот оттолкнул его носком ботинка, после чего поставил стопу рядом с лицом парня. — Слизывай. Нотки металла в голосе явно давали понять, что повторять он не собирался. Хината приподнялся и, замешкавшись на секунду, слизал каплю воды с ботинка Комаэды; сделал это осторожно, только кончиком языка. Парень несильно толкнул Хаджиме мыском, раздразнивая, и тот прошелся полной поверхностью языка до подъема стопы, где обувь уже закрывали джинсы. Он хотел отстраниться, но Нагито поставил вторую ногу ему на голову, надавливая вниз, заставляя продолжать. Хината вылизывал его ботинок, и вскоре он уже был влажным не от пролившейся на него воды, а от слюны. Если бы поверхность его была лакированной, она бы запотела от горячего дыхания Хаджиме: он терся стояком об пол, пытаясь хоть как-то снять напряжение. Рубашка на груди вымокла от воды, в которой он по-прежнему лежал, и ткань холодом липла с разгоряченной коже. Поощрения Комаэды заставляли постанывать, и скоро уже Хината не мог справляться с напряжением: его тело дрогнуло так, что он уперся щекой в пол и кончил. В трусах было тепло и влажно. Нагито усмехнулся: — Какой же ты все-таки грязный. Парни лежали в кровати. Хината перебирал мягкие кудри Комаэды, пока тот грел ему шею своим дыханием. — Ты зря переживаешь, — сказал Хаджиме. — Я боюсь, что ты заболеешь, — Нагито ткнулся острым носом ему в щеку. — Может, все-таки подстелить тебе что-нибудь, чтобы не прям на полу лежал? — Говорю же, все нормально, — улыбнулся юноша. — Достаточно того, что ты моешь свои ботинки, прежде чем прийти ко мне. — Я думал, ты не заметишь, — в голосе Комаэды послышалась досада. В этот момент он был таким милым, что Хината не сдержался и крепко прижал его к себе, чмокнув в щеку. — На них не было ни пылинки, — довольный, сказал Хаджиме. — Конечно, не хватало еще, чтобы ты подцепил какую-нибудь заразу. — Спасибо за заботу, — улыбка Хинаты стала еще шире, когда Комаэда просунул руки ему под спину, обнимая. Так они и остались лежать, наслаждаясь теплом и нежностью, которые существовали только вне сессий.