***
Это было во время второй половины второго года войны, когда до победы оставалось совсем недолго. На низины обрушилась самая суровая на моей, (тогда ещё семнадцатилетней) памяти, зима. Деревня, в которой наша часть временно дислоцировалась, была полностью покрыта полуметровым слоем снега. Сосновый лес, дома, долина, поле — всё было окрашено в белый цвет. В те дни лучик солнца был, прямо-таки, благодатью, ибо что не день — буран, что не ночь — буран. Хотя, жаловаться было грех — ужасная видимость не позволяла вражескому войску, лагерь которого находился в пяти-шести километрах от нас, начать полномасштабную атаку. Было где-то часа два ночи. Я стоял возле входа в подземелье, или, правильнее сказать, бункера, что соединялся подземными ходами с такими же аналогичными сооружениями. С «веранды» — небольшого, освещённого тусклым светом фонарика участка земли перед железной дверью, открывался бы шикарный вид, если бы только не этот вечный снегопад… Не помню, о чём я тогда думал, и с какой целью покинул убежище, не важно. Главное, что «наслаждался» я одиночеством недолго. Через несколько минут, как я оставил бункер, дверь открылась, и на площадку вышел молодой парень на вид лет шестнадцати, одетый в стандартную, выходную форму. Однако, завидев меня, он тут же попытался вернуться обратно в помещение: — Ой, простите сэр, я думал тут никого нет, — сказал паренёк, медленно пятясь к двери. — Не будь нюней, если тебе надо, то стань нормально и стой, я не бешеный, если покусаю — то без последствий. — Мало ли, может вы хотели здесь побыть в одиночестве. — Если бы я этого хотел, ты бы сюда не вышел в принципе, дверь была бы заперта. — Ясно, сэр. Он подошёл ко мне и стал всматриваться в ту сторону, куда я смотрел до его появления. Непонятно, зачем, дальше пяти метров всё равно ничего не было видно. — Разве мы не выдаём своих позиций свечением фонаря? — спросил он меня. — Поверь, такой свет не распространяется дальше радиуса нашего обзора, и если мы самые счастливые люди на планете, и к нам всё-таки по такой погоде кто-то допрётся, то всё равно мы увидим врага примерно в то же время, что и он нас. — Такие условия — вероятно самые подходящие для скрытых диверсий… сэр… — Возможно. Устроим марш бросок до лагеря противника? А что? Преподнесём им сюрприз, перебьём сразу несколько сотен… Паренёк медленно отрицательно покачал головой, глядя на меня с надеждой, что я предлагаю не всерьёз. — Я так и думал. В разговоре повисла пауза. Наверное, температура колебалась в районе минус двадцати градусов, но морозный ветер искажал ощущение, так что сказать наверняка было довольно сложно. — Слушай, — обратился я к своему собеседнику, — ты, вообще, кто? На сборах и тренировках я тебя не видел. — Наверное, сэр, потому, что меня недавно направили сюда, в эту часть. Сказали, что мои услуги больше понадобятся на передовой, чем в запасе. — Снайпер? — Медик, — слегка улыбнулся паренёк. — Ага, ясно. Да, такие люди нам действительно нужны. Как тебе твой начальник? — Что тут сказать, сэр… — Слушай можешь прекратить, а? Между нами год максимум разница, а меня ещё такие, как ты, сэром не называли. Да и к чёрту этот официоз! Лео, — сказал я, протянув ему руку. Он явно был ошарашен. Что бы понять его чувства, представьте, что к вам, ученику школы, подходит директор и предлагает общаться на «ты». Однако, через пару секунд он справился с чувствами и протянул мне руку в ответ: — Д… Даниен… — Надо же, почти как Даниель, счастье было близко… — Что, простите… прости? — Не важно. Спрашиваю ещё раз, Даниен, как тебе твой начальник? — Вы… то есть, ты, о Фронтоне? Я не знаю, что сказать. По-моему, он не от мира сего… Тем более странно, что он принадлежит к расе драконов… — Ты, если чего-то не знаешь, лучше промолчи. Ибо сейчас ты опустился в моих глазах на пару рангов. — Почему, сэр? Ой, то есть… — Потому что. Слышал легенды о «Чёрных молниях»? — Мало того, я их даже видел. — Хорошо, значит представление о них у тебя есть. Теперь сопоставь эти два образа, ничего странного не замечаешь? — Ну… я же говорю, будто не от мира сего. В нём мало чего от животного, вернее только тело, душу и ум он, судя по всему, унаследовал от разумных рас… Я не знаю, как лучше это описать… — Унаследовал… Ага, скорее мы «унаследовали» от него. А вообще, каждый вид развивается более-менее отдельно. Ладно, сам исправил свою ошибку, восстанавливаю тебя в должности. Очередная пауза в разговоре. Сквозь тьму ночи донёсся тихий отголосок чьего-то крика. Хотя, скорее всего, мне просто показалось. — Знаете… знаешь, в казармах ходят легенды о твоих с ним похождениях, поэтому я понимаю твоё недов… — Ничего ты не понимаешь, — немного раздражённо сказал я, понимая, что слегка забылся и выдал то, что лучше было бы скрывать. Но, поздно, из образа уже выходить нельзя, — что там о «наших похождениях» говорят? Вдвоём перебили одно из вражеских войск? Уничтожили флотилию? Наместники Богов на земле? Это всё ложь, от начала и до конца. Мы ни разу не стояли «плечом к плечу» на передовой, и ни разу мы не участвовали вместе в битвах, пускай мы с ним и часто пересекаемся во время перемирий. Любители сказок о великих рыцарях и победоносных подвигах искажают реальную картину, иногда даже уничтожая факты, заменяя их выдумкой. Они сами не понимают, что они делают… — Но ведь «сказки о рыцарях» — не сказки вовсе, а быль! — ясно было видно, что мы с Даниеном думаем о разных вещах. Надо было пользоваться этим и уводить разговор от больной темы. — Чушь. Даже если такое и было, что очень маловероятно, то вспоминать о них сейчас и примерять к нам — крайне неуместно. Я понимаю, что без «подвигов» — никуда, иначе просто пропадёт желание бороться дальше, раз ничего хорошего не происходит. Но излишнее восхваление уже не одну тысячу раз приводило к фатальным последствиям. — Я всё-таки не понимаю причину вашего недовольства… твоего раздражения, то есть. — Нет, ты не медик, ты — актёр, у тебя шикарно получается играть тупого. Ладно, — глубокий вдох, — не суть. Покажу наглядно, так сказать, на пальцах ног. Возьмём войну (как же меня уже выбешивает это слово), как пример. Что же мы думаем о войне до её начала? Да, с одной стороны: ужасные страдание, лишения, несправедливость… А что же с другой? А с другой стороны у нас — сказка! Добрый дядя гном нам рассказывает о «великих» рыцарях, которым повезло дожить до третьей в своей жизни битвах; великих воинах на огненных грифонах, которым покорялись целые страны; о богатствах и славе на их пути, какая любовь народа тянулась за ними. И война — оказывается не так уж и плохо, отличный способ заработка, магнит для славы и девушек… Почему бы не пойти и просто не поубивать людей, которых я не знаю и которых ничего со мной не связывает? Это же так легко и весело! Стать героем и народным любимцем… Или вот ещё, идти за корону. Это ещё хуже. Придворные «воспеватели» короля столь преуспели, что любой готов идти в бой на собственную смерть, лишь бы великий царёк и дальше царствовал, отсиживая свою задницу на удобном троне и с любопытством наблюдая, как его «маленькие солдатики» дохнут тысячами под градом пуль и артиллерийских снарядов. Пусть кричат они «За страну!». Не за неё они воюют, а за «доброго» хозяина, который, если не изобьёт до полусмерти — великий подарок. И все идут, всем плевать! Пусть дети, жена, мать дома остаются и голодают, а я пойду себе жизнь строить и сдохну в первый же день. Потому что, оказывается, при обстреле надо на землю ложится. Ведь война — это же так весело, неправда ли? — Но, постой, многие из наших ребят идут защищать нас, наши земли, абсолютно добровольно, без помыслов о какой-то выгоде… — А я ничего про наших ребят и не говорил. Всё вышеперечисленное — их проблемы, — я махнул головой в сторону лагеря противника. — У нас они «немного» отличаются… — Да, сложно играть на стороне добра, — вздохнул Даниен. — Ты дурак, нет? — уже просто не вытерпел я. — Ты ещё будешь наивно полагать, что мы «добро», а противник «зло»? Настолько маленький твой кругозор? — Нет, — слегка напугано из-за моего тона возразил парень, — вовсе нет, я так не… — Не ври! Пару секунд назад ты своим языком назвал себя «играющим» за добро, будешь отрицать? Третья, по счёту, пауза. Мои нервы, порядком поистрепавшееся за последние недели, начинали давать сбой уже по каждому поводу. Извиняться я ненавидел, поэтому решил объясниться: — Нервы ни к чёрту… Понимаешь, приятель, то, что ты попал на фронт совсем недавно, может многое объяснить, но не настолько беспросветную глупость. На войне нет «добра» и «зла», есть только «враг» и «союзник». История рассудит, кто был прав, а кто виноват. Но рассудит она только в пользу победившего. Если ты заглянешь в архивы и проанализируешь сводки о наших потерях и потерях врага, то, наверняка с удивлением, обнаружишь, что соотношение погибших с нашей стороны баррикад и вражеской примерно равно как 2:7. То есть, на одного нашего погибшего солдата приходится три с половиной единицы противника. Мы убиваем гораздо больше, чаще всего целыми отрядами, но от нас же так и несёт добром, правда? Молчание, означавшее, что ответа не будет. Тогда я решил продолжить: — Всё, что мы знаем — мы стали жертвой нападения этой недоимперии, — ещё один кивок в сторону врага. — Мы защищаем нашу землю, наши семьи и самих себя. Правда хоть и за нами, но ею надо уметь правильно распоряжаться и это чертовски трудное занятие. Но даже то, что мы сторона «защиты» не значит, что пролитая кровь обойдётся нам бесплатно. Насколько я слышал, в противоположной армии всё меньше добровольцев и всё больше людей, согнанных туда насильно, против своей воли. И мы их убиваем, потому что они — враги. Когда мы идём в бой, мы не думаем о их судьбе, семьях, детях, что остаются без кормильца, а если задумаемся — нас просто сметут, как и не было полтора года войны. С той стороны полно хороших людей, добрых, отзывчивых работяг. И все они полягут в битве с нами, как бы сильно они не хотели мира… И виноваты во всём только два человека, один, кстати, сейчас стоит перед тобой. — Да в чём вы… то есть, ты виноват-то? — продолжал показывать свою неосведомлённость Даниен, хотя, возможно, я слишком много от него требую. — Второй раз объясняем на пальцах… Если народ выбрал меня, как своего представителя, то абсолютно все конфликты и нелады — всё это моя ответственность. Если мы сейчас не можем решить проблему дипломатическим путём и остановить кровопролитие — это моя вина и вина моих подчинённых. То же и с другой стороны. Решение защищаться, не сдавать оружие, так же принадлежит мне. И на мне лежит смерть каждого нашего солдата и офицера. Я был бы не я, если бы предполагал, что расплата за них не настанет… Пауза номер четыре. — Вы не похожи на правителей нашего мира, по крайней мере, что я о них слышал, — спустя несколько секунд продолжил разговор Даниен, — вы… то есть, ты мыслишь иначе, очень необычно… — Обычно, просто ты людей таких же как я, ещё не встречал. Я не один такой. Буран потихоньку стихал, ветра уже почти не было, и лунный свет изредка просачивался сквозь тучи. Я потушил фонарь и стал вглядываться в темноту. Тёмные силуэты деревьев небольшого подлеска уже можно было различить, а это значит, что видимость улучшилась до пятисот метров. — Помню, как всё начиналось, — я решил продолжить разговор, — всё наше «ополчение» составляло тридцать мужиков из деревни, да два дракона… Конечно, мы многим обязаны прогрессу, что я принёс с собой, но воистину можно восхищаться мужеством тех, кого вражеская армада и потенциальное пленение не пугало… Или же можно восхищаться их глупостью, что они не захотели перебраться со своими семьями в более безопасное место… — А что значит, «я принёс прогресс»? — А, ты думал, что добрые дяденьки-гномы в спешном порядке соорудили для бравого ополчение оружие, работу которого не мог продумать никто, да? Контактные мины и орудия… всё это мои проекты, однако откуда они у меня я тебе не скажу, тебе незачем этого знать. Один мой… друг назвал эту войну моей, ибо я принёс оружие и полностью перевернул расклад сил… Так что, не только смерть моих солдат на моей совести, но и смерть тех, кто пострадал от моего… «велосипеда». — Чего-чего? — Не бери в голову, не пригодится… Облака становились всё более редкими. Всё чаще лунный свет, который был особенно ярким в эту пору, пробивался на землю, освещая всё вокруг. Стало видно и поле, и лес, покрытые белым, сверкающим снегом. Но это было предвестниками не самых лучших событий… сдерживающий фактор теперь отсутствовал. — Как вы думаете, нам удастся победить? — негромко спросил Даниен. — Я не знаю, но мы вместе сделаем всё возможное для этого, так? Иначе смысл всех этих жертв (хотя многие из них и так были бессмысленны). — Так… — А что касается моих с Фронтоном похождений… не верь байкам. Мы слишком большие антиподы. По моим приказам людей убивают, а он делает всё, чтобы вернуть их к жизни. И такие, как ты, ему в этом помогают. На вас у нас вся надежда… — Ты жалеешь, что выступил против захватчиков? — вдруг спросил парень. Вопрос был неожиданный, и я не успел вовремя сориентироваться: — Я… не знаю. Не могу сказать точно. — Понятно, извините… извини, если я сказал что-то лишнее. — Да брось ты… А по поводу героических идей войны: когда всё только начиналось, я не был одурманен теми идеями, что ходили меж народом. Я чувствовал себя готовым к правде, но к этому нельзя быть готовым… Моё первое убийство, первый приказ о начале боевых действий… Война в сказочном мире, с приходом оружия, без которого мы просто бы не выстояли, оказалась… немножко иной… Она просто перестала быть красивой. Жить в дерьме под землей, питаться дерьмом им же и запивать… Смерть любого твоего товарища — по щелчку пальца… Просто лежит с тобой в окопе, улыбается при виде убегающего противника, а через секунду… от улыбки остаётся лишь верхняя половина. И ты радуешься, ибо пуля попала не в тебя… Но, мы выстояли. Выстояли вначале, выстоим и до конца. У нас уже есть крепкая армия, где все, от мала до велика, толкают войну к пропасти, чтобы на земле воцарился мир. Конец не за горами, даже если мы проиграем. Силы на исходе, что у нас, что у них, а вступать в войну ещё кому-то уже будет не выгодно. — Воодушевляет, — с лёгкой улыбкой сказал Даниен. — Ага, это вырезка из моих выступлений. Ещё услышишь подобное. Ночную тишину с натяжкой «прорезал» тихий гул. Вот, собственно, и наступили те события, которые должны были случиться… — Слышишь? — спросил я у своего собеседника. — Двигатели прогревают… сволочи… — Значит… уходим? — Да, все на дно! — фраза подбодрила только меня, ибо его первоисточник был не знаком медику. Подойдя к двери, я трижды нажал сигнальную кнопку — простенький механизм без электричества, который заставлял дёргаться колокольчик у вахтенного. А уже от него тревога расходилась по подземным залам. — Ах да, ещё кое-что, — сказал я, открывая тяжёлую дверь бункера и вставая в проходе. Затем я резко обернулся и наставил свою шпагу прямо на горло Даниена, и негромко сказал: «А, теперь, пароль медицинского корпуса!» — С… синяя метла, — заплетающимся от страха языком пролепетал парень. — Правильно, — спокойным тоном сказал я и убрал шпагу от медика, — доверяй, но проверяй, а теперь: быстро в бункер! Медик не заставил себя долго ждать.***
— Да, а ты мастер скрывать кое-какие любопытные факты, — сказал я, после того как Лео закончил повествование. — Как видишь, прокололся два раза, так что, до мастера мне ещё далеко… — Наберёшь ещё. Почему ты выбрал именно этот эпизод? — Почему? … Знаешь, я до сих пор думаю о том, что случилось. Много чего для меня остаётся непонятным, странным, не завершённым… Но, буквально вчера, я нашёл ответ, лично для себя, на вопрос «Жалею ли я о своём выборе в начале пути». — Не томи. — Я не имею права жалеть, о том, что могло случиться, ибо это было бы ложью. Я сделал то, что сделал и переживать по поводу не сделанного просто нет смысла. У меня есть всё, что я хотел, и мой народ не терпит бедствия. Не знаю, можно ли было поступить иначе, но это и не важно. Маємо, те що маємо. — Ха, а ты молодец, растёшь над собой, — улыбнулся я ему. — Давно уже пора бы… Ладно, коли я тебе больше не нужен, пойду я… — Да, конечно, fell free. — Sehr gut, aufwiedersehen! — Au revoir, bonne chance à toi!