***
— Тыхочешьпойтисомнойнасвидание? Чимин моргает, беспризорный лист бумаги выпадает из, нужно признать, очень большой стопки бумаг, находящейся в его руках. — Хах? Чонгук прочищает горло: — Эм, — произносит он. Пот начинает капельками стекать по задней стороне его шеи. Он внезапно очень, очень сильно сожалеет, что не попрактиковался перед зеркалом. — Ты, э-э, — говорит он более чётко. — Ты хочешь пойти со мной на свидание? — О, — произносит Чимин. Его губы распахиваются, а толстые очки с широкой оправой соскальзывают ниже по переносице. — Эм, я… Одновременно с этим Чонгук паникует. — Я просто… потому что я успешно прошёл это занятие по Истории в понедельник, я закончил академическую стажировку, и я, ах… — О, Боже. Чонгук скрежетает зубами, сильно сжимает руку в кулак. Чимин смотрит на него с широко распахнутыми от удивления глазами, и это определённо не может привести к чему-то хорошему. — И, ты знаешь, суббота — это д-день Святого Валентина, и, — говорит он, и, о боже, он сам себя позорит, Чимин собирается сказать «нет», и это будет абсолютной катастрофой, и Чонгук никогда не сможет снова взглянуть ему в глаза, — знаешь, это день, когда люди, как правило, ходят на… свидания… и прочее… Чимин на пробу взгромождает кучу книг и бумаг и, кто знает, чего ещё на своё бедро, и протягивает руку, чтобы схватить Чонгука за плечо. Тишина, Чонгук чувствует, как его глаза выпучиваются из собственной головы. Несколько долгих секунд он пялится вниз на руку Чимина, его короткие, полноватые пальцы и складки, которые те собирают на рукавах мантии Чонгука. — Чонгук, — произносит Чимин. Ему требуется долгое время, чтобы поднять на Чимина взгляд… и ему шестнадцать, чёрт возьми, он потратил так много времени своей жизни, уже пытаясь перехитрить лягушку, которая подскакивает у него в горле, когда он нервничает; укротить желание медленно отвести глаза прочь всякий раз, когда сдают нервы; совладать со стремлением сгорбить плечи и спрятаться. Но когда он наконец справляется, то видит, как рот Чимина расплывается в широкой улыбке. (Улыбка Чимина так прекрасна, думает Чонгук. Он на секунду задерживается в ошеломляющей тишине, наблюдая за тем, как мерцают его глаза, а их уголки покрываются морщинками, а затем изгибаются в маленькие полумесяцы. Ему всего восемнадцать, а у него уже едва улавливаемый намёк на морщинки в уголках глаз от смеха, маленькие сгибы складок, спрятанные в завитке его улыбки и дуге его очей. Чонгук снова чувствует, как лягушка перехватывает его горло.) — Конечно, я пойду на свидание с тобой, Чонгуки. Мгновение проходит в тяжёлой, неестественной тишине. Чонгук с небольшим потрясением понимает, что все его мышцы напряжены, как будто он ждал отказа. Ему требуется много-много времени, чтобы осознать тот факт, что такого, по-видимому, не произойдёт. — О, — произносит Чонгук. Его сердце стучит по внутренней части грудной клетки, кровь течёт в ушах, ладони рук скользкие от пота. Он всегда видел, как по телевизору обыгрываются признания, словно они были какой-то большой, мелодраматичной, изменяющей жизнь вещью. Он всегда закатывал глаза, потому что — Чонгук знает, что романтика не так уж важна, просто она порой случается. В течение жизни. Иногда. Его мама рассказала ему всё о ней. Но в этот момент Чимин улыбается ему, такой весь мягкий и сладкий, и он уже сказал «да», но сердце Чонгука по-прежнему стоит поперёк в его горле… — Потрясающе, — пищит он. Чонгук слышит свой собственный голос и сильно сопротивляется желанию ударить себя по лицу. Но Чимин только усмехается, его рука медленно путешествует от руки Чонгука, проходит минуя его локоть, предплечье и край рукава, чтобы обхватить своими маленькими, пухлыми пальцами ладонь Чонгука. — Во сколько? — спрашивает Чимин. Его улыбка настолько широкая, что Чонгук может даже назвать её самодовольной. — Хочешь, чтобы я зашёл за тобой? — Эм, — говорит Чонгук. Мышцы его челюсти обмякают, как у мёртвой рыбы. — Суббота — День святого Валентина. Чимин так широко улыбается, что уголки его глаз закрываются. Сердце Чонгука подскакивает в его горле. — Так и есть, — говорит Чимин. — Э-э, — говорит Чонгук. — Во второй половине дня. — Некоторая часть его туманно сигналит, что он должен был приложить усилия, чтобы действительно ответить на вопрос, и ему определённо не следует позволять парню хихикать над ним, сжав губы, словно он просто не может смириться с тем, какой Чонгук милашка. Чонгук не должен позволять ему брать верх. Он глубоко вдыхает. — Я зайду за тобой. Пальцы Чимина переплетаются с его. Они тёплые и маленькие, и подушечки пальцев вдавливаются в мягкую ладонь. И… о боже, Чонгук, вероятно, должен держать его за руку в ответ, верно? Блять. Он быстро вдыхает и сжимает пальцы Чимина. — Нет, я хён, ты должен позволить мне зайти за тобой. Вниз по коридору хлопает дверь, и Чимин дёргается. Его большая стопка бумаг и книг сдвигается, что-то маленькое и стеклянное мерцает, когда он поворачивает голову через плечо, его очки чуть-чуть сползают вниз по переносице. Чонгук не думает, прежде чем начать действовать — и, возможно, отчасти из не покинувшего ощущения того, что всё его тело готово лопнуть, словно натянутая канцелярская резинка, но даже более того, Чонгук никогда не был особенно хорош в размышлениях о том, что хочет сделать, прежде чем делает. Он наклоняется, заходит в личное пространство Чимина, сталкиваясь лбом с головой Чимина сбоку и придвигается ближе… — Дерьмо! — ругается Чимин. Он спотыкается, отходя назад, со своей гигантской пачкой бумаг и маленькими мешочками, которые катятся к его груди. Единственный рефлекс (сладкий, панический рефлекс, ноздри Чонгука расширяются и резко выталкивают воздух) — протянуть руку и схватить Чимина за плечи. Чтобы спасти его от падения на задницу и не уронить всё, что парень держит, но умудриться отправить один из маленьких мешочков, лежащих на стопке книг, катится навстречу к Чонгуку. Он молча наблюдает, как флакон выкатывается из одного маленького красного мешочка, наблюдает, как тот набирает скорость, катясь по поверхности учебника по биологии, миниатюрная пробка, застрявшая в верхней части, издаёт беспомощный чпок!, пока тот соскальзывает с края. — Дерьмо, — шипит Чимин, когда таинственная субстанция проливается на грудь Чонгука. Тот моргает. Он полагает, что, вероятно, по его вине. — Ох, пиздец, — произносит Чимин. Чонгук смотрит на свою теперь уже влажную белую футболку и маленький пузырёк, что теперь треснутый лежит между его тимберлендами. — Оно было важным? — спрашивает Чонгук. Он полагает, что это не совсем то, как он хотел пригласить Чимина. — Эм… — тот смотрит не на свой разбитый флакон, а на мокрую футболку парня напротив. — Нет, — говорит он. — В лаборатории Зельеварения есть ещё, однако… постарайся, чтобы оно не попало на кожу? Проходит секунда. Чонгук довольно деревянно отнимает перед футболки от кожи. Чимин смотрит на него широко раскрытыми глазами. — Ебать. — Они уматывают отчищать Чонгука в ванную на втором этаже. Чимин бежит по коридору вытащить из своего спортивного шкафчика почти что чистую футболку, в то время как Чонгук делает глупую попытку стереть с живота какую бы то ни было мистическую штуковину, которую Чимин готовил для своего урока Расширенного курса зельеварения. (Он бы просто убрал это магией, но Чимин поднял ладони — его глаза были широко распахнуты из-за увеличительных стёкол его очков, и это было чертовски мило — и крикнул Чонгуку НЕ ДЕЛАТЬ ЭТОГО, пока не вернётся назад.) После чего Чимин провёл около десяти минут, сидя на полу в ванной, просматривая свои записи и кусая ноготь на большом пальце, высматривая ингредиент за ингредиентом, прежде чем наконец объявить, что с Чонгуком будет всё в порядке. — Ну, на 98% уверен, — подытоживает Чимин. — С тобой должно быть всё в порядке. И Чонгук верит ему, потому что Чимин выглядит таким успокоившимся, когда говорит. Он бросает свою тетрадь на пол и произносит: — Честно говоря, школа — чёртов отстой, а Расширенный курс зельеварения — абсолютная угроза. — Чимин протягивает руку и сжимает одну из больших рук Чонгука в двух своих маленьких. — И ты можешь зайти за мной, чтобы пойти на наше свидание, — сказал он с самодовольной улыбкой. — Но только потому, что я чуть не превратил тебя в лягушку. Именно так Чонгук в конечном итоге оказался на своей кухне пару дней спустя, уставившись на практически мёртвого сверчка, жужжащего на подоконнике. Его телефон открыт на чате Какао, который с Чимином — они оба переключаются между личным и групповым с Тэхёном. Что, по общему признанию, два чата с довольно разной атмосферой. В одном из них, Чимин на текущий момент высмеивает Чонгука из-за того, что тот предлагает сыграть в двадцать вопросов — «как будто они школьники из средних классов»(Что ж, Чонгук по-прежнему весьма уверен, что сможет добиться своего, потому что Чимин ему слабый соперник и они оба это знают). В другом, Тэхён флудит в чат фотографиями божьих коровок, копошащихся рядом с его домом, между попытками заинтересовать Чимина девчачьей группой, в которую недавно вступил Тэхён. Всё хорошо, совершенно нормально. Сердце Чонгука по-прежнему трепещет в его груди, когда он думает о том, что собирается на свидание с Пак Чимином — что ему действительно нужно прекратить, потому что ему шестнадцать, он должен вести себя намного круче, чем сейчас… Но потом он видит сверчка. Чонгук останавливается, его пальцы зависают над экраном телефона. Он чувствует, как расширяются его глаза. Он должен смахнуть сверчка в мусорную корзину. Он должен просто… сделать это. А не, во имя всего на Земле, вершить то, чего хочет от него его мозг. Чонгук не делает ничего из этого. Он просто выглядит так… привлекательно. Его ножки дёргаются и у него два ряда крыльев, заходящиеся последними несколькими отчаянными рывками, когда он пытается выкарабкаться со спины. Чонгук чувствует, как начинает выделяться слюна. Его телефон вибрирует в его руках. Медленно, нахмурившись, он поворачивается на пятках и наливает себе стакан воды из раковины. lmao что такого ты вообще собирался спросить у меня чонгуки чонгуууууука ты никогда не получишь право задавать мне какие-либо вопросы, если будешь так долго отвечать Чонгук посылает ему ответ — что-то, что в данный момент считает вполне нормальным. Но он взглянет на это позже и поймёт, каким чёртовым бревном он звучит, сколько его умственных способностей поглощено обдумыванием, какой хруст экзоскелет сверчка может сделать, окажись тот между его коренных зубов… Мысль плывёт по разуму Чонгука, как вода, даже не пингует как ненормальная. Он обнаруживает, что снова смотрит на сверчка, его телефон гудит сообщениями Чимина, и Чонгук, вероятно, должен вернуться к нему, но он действительно не может перестать думать о жуке, как его внутренности могут сдавиться его язык, когда он куснёт и его живот урчит, так что Чонгук просто… Он протягивает руку и сует сверчка в рот, жуя и сглатывая так быстро, как только может, прежде чем вернуться к переписке с Чимином. — Чонгук прямо на середине своей домашней работы, когда начинает чесаться. Выполнение домашних заданий — это не то, на что Чонгук тратил много времени, прежде чем Чимина назначили его наставником. Дело не в том, что Чимин питал особенную страсть к школе — в первый день их занятий он сказал Чонгуку, что по жизни его настоящая страсть — это танцы. Он сказал это с отрешённым взглядом в глазах, подперев одной рукой подбородок. Чонгук назвал его ботаником. Чонгук относил себя к школьным энтузиастам. Он пропал на оставшуюся часть репетиторских занятий, думая, что они будут абсолютной тратой его времени, однако… Чимин не считал Чонгука глупым. На самом деле, он думал, что тот был довольно умён, и озвучил ему, что нормально страдать с такими предметами, как Зельеварение, Английский и Математика. Чонгук вспоминает, как Чимин впервые наклонился и слегка столкнулся своим плечом с его, сказал ему, что он умный ребёнок. Он взъерошил волосы Чонгука, и его глаза искрились, а его голос был мягким и низким, как будто он нашёптывал какой-то заговорщический секрет… И теперь Чонгук проводит время, выполняя свою домашнюю работу. Мир такое странное место, он полагает. Но с течением времени он замечает, как начинает отвлекаться. Попытки разобрать собственные заметки с прошлой недели о препарировании тритона чрезвычайно трудно даются, когда он не может перестать чесать ногтями руку. Ему требуется несколько минут, чтобы понять, что он вообще это вытворяет. Но строки перед глазами начинают трястись, когда он подчёркивает все подзаголовки в поисках информации, которая ему нужна для бланка с письменным заданием, который он должен сдать завтра — и всё из-за того, что он продолжает чесать своё запястье. Чонгук держит его под настольной лампой. Он щурится, ожидая, пока глаза привыкнут к свету. Его брови хмурятся, когда он замечает, как шелушатся чешуйки его кожи, нижний слой растёрт до свежего оттенка красного. Чонгук морщит нос. Должно быть, у него солнечный ожог или что-то в этом роде. Он возвращается к своим заметкам в поиске ответов — ему нужно знать, какие свойства у глаза тритона, и он вспоминает, что записывал, но… Он хлопает рукой по голени. Джинсовая ткань его штанов неприятно натирает место, где кожу начинает покалывать от зуда. Он терпит неудачу, стараясь продолжить пялиться на свои заметки, попутно задирая вверх штанину своих джинсов и впиваясь ногтями в свою кожу, царапая так сильно, что чувствует, как волосы на его ногах начинают сечься, а сухие участки кожи отшелушиваться. Это продолжается в течение нескольких минут — Чонгук в конце концов сдаётся в чтении своих заметок и в итоге просто кладёт лоб на край стола. Он царапает ногу, чувствует, как под ногтями отслоились кусочки его собственной кожи, а затем другая нога начинает зудеть, поэтому ему приходится почесать и её. А затем в игру вступает желудок, и если Чонгук издаёт странный стон, когда настолько сильно вонзает ногти в кожу, что больно, то это просто… Он останавливается, слушая звук собственного дыхания. Когда он перестаёт царапать себя, всё его тело начинает пульсировать… от жажды поцарапать, от желания, нахуй, вонзить ногти в кожу так сильно, что, блять, пустит кровь. Тяжело дыша, Чонгук поднимает взгляд в потолок. Ему приходит в голову, что он долгое время не проводил вне дома в течение последней недели. Медленно, он прикрывает глаза ладонями и бормочет: «Пиздец». — Итак… Чонгук открыто признаёт, что он не самый наблюдательный человек во всём мире. Иногда он пропускает детали, которые, ну, довольно важны. И очевидны. Но даже Чонгук понимает, что, когда он оказывается погруженным в ванну с ледяной водой, что-то не так. Его кожа красная, и Чонгук видит маленькие чешуйки собственной кожи, плавающие на поверхности воды. Когда проводит пальцами по ним, он может сказать, что те были, по крайней мере, отчасти высушенными, склизкими на ощупь. Странного рода спокойствие омывает его. Вчера он съел сверчка с подоконника. Сегодня его кожа медленно отслаивается и образует тонкую плёнку на поверхности воды. Он вспоминает момент, когда маленький пузырёк таинственной жидкости пролился на его футболку спереди. Странного рода спокойствие омывает его, словно ледяная вода течёт по венам. Тот факт, что он плавает в ванне, полной собственной кожи, и что, если увидит таракана, удирающего по полу в ванной, то думает, что сможет съесть его — просто побежит прямо к нему. Он просто пялится на воду широко-широко раскрытыми глазами в течение долгих мгновений, пытаясь смириться с тем фактом, что Чимин хотя бы на чуточку превратил его в лягушку… Дерьмо. Чимин. Чонгук глубоко вздыхает, вода выплескивается по краям, когда он садится прямо. Чимин. Он должен пойти на свидание с Чимином. Завтра. — Блять, — произносит Чонгук. Вслух. Его голос эхом отзывается ему от кафельных стен ванной комнаты. — Пиздец. Он может продержаться ещё один день, верно? Мол, зуд не такой уж и сильный или что-то в этом духе. В любом случае, что ему делать с сухой кожей? Лосьоном намазать? Чонгук может просто одолжить (украсть?) какой-то из маминых лосьонов и просто очень и очень настоятельно не есть никаких жуков, и он будет в порядке. Чимин никогда не поймёт разницы. Просто такое дело, что он… был на испытательном сроке около трёх месяцев до этого. Именно поэтому в первую очередь Чимина назначили его репетитором, и поэтому Чонгук провёл последние три недели, отчаянно пытаясь вычислить, что ему нужно будет сдать на следующем тесте по математике, чтобы отвязаться от академического испытательного срока, чтобы ему не приходилось карабкаться в школу в субботу, и он мог пригласить Чимина на свидание, первое свидание для Чонгука, в День святого Валентина… Он скользит вниз по спинке ванны, пока его рот не погружается ниже уровня воды. Он открывает рот, чтобы попускать пузырьки в воду, и случайно хватает большой, частично размокший кусок кожи ртом. Чонгук дёргается и плюет в воду. Что действительно весьма досадно. Но Чонгук выживет. Не то чтобы кожа по-настоящему важна или что-то в этом роде. И есть жуков, вероятно, не так уж плохо для здоровья. Он просто… пойдёт на свидание с Чимином. А затем он разберётся со всем этим. Звучит совершенно разумно. — Когда Чонгук стучит в дверь Чимина в эту субботу, тот подпрыгивает почти на метр в воздух. Он оборачивается, останавливаясь перед зеркалом в вестибюле, чтобы ещё раз откинуть чёлку назад. Чимину не стоит так нервничать, правда. Он почти уверен, что для Чонгука это первое свидание — Чимин, вероятно, мог бы надеть кигуруми цыплёнка, и Чонгук едва бы моргнул. Правильно. Пижамка куриной ножки. Вот о чём Чимину стоит поразмыслить прямо сейчас. Парень улыбается самому себе. Он не пытается успокоиться, прежде чем открывает дверь — Чимин знает, что улыбается, когда нервничает. Он улыбается по какому угодно поводу. Но он чувствует себя немного лучше, когда поворачивает дверную ручку и видит, что Чонгук стоит на его пороге, сжимая в руках корзину, с таким видом, будто его вот-вот вырвет. И вправду это ей-богу обаятельно. Сердце в груди Чимина сразу смягчается. Чонгук нервничает, и это… мило. — Доброе ут… — говорит Чонгук. — Я имею в виду, полдник. Добрый день. Чимин крепче сжимает край двери, прислоняясь щекой к собственной руке. На этот раз он улыбается по-настоящему, тратя мгновение, чтобы просто запечатлеть в памяти Чонгука, стоящим в дверях — тонкую серую худи, белую футболку, толстые подошвы тимберлендов. Он выглядит в основном так же, как всегда, но благодаря прохладному весеннему бризу, поддувающему снаружи, Чимин способен различить едва заметный намёк на то, что, по его мнению, может быть чем-то вроде одеколона или ароматизированного лосьона. Чонгук затаивает дыхание, поджимает губы и нервно переминается под взглядом Чимина, его грудь раздувается, а глаза отведены немного вниз. Осторожно, Чонгук тянет руку под рукав пиджака и нервно царапает своё запястье. Чимин абсолютно сражён. — Привет, Чонгуки, — отвечает он. И так широко улыбается, что чувствует, словно улыбка должна охватить всё лицо. Чимин ждёт, что за это над ним поглумятся, по крайней мере, немного — каким глуповатым он должен выглядеть — но Чонгук просто пялится на землю и краснеет. — Привет, хён, — говорит он. — — Итак, откуда пришла идея о том, чтобы пойти на свидание в парк? — спрашивает Чимин. Это всего лишь что-то приближённое к насмешке, потому что он на самом деле считает, что свидание в парке — идея милая, но у него такое чувство, что Чонгук собирается ответить — — Эм, — начинает Чонгук. Он смотрит вниз на свои ноги, или, может быть, на не совсем белый цвет пола метро. — Я видел это в одном из маминых… сериалов… на самом деле. — что-то в этом роде. Чимин фыркает. — Мило, — подытоживает он. Чонгук меняется в краске до перезрелого помидора. — Заткнись, — ворчит он, но Чимин лишь продолжает хихикать. Он не совсем понимает, потому ли это, что Чонгук, по-видимому, смотрит сериалы со своей матерью (он маменькин сынок, и Чимин в курсе, и что заставляет его улыбаться каждый раз когда эти мысли посещают его голову), или тот факт, что Чонгук выглядит немного нездорово из-за того, что нервничает, или тот факт, что он не может заставить себя перестать краснеть, когда замечает, что Чимин улыбается ему. Чимин просто смеётся и позволяет одной ладони скользнуть по тыльной стороне Чонгуковой ладони. Его кожа тёплая, если не сказать немного липкая — Чимин полагает, что виновато сочетание какого-то лосьона, которым воспользовался Чонгук и того факта, что его руки наверняка потеют. Чимин прислоняется головой к плечу парня. Чимин знает, Чонгук тот ещё маленький ребёнок — на два года моложе него самого, немного нервничающий и застенчивый. Но не боится пощекотать Чимину нервы, будучи вздорным засранцем, так хорошо поладившим с Тэхёном, и даже если он моложе, он заставляет Чимина чувствовать себя уютно, спокойно и окружённым лёгкой заботой — и это в основном всё, чего Чимин когда-либо хотел от отношений. Ему нравится Чонгук за всё, то милое и сладостное, что в нём есть, и за все маленькие недостатки. Сноп лучиков света падает на щёку Чонгука, когда поезд поворачивает за угол. — Чимин, — говорит Чонгук. Голос звучит напряжённо. Чимин слегка поворачивает голову и душит улыбку в рукав Чонкуковой куртки. Конечно, он надеется, что Чонгук в итоге немного расслабится, но в тот момент, когда сердце Чимина легонько трепещет, он начинает думать, что Чонгук весь на взводе, пытаясь… пытаясь произвести на Чимина впечатление. Сделать его счастливым. Или потому, что беспокоится, что выставляет себя дураком (Чимин помнит тот нескончаемый водопад пота, который лился по его шее в первый раз, когда он вообще ходил на свидание, потирая носы туфель друг о друга из страха, что в следующий раз, когда откроет рот, снова начнёт заикаться). Но если Чонгук нервничает, то означает, что Чимин ему нравится, что тот настолько заинтересован, что переживает — Отчего Чимин чувствует себя особенным. Или — кем-то на подобии. Без разницы. Чонгук смещается, чтобы почесать шею сзади. Чимин обхватывает пальцами его ладонь, подушечками надавливая на холодную липкую кожу. Чимин выпрямляется. — Спасибо за… это, — говорит он. Чонгук вздрагивает. — За что? Поезд резко поворачивает, и Чимину приходится зацепиться, чтобы избежать падения на задницу. Подвесные поручни всегда находятся немного слишком высоко для его удобства, поэтому рефлекторно он хватает Чонгука за руку, кончики его пальцев погружаются в бицепс парня. Чонгук резко втягивает воздух. Чимин гогочет. — Что, ах, позвал меня на свидание, — говорит он. — Это приятно. И Чимин ожидает в ответ что-то по типу: «Свидание даже ещё по сути не началось» или «Ты сейчас серьёзно? Наверное, потому что я потрясающий». Но вместо этого Чонгук просто прижимает губы к тонкой линии и задерживает дыхание. Чимин хмурится. — Чонгуки? — спрашивает он. Чонгук поворачивает взгляд к Чимину с такой плавностью и сосредоточенностью, что на самом деле… жутковато. — Чимина? Чимин сдвигает брови. — Не смей, блять… — он поднимает руку, чтобы легонько треснуть Чонгука по плечу за неформальное обращения к нему, но потом замечает. Нечто. Чонгук плотно прижал пальцы к месту на руке, которого только что коснулся Чимин. Он наблюдает, слегка приоткрыв рот, за тем, как отчаянно Чонгук пытается расчесать кожу сквозь ткань своей куртки. Он пялится прямо на Чимина, широко распахнув глаза и зажав нижнюю губу между зубами, и Чимин замечает… — А твои глаза были… — Чимин на мгновение замолкает, морща нос. — Всегда такими чёрными? Звучит как какой-то глупый вопрос, думает он, как только слова срываются с губ. Но он начинает чувствовать себя менее сумасшедшим, когда Чонгук резко втягивает воздух и направляет взгляд в окно. — У всех глаза чёрные. — Ну, не… у всех… — Чимин замолкает, наклоняясь вперёд, пытаясь снова поймать взгляд Чонгука. Дело не только в том, что глаза парня кажутся ему темнее обычного, но и в том, что они чуть больше… выпучены. Нежели обычно (раньше Чимин неоднократно находил факт того, что кажущиеся слишком большими для этого лица черты — это очень мило). Но сейчас выглядит так, будто его глаза уже готовы выпрыгнуть из его головы, а Чонгук просто продолжает отводить от него взгляд… — Чонгука, — зовёт Чимин. — Взгляни на меня. — Нет, — отвечает тот напряжённым голосом, с зажатыми плечами. Пожилая женщина, сидевшая рядом, поморщив лоб, смеряет Чонгука взглядом, но Чимин не обращает на неё внимания. Он протягивает руку, чтобы схватить парня за подбородок, зацепившись указательным и большим пальцами по обе стороны челюсти, только чтобы тонкий слой кожи слинял на Чиминовы пальцы… Стоит он там в метро, вытянув руку, а с его большого пальца свисает длинная полоска Чонгуковой кожи. Рот женщины отвисает. Чимин смотрит на Чонгука, его красную кожу, его букашечьи глаза, то, как парень не может перестать расцарапывать свою руку. Он вспоминает момент, когда разлил своё экспериментальное зелье на всего Чонгука. Узел жёстко завязывается внизу его живота. — Как, ах, — говорит он, поворачиваясь к женщине, по-прежнему уставившейся на обмякшую полоску кожи, свисающую с пальцев Чимина. — Вы знаете, как добраться отсюда до больницы? — Чимин и в правду не знает, сколько времени проходит между этим моментом и моментом, когда он обнаруживает, что нервно вычитывает список ингредиентов, которые он положил в зелье, которым облил парня, пока пытается найти фотографию собственных заметок в своём телефоне. — Когда Вы их найдёте, просто передайте медсестре, и она все их перепишет. — Врач из приёмного отделения стреляет Чимину сухой, вымотанной улыбкой. У Чимина нет даже секунды, чтобы произнести с запинкой: — Л-ладно, — прежде чем тот снова уходит, оставляя его стоять рядом с шестнадцатилетним мальчишкой, которого он случайно превратил в лягушку. Когда он оборачивается, Чонгук вытягивает руки перед собой, стараясь не касаться простыней как можно дольше, пока медсестра задаёт ему вопросы, парящее перо записывает за ним его ответы. Чимин прикусывает нижнюю губу и пролистывает ещё несколько скринов, прежде чем наконец наткнуться на фотографию. — Ах, вот мои заметки, но — мой профессор просматривал их и сказал, что всё должно быть безопасно, поэтому я, вероятно, — возможно, облажался где-то по ходу процесса. Она кивает, едва глядя ему в глаза, и переносит изображение на чистый лист бумаги. Чимин чувствует себя отчасти так, словно лучше бы сам заболел. Но как только она уходит, Чонгук начинает общение. — Хён, — говорит он. И он не звучит ни сердитым, ни расстроенным и даже не раздражённым, лишь… оживлённым. — Не расстраивайся, они говорят, что всё будет в порядке, они всё время сталкиваются с такими неурядицами. Чимин пробегается языком по губам, пододвигая кресло к кровати реанимации. Ничто, кроме тонких занавесок, отделяющих их двоих от хаоса звонящих телефонов, царапающих ручек и ровных медицинских голосов. — Ага, — отвечает он. Минута зависает в молчании. Чимин долго смотрит вниз на свои руки. — Прости, что я испортил свидание. Чимин вздрагивает. — Что? Чонгук сглатывает. — Прости, я… я просто перенервничал, что в ближайшее время не смогу отделаться от академической стажировки, а ты знаешь, как много времени может потребоваться иногда, чтобы что-то исправить, и мне потребовалось столько времени, чтобы набраться… мужества, чтобы позвать тебя. — Он бормочет последнюю часть своего предложения почти шёпотом, сидя с липкой, полупрозрачной кожей на щеках, горящей ярко-красным от крови. — Чонгуки, — произносит Чимин, протягивая руку, чтобы коснуться руки Чонгука, прежде чем обдумать это. Он действительно не хочет, чтобы кожа парня снова полиняла на него. Они уже наложили на него заклинание, чтобы этого больше не произошло, но… Чимин по-прежнему немного параноик. — Ты ничего не испортил. Он видит, как Чонгук шевелит пальцами ног под столом. Он долго не отнимает глаз от одеяла: — В первую очередь, я тот, кто предложил тебе прокатиться, — говорит он. — По крайней мере, часть вины на мне. Что… не очень помогает Чимину почувствовать себя немного лучше. На самом деле это не меняет того факта, что он старше, он должен нести ответственность за Чонгука. По крайней мере, не разливать на него экспериментальные зелья и одаривать его кучкой рандомных лягушачьих свойств, чёрт возьми, Чимин может только представить, что происходило с телом Чонгука за последние пару дней. Чувство вины устраивается на дне его живота, будучи настолько ошеломляющим чувством, что словно душит его. Но когда он поднимает взгляд, Чонгук смотрит на простыни и ковыряет кутикулу, а Чимин… — Это моя вина, Чонгука, — произносит Чимин. — Но ты не испортил свидание. Когда Чонгук смотрит на него из-под линии своих бровей, вся желтоватая склера глазного яблока и чёрные приплюснутые зрачки, Чимин чувствует, как его сердце щемит в горле. — Как мы должны провести свидание в отделении? Чимин поджимает губы. Он всё ещё чувствует себя невероятно дерьмово из-за всего произошедшего — из-за панического голоса матери Чонгука на другом конце телефонной линии, того факта, что кожа Чонгука медленно отслаивается, а так же, оттого что тот очевидно съел жука на днях, но… в этот момент он понимает, что сделает всё, лишь бы Чонгук был счастлив. Без лишних раздумий, он хватает корзину для пикника, которую бросили у ножек его стула какое-то время назад. — Вот, — говорит он, кладя её на колени. — Шикарная больничная свиданка. Чимин думает, что тот факт того, что Чонгук даже посмеивается с этого, уже является ниспосланным свыше. Доктор сказал Чонгуку прикасаться к как можно меньшему количеству вещей, поэтому он довольно послушно открывает рот, когда Чимин пытается накормить его с руки кусочком измельчённого кальмара. Однако заминка возникает, когда язык Чонгука выкатывается изо рта, безвольно свисая на несколько сантиметров дальше подбородка. Чимин таращится с чем-то похожим на ужас в глазах. Чонгук лишь смеётся, начиная с лёгких коротких подхихикиваний и заканчивая хриплым кудахтаньем всем телом, что звенит по всему приёмному отделению. И медленно (очень медленно) Чимин тоже начинает смеяться. Они двое смеются, смеются и смеются, пока Чимин не зарывается головой в колени, а кусок кальмара не выпадает из его пальцев, но ему всё равно, потому что Чонгук смеётся, и Чимин, возможно, превратил его в пушистую лягушку, но по крайней мере… по крайней мере, ребёнок счастлив. — Эй, — зовёт Чонгук, не утруждаясь закатить язык обратно в рот. — Как ты думаешь, я мог бы поцеловать тебя, когда всё вернётся в норму? Его слова выходят невнятными и шепелявыми. Чимину требуется мгновение, чтобы понять, что пытается сказать Чонгук, но когда он понимает… — О, — говорит Чимин. И широко улыбается. — Ага, я бы… мне бы очень этого хотелось.***
Заметка от автора: — Итак, на первом вашем свидании, — говорит Сокджин, вжимая локти в колени, — ты превратил его в лягушку? — Сделал только похожим на лягушку, — говорит Чонгук, когда Чимин бурчит, — это было до свидания! Мы просто… пошли в больницу. На свидание. В течение долгого времени взгляд Сокджина бегает между ними. — Как долго вы встречаетесь? — Год с половиной, — отвечает Чонгук. Он выглядит самодовольным, произнося это, но Сокджин выглядит ещё более довольным, что-то мерцает в его глазах, когда он откидывается на спинку своего стула. — Значит, я полагаю, ты мог бы сказать, что Чонгук был твоим принцем-лягушкой? Чонгук стягивает свой кроссовок, чтобы главным образом бросить им в Сокджина. — Даже не смешно, хён, — бормочет он. — Даже не вкладывай в это какой-то проклятый здравый смысл.