В красной зоне

And you push me up to this State of emergency, How beautiful to be. State of emergency Is where I want to be. Björk «Jóga»

Центральная улица Рупольдинга пестрит вечерними огнями. Ты идешь сквозь поток людей, оживленно перемещающихся между палатками и магазинами. Завтра Рождество. Мерзнет нос, хочется горячего, и ты останавливаешься возле надписи Glühwein. От большого котла пахнет корицей и какими-то другими специями, названия которых ты никогда не мог запомнить. Замечаешь, как за соседним прилавком девочка рассматривает большой вязаный свитер с овцой в новогодней шапке. У овцы на свитере так нелепо косят глаза, что ты невольно улыбаешься. Думаешь, что тоже мог бы кому-нибудь что-то такое подарить – вот только кому, не Шипулину же? В глубине души ты конечно знаешь, кому на самом деле хочешь это подарить – это и множество других вещей. Невидящим взглядом смотришь на идущих мимо людей и несколько секунд как будто сопротивляешься, пытаешься не пустить Макса в свое сознание. Но он уже там – он всегда там, куда бы ты ни шел, что бы ты ни делал. В памяти всплывает фотография, сделанная ровно год назад: на ней вы с Максом валяете дурака в шапках с оленьими рогами. Одно цепляется за другое, и ты снова погружаешься в поток своих самых дорогих и самых болезненных воспоминаний. Новогодний сбор тогда проходил в Австрии, и вы вдвоем на день сбежали в Вену. Накануне вы посмотрели фильм Линклейтера «Перед рассветом», и тебе хотелось также гулять по городу, бесконечно говорить с Максом и не думать о будущем. Ты помнишь, как вы сидели на обледеневшем парапете у музея Альбертина, и тебе казалось, что твоя жизнь как никогда похожа на фильм. Рука непроизвольно тянется к карману с телефоном – открыть фотографии, еще раз почувствовать все то, что ты чувствовал тогда. Ты уже привык останавливать себя в такие моменты, но стереть ваши фотографии все еще не можешь. Слабак. – Glühwein, bitte. Голос выводит тебя из оцепенения. Берешь свой глинтвейн и отходишь к подсвеченному разноцветными огнями большому дереву, которое стоит посреди площади. Ты всегда любил новогодние праздники, это твой любимый период в году. Елки, лампочки, фейерверки, бенгальские огни, имбирное печенье и чай с корицей – с глубокого детства все это, как ничто другое, могло поднять тебе настроение и дать теплое чувство предвкушения чего-то хорошего. Всегда, но не в этот раз. В этот раз тебе хочется одного – чтобы все поскорее закончилось: этот год, этот сбор, эти праздники. Ты впервые с нетерпением ждешь возвращения изнурительного режима соревнований и тренировок – таких, чтобы заходить в номер, падать на кровать и отрубаться без памяти. Этот год ты заканчиваешь с тяжелым грузом одиночества на плечах, и только физическая усталость помогает не чувствовать, как он давит на тебя, как прижимает к земле. Немного смешно, что ты хочешь поскорее оставить позади самый успешный год твоей спортивной карьеры – год, когда ты стал чемпионом мира. Чемпион мира. Эта мысль возвращает тебя вовсе не к гонке, а к тому моменту, когда, стоя на пьедестале, ты незаметно взял Макса за руку, и он ее не отнял. Ты до сих пор не знаешь, почему. Этого воспоминания ты боишься больше всех остальных – оно разрывает тебя на части, оно долгое время как будто оставляло тебе надежду. Ты до сих пор чувствуешь его холодные тонкие пальцы в своей руке. Обычно, когда люди расходятся, они стараются быть как можно дальше друг от друга и как можно меньше пересекаться. Чтобы пережить произошедшее, чтобы дать себе шанс на какое-то другое, новое счастье. Трагизм твоей ситуации в том, что у тебя подобного шанса нет и не будет: ты и твое прошлое заперты в одном тесном мирке, из которого нет выхода. Вы с ним обедаете в одной столовой, ездите на одной машине, вместе тренируетесь и бегаете одну эстафету. Ты в ловушке – это как захлопнувшийся капкан, который защемил что-то внутри тебя и не собирается отпускать. В особенно темные и тяжелые дни хочется кричать от отчаяния и безысходности. «Я достоин быть счастливым». Последнее время ты постоянно повторяешь про себя эту фразу. Даже написал ее в свой инстаграм, хотя и сам толком не знаешь, кого пытаешься убедить – себя, его или всех остальных. Ты вообще стал больше писать в социальные сети и чаще высказываться в прессе – одно из тех изменений, которые произошли с тобой уже после Максима. Если подумать, это не очень здорово: ты и раньше-то был довольно импульсивным человеком, а сейчас вообще время от времени ведешь себя как невротик. Иногда ты сам удивляешься, откуда внутри тебя берутся эти порывы – написать, сказать или даже прокричать что-то жесткое, острое. Ведь большую часть времени ты вообще ничего не чувствуешь. Совсем. Это летом тебя трясло, как в лихорадке – тогда казалось, будто внутри продолжают тлеть угли ваших рухнувших отношений, обжигая каждую клетку твоего тела и прожигая дыры в твоей душе. Тогда ты думал, что это никогда не пройдет, что это просто не может закончиться. Но уже осенью на месте углей образовалось пепелище, выжженное пространство, которое, как черная дыра, втягивает в себя весь видимый и невидимый свет и оставляет только пустоту – бесконечную, всеобъемлющую. Засыпая, ты часто представляешь, как плывешь куда-то в темноту, покачиваясь на волнах этой необъятной пустоты. К положительным моментам можно отнести то, что ты стал существенно лучше стрелять. Процесс, который раньше вызывал только напряжение, внезапно стал единственным, что доставляет тебе удовольствие. Сосредоточенно и ритмично закрывать черные кружки мишеней – это про тебя, ты готов проводить долгие часы на стрелковом тренажере. Все страхи, связанные с последними выстрелами, ветром на рубеже и соперниками, которые стреляют на соседних ковриках, остались где-то в прошлом. Ты не волнуешься, тебе абсолютно все равно. Но у этого есть и обратная сторона: в ключевые моменты на трассе, когда нужно найти резерв, прибавить и выдать сверхусилие, ты этого сделать не можешь. Резерва нет, его неоткуда брать – внутри тебя только пустота. Это состояние похоже на легкий ступор: замедлиться не получается, но и пойти на пределе тоже. «Я не самый простой спортсмен» сказал ты недавно в интервью. На самом деле ты таким образом пытался признаться самому себе и окружающим, что ты очень непростой человек. Глупо отрицать – у тебя сильно испортился характер. Ты стал неприветлив, замкнулся и постоянно цепляешься к другим по мелочам. За последние месяцы у тебя не было мелких стычек только с Шипулиным – ты слишком его уважаешь, и с Логиновым – ты стараешься его избегать, потому что знаешь: если вы с ним будете конфликтовать, то по-настоящему. *** – Ничего не хочешь сказать? Решаешь расставить точки над «и» на утренней тренировке. За завтраком вы сидели друг напротив друга, но ты не решался даже взглянуть на него и молча смотрел в тарелку, отчаянно сжимая под столом кулак. – Был одно дело. Сорри, что не сказал. Смотрит на тебя своими чистыми голубыми глазами. Но ты замечаешь румянец на щеках и то, как дрогнул его голос – он нервничает. – Макс, я знаю, где ты был. Перестань. Больше не собираешься подыгрывать. Видишь, что он не ожидал – опускает взгляд, ему некомфортно. – Тогда ты понимаешь, что я не мог не пойти. Нам нужно было поговорить, особенно после вчерашнего. Конечно, ты чувствовал, как ему хотелось хотя бы поговорить с Логиновым. С того самого момента, как тот приехал в расположение команды. А после вчерашней смешанки и всей этой истории с Фуркадом ты был просто уверен, что он пойдет к нему. Только не ожидал, что останется на ночь. Боялся этого, но все же надеялся, что Макс вернется. – Ты мог сказать. – Тебе бы это все равно не понравилось. То есть лучше, чтобы ты узнал от кого-то другого. Не веришь, что он сейчас серьезно. – Реально, Макс, вот так вот просто? – Блин, Антон, я не понимаю. Что ты хочешь услышать? Все еще смотрит не тебя в упор – раздраженно и немного растерянно. Ты знаешь только одно: он глубоко ошибается, если думает, что с тобой можно вот так. – Пошел ты. Придурок. Говоришь со злостью, сквозь зубы. Разворачиваешься и уходишь, тогда еще не зная, что это навсегда. *** Ты помнишь, как тогда попытался тренироваться, но после первого же круга ушел в подтрибунное помещение. Там ты сполз по стене в пустой раздевалке и минут 15 просто не мог заставить себя разогнуться. Тебя трясло. Ты сказал Гроссу, что тебе нехорошо, и отпросился с тренировки, чтобы вернуться в номер и собрать вещи до того, как вернется Макс. Ты переехал к Шипулину. Это показалось тебе единственным возможным решением: он один жил отдельно, и ты надеялся, что из уважения к вашей осторожной, но довольно теплой дружбе он не станет задавать вопросов. Кроме того, ты надеялся, что это побольнее ударит Макса. Тогда казалось, что удар попал в цель. На следующий день в спринте ты, конечно, тоже не блистал, но Макс провалился по полной и не попал в преследование. Сначала ты ждал, что он подойдет поговорить, потом ты ждал, что он будет писать. А потом ты все понял. Прошел уже почти год, и только в конце лета вы начали перебрасываться дежурными фразами на тренировках – как простые товарищи по команде, как будто ничего не было. Сейчас он иногда даже снимает тебя для своего влога – ты каждый раз не знаешь, куда себя деть, и пытаешься нелепо шутить на камеру. Но выпуски потом все равно смотришь по нескольку раз. Не так давно, осенью, вы столкнулись за завтраком в столовой: ты пришел очень рано, и кроме тебя там оказался только Макс. Вы ели в звенящей тишине. Тогда ты почти набрался смелости спросить, почти собрал в кулак то, что осталось от твоей воли, но тут пришел Логинов. Только на выходе из столовой ты заметил, как сильно у тебя трясутся руки. С Логиновым они вместе с того момента, как вы разошлись. По крайней мере, так тебе кажется. В том, что они вместе, быстро не осталось никаких сомнений: тебе достаточно того, как Макс на него смотрит, как постоянно норовит к нему прикоснуться – взять за плечи, взъерошить волосы или просто немного толкнуть. Ты часто задаешься вопросом: а знает ли Логинов про то, что было между вами? Кажется, может и не знать – уж больно легко ему смотреть тебе в глаза, слишком просто и глупо он улыбается, когда вы сталкиваетесь в коридоре или на тренировке. Ты так не можешь. Ты любил Макса, это совершенно точно. Вот только понял это слишком поздно – уже после всего, что случилось. Понял, когда, стоя на пьедестале, потянулся за его рукой. Понял, когда он прошел мимо на первой после чемпионата совместной тренировке. Понял после недель тишины. Ты, наверное, любишь его до сих пор. Как иначе объяснить то, как физически тяжело тебе было смотреть на его стрельбу в недавней эстафете Хохфильцена и как яростно ты отчитал потом Губерниева в прямом эфире? Как иначе объяснить растерянность, которую ты чувствуешь, если надо говорить про Максима? Когда нужно было сравнить ребят из команды с супергероями, ты не нашел ничего лучше, чем просто его не назвать – это все еще слишком личное, все еще слишком глубоко. Ты не готов признаться всем, что он похож на Зеленую Стрелу, твоего любимого героя. В этом есть горькая, но довольно жизненная ирония – знать, что тот единственный человек, который предназначен тебе, считает, что ему предназначен кто-то другой. Так бывает. Но в том, чтобы каждый день видеть, как этот человек счастлив не с тобой, никакой иронии нет – это пытка. Смотреть, как он смеется, уткнувшись лбом в чужое плечо. Видеть другого человека, сидящим на его кровати, в каждом новом выпуске видеоблога. Наблюдать, как они бегают рядом на тренировках и складывают вещи в один рюкзак. Это твое персональное чистилище, живая иллюстрация ошибок, которые ты совершил. Иногда тебе кажется, что ты это заслужил, иногда – что такого не заслуживает никто. Первое время тебе казалось, что, когда ты видишь их вместе, внутри что-то обрывается – тебя с каждым разом становится немного меньше и в какой-то момент совсем не останется. Но вот он ты – все еще здесь, и мир не рассыпался на куски. Удивительно, с чем может свыкнуться человек, если не оставить ему выбора. – Entschuldigung. Один из прохожих задевает тебя плечом и выдергивает из потока мыслей и воспоминаний. Поднимаешь голову и замечаешь, что пошел снег. Крупные хлопья оседают на волосах. Из магазина напротив выходит человек в ярко-фиолетовой куртке, знакомый цвет сразу привлекает твое внимание. Тебе требуется несколько долгих секунд, чтобы осознать, что это действительно Макс. Держит в руках какой-то сверток в подарочной обертке. Чувствуешь, как моментально учащается твой пульс, холодеют руки и сжимается все внутри. Тебя переполняет жгучая смесь страха, радости и тоски. Ощущение полной нереальности происходящего, от напряжения стучит в висках – ты в красной зоне, на том самом пределе, к которому никак не удается приблизиться во время гонки. Макс смотрит в твою сторону – понимаешь, что он не мог тебя не заметить, ведь на тебе точно такая же куртка. Несмело поднимаешь руку в знак приветствия. Какое-то время вы так и стоите, глядя друг на друга – два фиолетовых пятна на шумной переполненной улице. Пока ты судорожно пытаешься решить, нужно ли подойти и что ему сказать, он отворачивается и уходит. Смотришь, как его спина исчезает в толпе, и знаешь, что сегодня ночью ты снова и снова будешь загадывать свое единственное желание.