Я украду тебя будто Азор розу, Улыбнусь в тишине и скажу просто: «Иди ко мне, Солнце, расплетай косы, расплетай косы…»
***
Модестас всегда отличался особой горячностью. Молодой, бунтующий и необузданный, он не умел сдерживать свой пылкий нрав, и потому его антисоветское поведение нередко переходило все поставленные рамки. Он влился в коллектив баскетболистов Союза с лёгкой быстротой, но так и не смог завоевать настоящих товарищей, потому что был яростным смутьяном. Протестовал. Бился за какие-то собственные идеалы, известные лишь ему одному, которых никто более не мог понять. Он оставался бы таким вечно, но нежданно его жизнь и судьбу перевернула она. Хорошенькая кроткая литовка с копной волнистых русых волос, вечно забранных в свободную косу, и ясными, словно нежные, недавно распустившиеся незабудки, голубыми глазами, она затмила всю горячность Паулаускаса своей солнечной ослепительностью и вмиг превратила его в того, кем он никогда бы не хотел стать: в нерешительного, робкого, одухотворённого. Она была настолько необычной, лёгким наваждением посреди хмурого, серого дня, что увидев её один раз, он больше не смог её забыть. Лучший капитан советской баскетбольной сборной был по уши влюблён.***
Их первая встреча произошла довольно спонтанно. Модестас по обыкновению прогуливался по территории стадиона с Серёгой Беловым, золотом команды, а также, пожалуй, единственным человеком из сборной, кто по-настоящему желал стать его другом, и совершенно случайно он заметил её: студентку института инженерии, пытавшуюся забросить мяч в баскетбольное кольцо. Прямо как в детские времена, когда она ещё занималась большим спортом. В тот момент весь окружающий мир стал для него огромным мутным пятном, на котором чётко выделялась лишь хрупкая фигура этой нежной, но в то же время яркой, решительной, целеустремлённой девушки, в мгновение ока затуманившей разум Модестаса и погасившей в нём последний яркий огонёк его жгучего бунтарского пламени. Поддавшись какой-то воле свыше, литовец тогда неуверенно подошел к ней и, следуя тем же инстинктам, стал показывать студентке, как правильно забивать трёхочковый. Сергея тогда не было рядом: он продолжал в сотый раз обхаживать кругом стадион, даже не заметив, что его товарищ куда-то исчез. Литовец попрощался с девушкой так же стремительно, как повстречал её, и в тот день она сказала ему своё имя, такое короткое, звучное и лёгкое, словно свежий ветерок, дующий ясным весенним утром. На свою беду Модестас, окрылённый пылким чувством, тут же забыл его и не смог вспомнить до тех пор, пока Сергей не нашёл друга и не стал расспрашивать, где его носило целых пятнадцать минут. Именно в этот момент он на выдохе впервые произнес то сладостное и единственное слово, которое услышал из её уст: — Енина. Эту прекрасную девушку зовут Енина.***
Модестас часто замечает её, игриво глядящую сквозь стальные прутья забора, когда она в очередной раз ускользает из института ради него и подолгу ждёт заветной встречи. Он никогда не заставляет её стоять там вечно. Измождённые, но довольные короткими разговорами друг с другом, они обмениваются впечатлениями от прошедшего дня, и несмотря на глубокую усталость после тренировки, он провожает девушку до подъезда, на входе в который она обязательно потреплет его намокшие от пота русые волосы в качестве прощального жеста. На каждой прогулке он всегда покупает ей стаканчик газированной воды, и пока девушка увлечённо наслаждается напитком и природой города, успевает нарвать ей букет жёлтых неказистых одуванчиков, потому что не может позволить себе сделать ей более интересный сюрприз. А она и не просит ничего поистине оригинального. Привыкшая к простоте, Енина никогда не жалуется, что ей мало его стараний и приятного общества. Она в мельчайших подробностях очень быстро и пылко рассказывает литовцу про то, чем занималась на лекции, объясняет ему устройство турбинных двигателей, а Паулаускас с упоением вслушивается в её мелодичный голос, будто бы он заново узнал, как звучит человеческая речь. Ему нравилось в ней абсолютно всё: и решительный характер, и то, как умело она произносила слова без родного литовского акцента, и манера поведения, и та чувственность и ласка, с которой она называла его по имени, а ещё нежные губы со сладковатым привкусом, которые он так любил целовать. Лишь её одну он обожал сильнее, чем милую сердцу Литву, с каждой новой встречей он влюблялся в неё всё более страстно и трогательно, словно юный мальчишка, для которого не существует границ. Он ни за что не забудет чудный момент, когда она впервые позволила ему прикоснуться к своим губам. Они сидели на зеленеющей лужайке, усыпанной одуванчиками, какие Модестас дарил литовке почти каждый день. Это были любимые цветы Енины, потому что они напоминали ей о солнце и приносили радость в любую погоду. Он срывал растения, неумело пытаясь вплести их в волосы девушки, и тихо выругивался на литовском, когда в очередной раз у него ничего не выходило. Она лишь искренне, звонко и от души смеялась ему в ответ, заставляя спортсмена словно таять от её присутствия. И он не выдержал. Аккуратно развернув девушку лицом к себе, он, вконец опьянённый пылающим чувством, робко потянулся к ней, запечатлев на её губах лёгкий поцелуй. Он не надеялся, что она даст ему это сделать, Модестасу просто…хотелось, и наконец у него получилось осуществить заветное желание. Для него этот жест значил, что теперь она — его собственная, что лишь он может целовать её когда и сколько захочет, что лишь он будет скучать по ней в минуты разлуки, что лишь для него она единственная. Моментально зардевшись, он отпрянул от неё, схватил тренировочную сумку и быстрым шагом покинул лужайку, оставив счастливую Енину продолжать тихо смеяться ему вслед.***
Мюнхен. Олимпиада была первой преградой, что разлучила их. Енина стояла, крепко прижавшись к груди своего возлюбленного и роняя слёзы на его чистую, сухую футболку. — Модя? — спросила она, поднимая на него свой мокрый взгляд. — Ты ведь покажешь мне родину, когда вернёшься? — Обязательно. Паулаускас поцеловал её в лоб на прощание и вместе с командой стал загружаться на борт, а она ещё очень долго смотрела вслед улетающему самолёту, стоя в своём платьице из синего сатина, так подходившего к её глазам. А потом победа. Модестас возвращался весь сияющий и счастливый, окрылённый триумфом после выигрыша и мыслями о том, что скоро снова встретится с ней. Он помнил, что перед отъездом горячо пообещал девушке после победы показать ей Литву, и он был готов сдержать слово. Она приняла его обратно с радостными возгласами и чувственными поцелуями, которые Модестас так любил. Затем он увёз её. Увёз в Литву, туда, где по его мнению, сможет подарить Енине настоящее, вечное счастье.