— Фил, прости. Прости, прости, я идиот, мудак. Не отталкивай меня, прошу. — Ты подложил мне огромное дерьмо, ты подставил меня и все разрушил. Я не смогу остаться в Тиволи. — Нет, нет, нет. — Прости.
Лукас хватает его за куртку, дергает на себя и целует. Ши отвечает лениво, нехотя, и Вальдэнбек понимает, что конченное мудло, гнилой человек, которому всегда было на всех плевать. Но только не на Филиппа, который сейчас ускользает сквозь пальцы. Тепло покидает руки Лукаса, он теряет ладони родного человека, на губах не чувствуется чужое дыхание. Он, дрожа от слез, распахивает глаза. Пустота.«Пьяный дождь пробирает дрожь»
Лукас подставляет лицо ливню, дает бить себя по глазам, щекам, губам. Так хочется, чтобы кто-то вмазал хорошенько, выбил дурь, которой пропитан Вальдэнбек. Которой так много в голове, что всего совершенно тупые мысли превращаются в ранящие слова и глупые, низкие поступки. Филипп любил дождь, и Лукас разделял с ним эту любовь и радость. Хватал за руку, выбегал на улицу во время ливня и целовал, пока они не замерзнут, а тело не начнет дрожать. Сейчас же Вальдэнбек ненавидит это все, не любит эту пасмурную погоду, эти тяжелые антрацитовые тучи и мелкие капли дождя, которые сейчас стекают под кофту. Парень выдыхает теплое облачко пара, хватается за волосы и так сжимает, что макушка краснеет. У Лукаса мурашки идут, которые превращаются в лихорадочную дрожь. Злится, агрессивен. Вокруг пустота, и некому поднять его с колен, обнять, сцеловывать слезы с щек и греть руки в своих руках. Ты такое дерьмо, Лукас Вальдэнбек.«Ты же в эти небеса больше не придешь.»
Был Филипп. Всегда был с ним, но Лукас разбил его огромную чашу терпения, гигантскую такую, и Ши утек, как вода. Благодаря ему Лукас полюбил Тиволи. Этот маленький, тухлый, никому не нужный город, который стоит среди глухих деревьев, скрывающих все. Здесь твой голос растворится среди сотни других, если не десятки, людей. Ты не будешь услышанным, потому что твоя жизнь не так важна другим людям: у каждого свои проблемы, и твоя станет лишь еще одной для другого человека пустым местом. В Тиволи ты сам одна сплошная, неразрешимая проблема, которую никто не хочет решить, а руку помощи никто не протянет. Филипп всегда слышал, всегда помогал. В отличие от Лукаса ему не было плевать. Первый же считал, что невозможно помочь всем. Наверное, поэтому Ши стал для него спасителем, избавителем от моральной боли, настоящим ангелом-хранителем. Лукас и его просрал, Фил улетел от него. Ты такое дерьмо, Лукас Вальдэнбек.«Неосознанный туман палит, как огонь».
У Лукаса в последнее время жар по всему телу. Кости ломит, внутренности выворачивает. «Заболел», — думает парень. На самом деле фантомные прикосновения Ши так влияют на него. Он все чаще представляет, как Филипп с ним, лежит рядом под боком, такой теплый и невинный, как маленький котенок, которого хочется затискать. Лукас вспоминает все прикосновения, теплые и нежные руки Ши, которыми он любил ласкать живот, спускаясь ниже, сжимать кожу до красных следов или, сидя на бедрах Вальдэнбека, склоняться для поцелуя, забираться под футболку, просовывая руки под спину, и прижимать к себе, крепко-крепко. От этого воздух всегда выбивало, и Лукас судорожно пытался вдохнуть, резко втягивая живот.— Каждый раз, когда я так делаю, мне кажется, что тебе становится плохо. — Ты заводишь меня, Ши.
«Пьяный, гордый паренек проебал любовь».
Лукас пьет бренди, который украл из семейного бара. Отец убьет его, конечно, но нужно, чтобы мысли не рождали новые, соединялись в цепь и туго обвивали сознание, терроризируя мозг. Лукасу хочется хоть один раз вырубиться без воспоминаний, которые всегда крутятся перед глазами, когда он ложится в кровать. Вырубиться до такой степени, чтобы все отказало, перестало чувствовать. Вырубиться, чтобы их последний разговор не звенел в ушах. Парень прячет лицо в ладонях, но не плачет. Он уже научился держаться. Пытается держаться. Сидит и шатается в разные стороны, слишком громко дышит и вливает еще бокал. Распахивает глаза. И снова пустота. Ты такое дерьмо, Вальдэнбек.«Ой, дурак-дурак! Это ж надо было все испортить».