.de gustibus non disputandum est

Гона просидел целый ебаный день за столом, докуривая последние сигареты, которые стащил у Сурина на прошлой неделе. На ярком экране ноутбука висело куча окон с открытыми программами, пестря в глазах неразборчивыми рамплывчатыии строчками с текстом. Компьютер, видимо, не смог осилить столько действий одновременно, поэтому валялся дисфункциональным куском металла. Под столом валялась дюжина смятых ботинками цветных алюминиевых банок испод энергетиков и еще куча мусора, который по хорошему надо было вынести. За весь прошедший год он проебывал занятия, и сегодня, последние часов 15, он отдувался за свое, по словам учителя истории, раздолбайство. Конечно, не один. Гона заставил одну лишком общительную девушку с закатанной по самое не хочу юбкой, постоянно крутящуюся возле него в редкие моменты посещения здания школы, написать реферат по какому-то произведению, какого-то там писателя, или поэта, или философа, да и хуй вообще знает. Постоянно отвлекаться от унылой работы на все что угодно конечно хотелось, но не было на что: покруг время застыло, только день сменился ночью, собаки на улице орали с той же периодичностью, что и часа три назад, соседи на удивление молчали в тряпочку, даже когда он включил нечленораздельное визжание однообразных рэперов под всратые биты на мертвой колонке, выкупленной у школьника на несколько классов младше, мерзкая баба со стаей детей и внуков даже не пикнула, и не стучала по батарее ножом - а ножом гораздо громче, чем порножурналом. Родители не наведывались в комнату, хотя и до этого не часто разговаривали с сыном, разве что только по дежурным фразам вроде "Доброе утро/день/вечер/ночь", "Ты поел?", "Как дела в школе?"на которые можно было и не отвечать. Они всегда после этого уходили на работу. Тема родителей и воспитания раньше часто мучила, но сейчас уже гораздо лучше - больше свободы, легче дышишь. Сейчас в голове крутилась лишь идея о огромном подносе с разной junk food, как по-тупому любил выражаться Сурин, однако взгляд запинался на смятых мелких купюрах в засове, предназначенном для, ну, этого самого засовывания бумаги принтера и звенящих перекатывающихся монеток в кармане штанов. Стул жалобно скрипнул. Позвоночник неприятно хрустнул от продолжительного сидения сгорбившись, и в глазах угрожающе куда сильнее потемнел тусклый свет, освещавший комнату. Бегали цветные кружочки, блеклые кружги, узорчики разные тупые, которые, вроде бы, скидывали его одноклассники с подписью "Смотри, какой наркоманский узор!" или балдежом насчет всяких иллюзий обманов зрения. Координироваться было довольно проблематично - Гона накренялся в сторону, пытаясь найти стену, на которую можно было опереться, но казалось, что они резко ушли под землю, точнее, под линолеум куда-то к соседям снизу. Казалось до того времени, пока он не ебнулся так от души по пропаже. Окей, хуйня в глазах исчезла, на этом ладно. Но теперь пиздец болит голова. К удивлению самого парня, он даже особо не отреагировал на агрессивный выпад стены в его сторону, лишь ошалело потер покрасневшее ухо. Хлопнула дверь. Послышались неровное стук быстрых шагов и шум лифта. Микрорайон на 20000 жителей, – это высотные дома, между ними пустыри и мелкие магазины, с виднеющимся большим зданием торгового центра. Издалека всё выглядит очень новеньким и очень ухоженным. Однако, если приблизиться к домам, да пройтись по пустырям, радужное впечатление исчезнет в мгновение ока. Отовсюду страшно тянет мочой и говном, а причиной тому – массы собак и детей, населяющих коробки.Высокие широкие столбы монолитных домов стояли по 4 стороны от новехонького двора и детской площадки, точно стены в его собственной комнате. Стены не горели цветными огнями, как улица ночью, но казались столь же серыми днем. Ночь была другой. Ночью люди чаще становились самими собой, обнажали ту сторону, что скрыта от обыденности. Кто-то проводит время с друзьями Кто-то наконец ложится спать после утомительного дня. Кто-то нашел усладу в компьютерных играх. Кто-то утешает себя алкоголем после дня выдержки эмоций. Кто-то заказал шлюху на ночь. Кто-то ссорится с близким человеком, возможно, ближе которого никого нет, разрушая отношения. Кто-то же разрушает себя. Тени в окнах на фоне белого, красного, розового, желтого цветов делали, что хотели, что другие не увидят, что другие не узнают, что именно они учинщики действия. На то они и тени. Безликие. Огромное количество окон, и столь же огромное количество безликих. Гоне были видны со скамейки сквозь флегматичный взгляд тысячи судеб и тысячи ситуаций, словно хаотично разбросанные кадры фильмов, пока в руках крутился шуршащий пакет с очередными банками. Голова вздернулась вверх. На небе не было ни звезды, лишь серое небо с разводами. Однако, на это смотреть было легче.