pray to god

Мингюн слегка оттягивает воротник рубашки, уверенно направляясь в самый ад, ближе к танцполу — дым вокруг опьяняет, а тяжёлая музыка бьёт по голове похлеще, чем только что выпитый бокал праздничного виски. Зачем Сынджун позвал его сюда именно сегодня — он не знал (может, только догадывался); Мингюн, в конце концов, хотел спокойно провести свой День Рождения в одиночку, бессмысленно листая ленту новостей и догоняясь любимым дешёвым пивом. Но уже поздно что-либо менять, ибо он уже здесь, стоит в самом центре событий и ожидает неизвестность, от которой слегка потряхивает. С Сынджуном его, в общем-то, всегда потряхивает. Он ворвался в жизнь Мингюна внезапным личным апокалипсисом, от которого нельзя было ни спастись, ни избежать его. В этой разрушенной вселенной даже время идёт по-своему — здесь их знакомство длится не меньше, чем пару десятков столетий, и время это стремится к бесконечности. Мингюн не знает, благодарен ли он за это, или проклинает самого себя за то, что он ввязался во всё это; в конце концов, ему не оставили никакого выбора. Как и сегодня, утренним звонком-приглашением в клуб — Мингюн добрых полчаса отмахивался от этой затеи, но кого это вообще волнует. И вот сейчас, он стоит, волнительно вертит головой, наблюдая, как зал медленно погружается в ещё больший мрак, заставляя всех посетителей интригующе смотреть на танцпол. Мингюн узнаёт внезапно начавшийся трек буквально за секунду и хмыкает — «pray to god» здесь вообще быть не должен в таком месте; а после — задерживает дыхание, когда видит стоящего на середине сцены его. Он двигается поначалу плавно и изящно, наблюдая за всеми прожигающим взглядом. На глазах — тонны подводки, которая в конечном счёте, изящно подчёркивает его глаза, плавно изгибаясь в стрелки; а на губах розовый блеск, наверняка вишнёвый — Мингюн догадывается. С каждыми секундами движения Сынджуна становятся резче — они дают насладиться всем желающим оголёнными ключицами и соблазнительной шеей, пока ветровка успешно спадает с плеч и летит в пропасть, куда направляется из-за этого зрелища и сам Мингюн. Припев ясно даёт понять, что дальше — хуже, и Пак сглатывает, в миллионный раз проклиная свой выбор, когда видит Сынджуна уже на коленях, сложившего руки в молитвенный жест. «Никакой Бог тебе не поможет сегодня». В туалете катастрофически мало места, и Мингюн задыхается — не от духоты и сигаретного дыма (уже привык); на него снизу вверх смотрит Сынджун и издевательски облизывается, оттягивая и так бесконечное для них время. — Как я тебе сегодня? — Сынджуновы руки тянутся к воротнику рубашки, но их останавливает крепкая хватка на запястьях. — Это был мой подарок? — Мингюн хрипит, всё так же удерживая ловкие руки, которые уже успели разобраться с несколькими пуговицами на его рубашке. Сынджун отрицательно машет головой; обводит взглядом шею Мингюна, медленно приближаясь, проводя по ней кончиком носа и поднимаясь к подбородку. — Так и будешь меня держать? — звучит жалобно, будто бы нашкодивший кот, — или дашь мне возможность подарить вторую часть подарка? Мингюн всматривается в глаза-омуты и безвольно окунается в них, тонет, не прося помощи, медленно отпуская хрупкие запястья; большим пальцем проводит по щеке, замечая смазанную подводку и готовится проклинать себя снова. Небрежно оставленный губами Сынджуна поцелуй — действительно, вишнёвый — только разжигает внутри Мингюна сотое пришествие, уже чувствуя, как становится тесно в джинсах. Сынджун знает; знает всё то, что любит Мингюн и не может отказать ему в удовольствии — опускается на колени и в очередной раз смотрит на него снизу вверх. — С Днём Рождения, Мингюн-и. Мингюн шипит, запрокидывает голову и еле сдерживает себя, хватаясь за тёмные пряди волос. Они сбились со счетов, да и кому оно надо, но каждый раз — словно первый, заставляет чувствовать Мингюна мальчишкой перед ним. Сынджун мастер своего дела, но ему это недостаточно — заглатывает глубже, двигаясь быстрее, ответно слыша звонкий стон и следом «чёрт, Джун». Сынджуна мало прозвать чёртом, скорее дьявол — так, по-ласковому, и он прекрасно это осознаёт, сверкая своим безумным взглядом, попутно облизываясь и вытирая губы. Мингюн затуманенный взгляд свой не отводит, нервно кусает губу, переводя дыхание и пытаясь застегнуть злосчастный ремень. «Я помогу?» Ли проводит пальцами по запястьям, следом хватаясь за ремень и ловко с ним справляясь. Мингюн вновь перехватывает чужие руки и резко притягивает Сынджуна к себе, обдавая жарким дыханием: — Таких подарков мне ещё никто не дарил. Сынджун ухмыляется и тянет руки обратно к рубашке, пытаясь пробраться сквозь неё — все дьяволы ненасытные — но Мингюн останавливает его снова, внезапно кусая его за нижнюю губу и шипя «продолжим уже дома?» Мингюн не знает, благодарен ли он за это, или проклинает самого себя за то, что он ввязался во всё это; в конце концов, с Сынджуном он готов быть где угодно, проживая десятки сотен таких же апокалипсисов, задыхаясь и сгорая, падая с ним в пропасть.