Рождество по-соковийски

Вижн был деликатным собеседником, понимающим и очень теплым, но в каких-то вопросах оставался совершенным ребенком. Умным, всезнающим – ребенком, и поэтому не получалось чувствовать в нем надежную опору. Остальные – мужчины, как мужчины. Клинт сопереживал гибели Пьетро, и она молча благодарила его за это. Это было важно. Важно, что кто-то, кроме нее, помнил и печалился о Пьетро. Если бы ее брат оставался жив, то он подружился бы с Клинтом. Поэтому Хоукай казался чуть ближе, чем остальные. Ванде нравилось иногда сидеть с Клинтом на кухне и разговаривать – за чашкой чая, за полчаса по нескольку слов. Остальное время они молчали, и это было комфортное молчание. Вот что поражало Ванду здесь, в Башне Тони Старка – люди были мягче, чем окружавшие ее в замке Земо. Мягче, добродушнее, но при этом неизменно сильные – сильнее соратников барона Земо. Заморочки у них, по большому счету, не отличались от тех, что жили в головах людей Соковии, и Ванда хорошо понимала стремления сокомандников. Все люди одинаковы. И практически одинаково ненадежные. Все члены команды, абсолютно все были ходячими тикающими бомбами из-за своих тараканов. Ванда видела, что у них в головах. И это могло в любой момент пустить все наперекосяк. Ванда составила бы список для новичков. – Не доверяй Роджерсу, потому что у него не те приоритеты. Хороши для влюбленного, но не для лидера группы. – Не доверяй Сэму, потому что он на стороне Кэпа. – Не доверяй Вижну. – Не доверяй Клинту, потому что однажды Локи поработил его (хотя нет, именно поэтому доверяй, Клинт в лепешку разобьется, чтобы не подвести снова). – Не доверяй Роуди, потому что он с Тони Старком. – Не доверяй Тони Старку, потому что он Тони Старк. Он (оказывается!) хороший, но местами инфантильный, и процесс его взросления все еще продолжается. – Не доверяй Наташе, потому что… Вот тут цепочка ломалась. Оставалась масса причин не доверять ей. Масса тикающих маленьких бомбочек в рыжей голове. Наташа отделялась от остальных, стояла сама по себе, женщина среди мужчин, и при этом – неотъемлемая часть команды. Кошка с поведением собаки. Разве возможно ей доверять? Но Ванда видела. Она хорошо запомнила черно-белое отчаяние, ощущение себя каменной, потому что эмоции не дозволены. Постоянное испытание своих границ, пределов возможностей своего тела. Изматывающий балет, лучше любой физической подготовки в любой армии. Первое убийство. Страх перед операционной. Ощущение фатальной неполноценности после нее. Наташа иногда словно цепенела, глядя в одну точку и думая о своем. Ванда не залезала к ней в голову, потому что поставила себе принципом: не лезть к своим. Только если попросят. А о таком обычно не просят. Разве психоаналитиков. Ванда не была психоаналитиком, она просто сидела на кухне с Клинтом, пила чай. Хоукай со своей кружкой в обнимку играл во что-то на планшете. А Наташа сидела на диванчике и смотрела на дверную ручку углового шкафчика. Отрешенно и бесстрастно, словно дожидаясь от ручки ответов на все вопросы, но поскольку ответы на все вопросы найти не так-то просто, особенно когда ты металлическая ручка шкафчика, то следовало подождать, пока шкафной оракул не созреет для этих чертовых ответов на все чертовые вопросы. Для Клинта подобное залипание Наташи, казалось, было в порядке вещей. В этом его большой плюс – он просто молча сидел рядом, ничего не требуя и не пытаясь лечить. Причем у него получалось как-то уютно. Пожалуй, Ванда назвала бы его «человеком-Мстителем с наименьшим количеством тараканов в голове». Очень ценное, в самом деле, качество. Наташе это тоже нравилось, видимо. Ванда заметила, что у них весьма теплые и близкие отношения. Возможно, они когда-то спали друг с другом. Возможно, не спали никогда и поэтому прекрасно дружили. Та степень теплоты в общении, когда друзей путают с супругами. Так шло изо дня в день: тренировки, чаепития, иногда дружелюбные разговоры ни о чем. Ванда постепенно оттаивала, боль от потери Пьетро все еще саднила внутри, но потихоньку уходила на периферию. Она продолжала вспоминать о нем, но уже не испытывала жгучие уколы в сердце при каждой мелкой мысли. Ванда начала приходить к тому, чтобы просто думать и ощущать свет и тепло от мыслей о брате. Хотя иногда вспышки боли захлестывали ее, и весьма некстати. Ванда отвернулась к окну спортивного зала, уставилась на осенний пейзаж, не различая его из-за пелены слез. Она как раз должна была сменить Наташу в отработке удара по тренерским «лапам». Ванда вспомнила, как Пьетро тренировался с Милошем – слегка пузатым дядечкой лет сильно за сорок. Старый пьяница, старая майка в пятнах и отличный хук слева. Заброшенный соковийский двор. Солнечные лучи красят землю и заросли плюща на стене мусорника, слышен топот и веселый смех Пьетро, уже раз пять обогнувшего Милоша на скорости. Милош сердится, и Пьетро останавливается, просит прощения, но на его лице ни на йоту вины, и старый боксер от души вваливает ему по челюсти – и Пьетро не успевает отреагировать, вот так номер. Он падает, Ванда ахает, все смеются. Она вспомнила то соковийское солнце, видя солнечные квадраты на полу спортзала и слыша смачные хлопки ударов. Слишком болезненный укол прошил грудь, слишком ярко встала картина в памяти. Наташа подошла к ней, спросила настороженно: – Ты в порядке? Это был первый вопрос, заданный Наташей «не по делу». До сих пор они как-то не разговаривали, максимум перекидывались фразами: «Заварить тебе чаю?» или «Давай-ка в спарринг». Ванде потребовалось несколько секунд, чтобы выдавить хоть что-то из-за кома в горле. – Да. Просто… Вспомнилось. Наташа понимающе угукнула. Потом взяла Ванду за руку, весело крикнула тренеру: «Мы на сегодня все!» и повела ее вон из зала. Ванда не сопротивлялась. Наташа привела ее на просторную кухню, совмещенную с гостиной, усадила на диванчик и ушла к столу с чайником. Вернулась с двумя чашками, из которых шел парок, уселась рядом с Вандой. Здесь тоже было солнце. Полоса света проходила по бордовой кроссовке Ванды, превращая бордовый – в алый. Алый, как кровь Пьетро. От этой мысли больно не было. Вернее, болезненная вспышка уже превратилась в ноющую занозу, саднившую в груди. Мало что могло добавить еще боли. – Я в порядке, – поспешила сказать Ванда, когда Наташа передавала ей чашку. – Я уже не плачу. Это просто… ну, временное. Все пройдет. Наверное. – Рассказывай, – тихо сказала Романова, обнимая ладонями свою кружку. – Там во дворе был зеленый плющ, – сказала Ванда и рассказала, штрих за штрихом, про Милоша, Пьетро, Соковию. Про странные и теплые дни. Про Пьетро, казавшегося постоянной константой. Потом замолчала. Она отпила еще немного из своей чашки – Романова заварила ее любимый, и как только запомнила? Солнечная полоса медленно ползла по кроссовке. Наташа тоже молчала, пила свой кофе с молоком. – У тебя царская фамилия, – сказала Ванда после паузы. – Да, – согласилась Наташа. – Но это ничего не значит. – А у нас простая, – сказала Ванда. – У нас с Пьетро. Теперь только у меня… Послушай, это правда неважно. Я справлюсь. Мне неловко, что оторвала тебя от тренировки. Наташа мягко улыбнулась. – Разумеется, справишься, – заметила она. – Но иногда бывает хорошо высказать все, что копится. – А ты? Ты рассказываешь? – спросила Ванда. Наташа чуть нахмурилась, фыркнула. – Разумеется. – Врешь. Наташа подняла брови в царственном изумлении. Обе рассмеялись. – Я почти не вру, – уточнила Романова. – Рассказываю, но не все. Слишком много секретной информации, к сожалению. – Понимаю, – кивнула Ванда. – Наверное, тяжело, когда все это накапливается слой за слоем и давит. Наташа неопределенно качнула головой. – Не то, чтобы тяжело. Нормально. – Ты очень сильная, – сказала Ванда. Наташа рассмеялась. – Мне все говорят. Приходится, знаешь, быть сильной, когда вокруг одни мужчины. «Я не про это», – хотела сказать Ванда, но только улыбнулась Наташе. Та улыбнулась в ответ, кивнула. Вот и поговорили без слов. А зачем слова, когда по глазам видно. – Спасибо, – сказала Ванда. – Это сработало. Мне не так больно. – О чем и речь, – кивнула Наташа, поднимаясь с дивана. – Ладно. Мне пора, думаю. Подозреваю, наш дражайший Кэп уже накидал мне разных поручений в скайпе. Ванда кивнула, невольно любуясь скользящей походкой Наташи. У нее осталось немного щемящее ощущение, хотелось по-детски огорченно воскликнуть: «Ну вот, сбежала!» Но она понимала, что у Романовой и правда много работы. У самой Ванды была куча работы. – Не время киснуть, – сказала она сама себе, тоже поднимаясь с дивана и укладывая чашку в посудомойку. Потом было солнце в окна, много солнца в окна, тренировки, учеба, самостоятельные изыскания – очень много Интернета, книжек, Интернета, учебников, спаррингов, у Ванды пухли мозги, болели руки и гудели ноги, черт, у этих супергероев адски интенсивные тренировки, потом были миссии, совместные поездки на миссии, миссии, миссии, Наташин смех в машине, тряска в самолетах. Снег. Потом был снег. – Я не хочу умирать, – сказала Ванда, глядя в окно, покрытое по углам узорчатым инеем. Там выпал снег, белый покров укрыл траву и деревья, и глаза отдыхали. Казалось, там на улице так свободно. Свободы не было никогда, ни в Соковии, ни здесь – свободу забирали обязательства и обязанности. Поэтому Ванда всегда любила смотреть на снег. Иллюзия чистоты и свободы. Снег как попытка не думать, очистить голову от шума. Смерть – тоже такая попытка. – Мало кто хочет, – задумчиво кивнула Наташа. Она стояла рядом с Вандой, скрестив руки и тоже глядя в окно. У Мстителей начались рождественские каникулы. Клинт уехал домой к жене, Вижн отправился путешествовать вместе с Тони. Кэп сидел в квартире в своем гейском квартале. Родни тоже куда-то испарился. Агенты ЩИТа отправились кто куда. На базе остались только Наташа и Ванда. Ну, разумеется, еще был кое-какой персонал для поддержания собственно базы. Но это не шло ни в какое сравнение с обычным жужжащим ульем. Ванде нравилось, насколько тихо стало здесь. Тихо до мурашек по спине. – Ты не уехала? – спросила Ванда. – Мне некуда ехать, – ответила Наташа с едва слышной легкой горечью. – И мне… Как бы ты хотела отметить Рождество? – Как? О… В своем доме с мужем и детьми, – усмехнулась Наташа. Ванда вдруг ощутила легкий укол. Она уставилась в окно, раздумывая над причиной. «С мужем и детьми». Так значит, ей неинтересны девушки? Ванда вдруг поняла, что хотела бы быть с Наташей. На Рождество. Может быть, и с детьми. Хотя она не очень понимала зацикленность женщин на детях. – Но поскольку это невозможно, то я предпочту провести Рождество здесь, – сказала Наташа. – По крайней мере, тут можно устроиться достаточно уютно, чтобы понятие подходило под понятие «дом». А ты бы как хотела? – Понятно, – кивнула Ванда. – Ну… как-то так же, наверное. Она почувствовала, что кривит душой, но пока не стала с этим разбираться. Наташа покосилась на нее, улыбнулась. – Просто еще не в том возрасте, чтобы ценить тихое Рождество дома. Я сама ценю лишь потому, подозреваю, что мне хватает движняка на работе, – рассмеялась Наташа. – А если бы работала какой-нибудь секретаршей… тусила бы в БДСМ-клубе на Ибице, или на мотокроссе под Парижем, на игре в пейнтбол или еще где. – БДСМ-клуб? – переспросила Ванда, стараясь не смущаться. – Да, – спокойно кивнула Наташа. – Знаешь же, эта практика позволяет получить острые ощущения, и вполне легально. Мотокросс, дельтапланы, парашюты, пейнтбол, вот это все… Ванда кивнула, бездумно глядя на пейзаж и переваривая – не слова Наташи, но свои ощущения. Это было чем-то вроде яблока Ньютону на голову – внезапно свалилось и многое заставило понять. Романова, помолчав, задумчиво произнесла: – Наверное, это главная проблема всех фронтовиков, включая супергероев. Мы хотим мирное Рождество с семьей, но не способны на это. Просто… потому что в ДНК прописано. – А Клинт? – О, Хоукай же уникум, – развеселилась Наташа. – Клинт у нас плюшевый мишка и этим все сказано. Ванда рассмеялась ее определению, но тут же посерьезнела, потому что у Наташи зазвонил телефон. Романова взяла трубку, подхватилась и бодро зашагала по коридору. Ванда снова невольно проследила ее фигуру взглядом – боже мой, какие совершенные «песочные часы»! Наташа исчезла за поворотом. Ванда тряхнула головой, снова стала смотреть на ровные белые поля – под снегом скрывались газоны, площадки, стрельбища. Очень много ровного места. Потом ее взгляд переместился к лесу, темневшему вдали. Ванда прищурилась. Ей потребовалось привлечь к своей задумке, наверное, почти весь персонал базы, но люди охотно помогали ей. Ванда поразилась их доброму отношению – не ожидала найти подобное в чужой стране. Она почти не появлялась на базе, приходила только на поесть и поспать. Наташа неизменно встречала ее в гостиной на диванчике, улыбалась и предлагала попить чай-кофе. Ванда расслаблялась с ней немного, потом подскакивала и убегала к лесу, оставляя Наташу сидеть в одиночестве. Самым интересным было размышлять, как применять свои способности. Оказалось, грамотно примененный телекинез даже разжигал огонь и сваривал металл. Ванда обнаружила, что может делать абсолютно все. Это окрыляло. Очень помогало влезать в головы людям и размещать там готовые картинки, практически пошаговые инструкции. Наверное, это было первым позитивным применением дара в ее жизни. Ванда удивлялась и радовалась, и продолжала интенсивно работать, ведь время поджимало. Она падала с ног по вечерам, проваливаясь в сны без сновидений. Наташа становилась все грустнее и тише. – А завтра Рождество, – шепнула Ванда сама себе, передвигая окошко на календаре в гостиной. За окном светило яркое солнце, уже клонившееся к западу, снег переливался радужными блестками так, что слепило глаза. Ей хотелось, чтобы уже сейчас начались сумерки. Хотелось поскорее показать Наташе, что сделала Ванда. Показать подарок. Романова поздоровалась первой. Она зашла в кухню, растирая заспанное лицо. Ванда поразилась тому, что даже сонной Наташа выглядела очень красиво. Сама Ванда, просыпаясь, еще больше походила на ведьму, чем в остальное время суток. Наверняка, именно поэтому ее и прозвали Алой Ведьмой. Ну, это должна быть одна из причин. Ванда приготовила, как обычно, чай и кофе, разложила сырники по тарелкам и поставила на стол. – Спасибо, – поблагодарила Наташа и принялась есть. Ванда чуть нахмурилась, встревоженно глядя на Романову. – Что случилось? Понаехали читаури, а на базе ты да я, я да ты? – спросила Наташа, вяло терзая сырники вилкой. – Нет, никаких читаури. Ты… выглядишь очень усталой. – Я просто ненавижу Рождество, – пожала она плечами. – Чем ближе этот день, тем хуже. Потом лицо у меня станет попроще, обещаю. – Ага. Понятно, – кивнула Ванда. Радостное и боязливое нетерпение, съедавшее ее со вчерашнего вечера, несколько приутихло. Она уселась за стол, принялась тоже есть. Наташа замкнуто смотрела в окно. – Знаешь, – сказала она, переводя взгляд на Ванду и потом снова в тарелку. – Кажется, мне плохо без работы. Я без нее кисну. Надо было выпросить миссию куда-нибудь в Зимбабве, где людям начхать на европейское Рождество. Очень вкусные сырники, кстати. Спасибо. – На здоровье, – кивнула Ванда, убирая тарелки в мойку. Наташа пересела на диванчик, и как всегда, свернулась уютным калачиком. Рыжая кошка в черной пушистой пижаме и толстых носках, тоже черных. Интересно, она носит другой цвет? – Расскажи мне про свое Рождество, – попросила Наташа. – Как вы справляли его в Соковии? – О, – улыбнулась Ванда, передавая ей кофе и усаживаясь рядом с чашкой чая. – Там свои обычаи, не такие, как здесь. – Так расскажи, – Наташа подперла щеку рукой. Ванда кивнула, подобрала под себя ноги в привычных шерстяных чулках, обняла кружку ладонями и помолчала: с чего начать? – Мы с братом на Рождество спускались из замка в город, – сказала она. – В замке ничего не организовывали, барон не любил праздники. А в городе любили. С утра в канун Рождества мужчины ходили в лес и приносили домой дубовое деревце с сухими листьями. Его красиво украшали, а в некоторых семьях еще мазали медом. Пол в гостиной посыпали соломой, как символ ясли, где родился Христос. А вечером уже был собственно праздник, встреча Рождества. Ванда улыбнулась. Это были теплые воспоминания. Они с Пьетро приходили в дом к своим соседям. В день, когда на дом упала бомба от Тони Старка, соседей в здании не было, и они уцелели, перебрались в другое жилище. Максимовы их навещали и приходили в гости на каждое Рождество. Бабушка, самая старая женщина в семье, рассыпала пшеницу, орехи и сладости. Дети подбирали их, пища, как цыплята. – А самый главный ритуал – это сжигание бадняка. Вот это украшенное дубовое деревце, – рассказывала Ванда. – Его на утро Рождества надо сжечь. Обычно просили Пьетро. Это должен делать самый уважаемый член семьи, а его все очень любили. Мой брат брал бадняк, поджигал в камине и говорил: «Сколько искр, столько денег, сколько искр, столько счастья и веселья». А я перед Рождеством пекла лепешки, на которых изображала виноград, винные бочки и животных. Все женщины их пекли. Мы с Пьетро шли по городу, встречали знакомых и обменивались лепешками. Ванда замолкла, тихо улыбаясь воспоминаниям. Теплый свет каминов, восторженные глаза детей. Рождество… – Как красиво, – наконец проговорила Наташа, глядя куда-то вдаль. – Да, очень тепло было. Когда я вспоминаю все это, то думаю, насколько светло, что ли, было в Соковии. Несмотря на эту ужасающую нищету и полностью разваленную экономику. Мы с братом раздавали гуманитарную помощь. В больницах не имелось нужных лекарств, а бомжей даже не было. Потому что на помойках нечего подбирать, – сказала Ванда. – И все равно вспоминаю только свет. Это ощущение… единства. Душевности. Как забавно, чем беднее люди, тем больше у них душевного тепла. Наверное, потому что больше делиться нечем. – Наверное, – задумчиво отозвалась Наташа. – По моему опыту, бедность и богатство не влияют на наличие душевного тепла. Но у меня и другое окружение было. В моей школе, как в замке Земо, тоже не праздновали ничего. Были другие ритуалы. Совсем без тепла. Ванда кивнула. Знакомое ощущение. Наташа снова смотрела в угол, уголки рта у нее опустились. Она выглядела взрослее, чем когда-либо. Даже – старше. Грусть никого не молодит. Они сидели молча какое-то время, пока не стемнело совсем. Тогда Ванда встрепенулась – наконец-то можно показывать подарок! – Наташа, я хочу кое-что тебе показать. Только это на улице. Давай оденемся, и я отнесу тебя туда. – Куда? – насторожилась Наташа. – Недалеко, к лесу. – К лесу? – она подняла брови. – О господи, я не собираюсь делать из тебя жертвоприношение Иисусу! – воскликнула Ванда. – Я старая кгб-шная и црушная перечница, у меня профдеформация, – засмеялась Наташа. – И вовсе не старая! Все, одеваемся, пошли. Пошли-пошли! Встретимся у черного хода к лесу. Наташа неуверенно улыбнулась, глядя на Ванду с некоторым удивлением. Но все же послушалась и пошла к себе одеваться. Ванда, нетерпеливо приплясывая, стояла в теплой одежде у входа. Наташа вышла в зимнем спортивном костюме – на сей раз белом. – Я ожидала, ты наденешь черное, – рассмеялась Ванда. – Мы идем в лес. А там снег. В черном я буду готовой мишенью, – въедливо сказала Наташа. – Ладно-ладно! Перечница. Хватайся за меня. Ванда взяла Наташу за руку, щелкнула свободной рукой – и алый вихрь понес их к опушке леса. Смерч опустил женщин у входа в небольшой деревянный дом с заснеженной крышей. Внутри горел приятный оранжевый свет, отбрасывая отблески на сугробы. Ванда, не отпуская руки Наташи, провела ее к двери, на которой висел венок. Держаться за руки было приятно. Ванда распахнула дверь, открывая взгляду большую комнату с камином, круглым столом с кучей снеди. Люди, сидевшие за ним, поднялись, загалдели радостно, встречая гостей. Ванда щедрым жестом указала: заходи! – Мы только вас и ждали! – сказала крепкая женщина, работавшая у них на базе уборщицей. Наташа с удивлением посмотрела на Ванду. – Да-да, не удивляйтесь! Вы ведь наши супермены! Мы без вас никуда, – на них налетел крепенький мужчина с круглым пузиком. Свитер на нем был с оленями. Наташа порылась в памяти и вспомнила, что жизнерадостный крепыш, настойчиво снимавший с них куртки, работал на базе сантехником. За столом сидели офисные работники, дворники, повара – весь персонал, оставшийся на Рождество следить за огромной базой Мстителей. По комнате бегали, визжа и пища, дети разных возрастов. Солома из-под их ног летела по углам. – Мы думали, ну вот, смена на Рождество, какая скука, даже с детьми не увидишься, а Ванда вот что придумала! – затрещала какая-то женщина, ведя их за стол. – Садитесь! Почетные места для наших гостей. Куда ты лапу тянешь, Винс? Сначала обряд! Перед ними тут же поставили тарелки с огромными порциями риса, индейки, салатов, налили водки – Ванда с Наташей единодушно выбрали ее. Но пока что никто не ел и не пил. В середину комнаты вышла уборщица, видимо, самая старая из всех присутствующих, и стала разбрасывать семена, конфеты и орехи. Дети с воплями их подбирали, стукаясь лбами и цапаясь за добычу. Наташа невольно смеялась в голос. Ванде было тепло от ее смеха. Когда в окна забрезжил рассвет, Ванда пошепталась с крепышом, он кивнул и через какое-то время вернулся с украшенным дубовым деревцем. – Пора! – объявил он и протянул с поклоном Наташе. Та играла с ребенком, помогая ему складывать деревянный пазл на полу. – А? Что? Я? – опешила она, отвлекаясь от игры. – Да! – сантехник был непреклонен. Наташа оглянулась на Ванду. Та кивнула, улыбаясь. Романова поднялась, подошла к камину и зажгла сухое деревце. – Сколько искр, столько денег, – сказала она, запнулась и тут же вспомнила. - Сколько искр, столько счастья и веселья! – С Рождеством! – хором поздравили друг друга собравшиеся за столом. Ванда смотрела на Наташу, любуясь мягким теплом на ее лице. Романова улыбнулась ей. И Ванде было этого достаточно. ==== Она не ожидала эпилога этой истории. С чего бы? Наташа же ясно сказала о муже и детях. После праздника начались рождественские каникулы. Но Ванде было скучно сидеть просто так. Она ходила в зал, била грушу, читала учебники, экспериментировала со способностями в специальном «уголке Халка», как называли площадку, где можно было все ломать. Пила чай с Наташей. Ничего не поменялось. Кроме, пожалуй, выражения лица Романовой. Наташа уже не выглядела тихой и грустной. Она словно вернула саму себя – ту энергичную красотку с массой работы. И ей нравилась эта работа. Ванда радовалась, лелея мысль, что устроенная встреча Рождества по соковийским обычаям сделала свой вклад в возвращение Наташи. Примерно через неделю, в январе, кто-то постучал в дверь ее комнаты. Ванда отложила учебник, открыла. Романова протягивала ей коробку, перевязанную бантом. Черную коробку с алым бантом. Стильно. – Сегодня православное Рождество, – сказала Наташа. – В России его отмечали при царе. И стали снова отмечать не так давно. С Рождеством! – С Рождеством, – улыбнулась Ванда, принимая подарок. – Ты заходи. Наташа зашла в комнату, уселась в кресло, подобрала ноги. Ванда открыла коробку и ахнула. – Имбирное печенье! – Да, я надеюсь, вкусное, – сказала Наташа. Ванда немедленно захрустела печеньем. Оно действительно оказалось вкусным. Крайне вкусным. – Ты сама испекла? – Да, – улыбнулась Наташа. – Не может быть, – поразилась Ванда. – Я мультизадачна и мультиспособна. Пошли играть в снежки! Это священная обязанность всех зимующих – воевать за снежные крепости. Ванда рассмеялась, откладывая коробку с печеньем. Кажется, история не собиралась заканчиваться.