Я люблю меня

Мир — это я. Всякое живое существо, которое движется и думает, — это я. Мне иногда хочется стать кем-то попроще, деревом в лесу или снежинкой в метели, но чего нет, того нет, увы. *** Я — маленький грязный щенок. Но сейчас мне всё равно, что шерсть свалялась колтунами, а глаза гноятся, потому что я привязан за шею к торчащей из земли ржавой трубе. Огромные фигуры нависают и издают угрожающие рыкающие звуки. Я уже знаю, что это — люди. Иногда они пугающе кричат, но иногда оставляют кусочки еды. Поэтому я люблю людей, поэтому подошёл к одному из них, когда он поманил половинкой сосиски. У меня уже который день ломит задние лапы, но я всё равно пытаюсь вырваться — тяну жёсткую верёвку, упираясь в мёрзлую землю, мотаю головой, напрягаюсь из последних сил. Но верёвка слишком крепка, а труба прочно вбита в почву. Страшные люди-существа сверху громко рыкают и машут конечностями. Они кажутся такими неповоротливыми и громоздкими, что если бы только вырваться, то легко бы удалось удрать от них. Мне всего лишь нужно ещё немного постараться и разорвать проклятую верёвку. Огромная фигура наваливается сверху, загородив собой половину неба. От существа исходит невыносимо манящий запах сосиски, такой густой и сочный. Я вдруг думаю, что эти создания вовсе не враги, что они снова хотят меня накормить. Желудок начинает урчать, а я снова преисполняюсь любви. Существо полыхает теплом и светом, и вдруг точно такое же тепло появляется совсем рядом со мной. Не сдерживая радости, я визжу. И тут же становится слишком жарко. Огонь! Самое страшное, что только существует на свете! Огонь всюду — он прыгает по веткам и палкам, что грудой лежат рядом. Он даже охватывает ненавистную верёвку, но прежде, чем она сгорает, обжигающее пламя перекидывается на мою шерсть. Люди, я же вас люблю! Почему никто не поможет мне? Кажется, я визжу. Но не помню этого. *** Я — шестилетний мальчик. Ещё утром брат и его друг позвали меня посмотреть на огненного пса. Ух ты, огненный пёс! Мама бы точно нас не отпустила нас одних, но брат сказал, что мы просто погуляем во дворе. Моему брату уже тринадцать лет, поэтому ему много что разрешают. Но мы почему-то убежали на пустырь за гаражами. Когда я сказал, что мама будет ругаться, брат обозвал меня ссыкуном и велел валить домой. А потом пришёл его друг с маленьким щенком, и мне уже не хотелось возвращаться. И это огненный пёс? Да он едва на лапах стоит, весь грязный, облезший, тощий. Я пытался скрыть от брата разочарование, но тот всё равно заметил. Сказал, что скоро эта шавка превратится в настоящего страшного зверя. Они с другом сунули щенку кусок сосиски, а потом зачем-то привязали за шею к железяке; тот так отчаянно скулил и рвался, что мне стало даже жалко его. Но брат велел стоять тихо и не мешаться, поэтому я просто смотрел и гадал, что за огненный пёс выйдет из такого жалкого комка шерсти. Брат сунул под нос щенку ещё один кусок сосиски, а потом достал зажигалку и чиркнул колёсиком, но пламя вспыхнуло не с первого раза. Зато кучка смятых газет, которые были уложены вокруг щенка, загорелись мгновенно. Огонь поднялся и охватил «алтарь», как назвал его брат, и тут же стало жарко. Газеты, палки, ветки, картонные коробки весело корчились в пламени, но больше всего извивался в пламени щенок. Его чёрный мех мигом охватило ярко-золотым сиянием, он стал настоящим Огненным псом. Даже вопли были пронзительными, словно боевой клич. Но тут же завоняло палёной шерстью, горелым мясом, я почувствовал, как в животе стало противно и муторно. Меня затошнило, и брат закричал, чтобы я проваливал подальше от них. Брат был такой страшный, что я нечаянно заплакал. Я не плакса, но у него было злое лицо, а позади горел огонь и доносились ужасные визги, поэтому слёзы сами потекли. Брат больно-пребольно стукнул меня по голове, а потом закричал, что ненавидит меня. От этого мне стало так грустно, и я сказал, что тоже его ненавижу. Он схватил меня за волосы и сильно дёрнул, а вдобавок ещё и пнул. Почему-то устрашающий и торжественный вой огненного пса теперь казался лишь мучительным визгом, мне захотелось пойти домой, тем более, что уже совсем стемнело. Тошнота отступила, меня лишь чуть-чуть мутило от воспоминаний об отвратительном запахе. Но было обидно и больно, голова кружилась, а в носу хлюпали сопли. Ненавижу брата! Я вышел из-за гаражей и не сразу сообразил, где нахожусь. Но тут мимо проскользнула машина, резко вырулив из-за поворота. Оказывается, я пошёл в другую сторону и придётся возвращаться. Но проходить мимо брата и костра не хотелось, поэтому я двинулся вдоль дороги, чтобы обогнуть гаражи с этой стороны. В глаза ударил яркий свет, и тут же мне стало жутко больно. Я не понял, что такое меня толкнуло, подумал, что это брат выбежал навстречу и запулил вдогонку тяжёлым камнем по голове. Вот только слишком яркий свет ударил в глаза, но и он тут же погас, стало тихо и лишь немножко больно. А ведь на самом деле я люблю своего брата, который хоть и больно дерётся, но всегда делится конфетами, а сегодня даже позвал посмотреть на огненного пса. Надо будет потом ему об этом сказать. *** Я — неудачник. Но это ведь неважно, правда? Кому какое дело до чужих проблем, если можно просто сказать: «Прости, дорогой, но я не могу тратить столько сил на человека, который по две недели не выходит из запоя». Чёртова сука! Я могу завязать в любой момент, но эта шлюха непременно хочет довести меня до бешенства своими придирками. Тупой бабе не понять, что у мужика должны быть друзья, с которыми он может нормально посидеть и по-мужски поговорить. Вместо того, чтобы молча поднять свою задницу и принести нам по пиву, она начинает вопить как резаная. Но я ни разу не бил её, хотя видит Бог, тварь это заслужила! Я не говорю про пару пощёчин или шлепков по заднице для воспитания, но бить — никогда. Так какого хрена она мне предъявляет? Мужик просто обязан показать бабе, где её место. От всех этих мыслей зудит голова. Позарез нужно было хоть немного успокоиться, просто чтобы нормально держать руль. Я сегодня выпил всего пару банок пива, это же сущая фигня, от этого не пьянеют. Поэтому от ещё одного маленького глоточка ничего не будет. Но банка перекатывается где-то на заднем сиденье, не хочется останавливаться, чтобы достать. Я торопливо открываю бардачок и посылаю мысленный поцелуй своей Удаче. Вот это нормальная женщина, которая всегда поддержит в трудную минуту. Внутри бардачка, заваленная штрафными квитанциями (будь они прокляты!), лежит маленькая походная фляжка — я помню, как бывшая подарила мне её на День святого Валентина несколько лет назад. Тогда мы чуть не поженились. По горлу растекается горячая, едкая, но до невозможности приятная жидкость. И сразу мир становится тёплым и приветливым. Нет уже хмурой осени, склочной бабы, дорожных полицейских. Точнее, всё это, конечно, никуда не исчезает, но просто превращается во что-то отдалённое и не касающееся меня. Сейчас есть просто дорога, скачущий свет фар, скорость и ещё один глоточек. И низенькая фигурка в ближнем свете. Крохотный силуэт на миг вырастает прям перед глазами и тут же скрывается где-то вне пределов видимости лобового стекла, под бампером. Я даже не слышу крика или удара, единственным звуком остаётся стук моего собственного сердца — но он заглушает всё остальное. Я не помню, как жму на педаль и двигатель уносит машину прочь. Мне показалось! Мне показалось, слышите! Я просто еду домой и нет на дороге никаких детей. Да и что делать ребёнку в темноте на проезжей части позади стены гаражей? Конечно, там никого не было. Я нашариваю фляжку и с трудом отворачиваю крышку. Руки дрожат, надо же. Привидится же такое. На этот раз алкоголь не делает мир простым и понятным местом, он просто приглушает все звуки. Я смаргиваю, не понимая, почему фары начали светить слабее, а двигатель вдруг практически замолкает. Лобовое стекло мутнеет, я тянусь, чтобы его протереть, но ладонь никак не может коснуться окна. Я тянусь и тянусь, а оно словно отдаляется. Чёрт побери, да что тут происходит?! Какого чёрта производители машин конструируют такие идиотские модели? Тормоз тоже перестаёт слушаться. Но мне нужно остановиться, чтобы протереть это чёртово стекло. Хотя ведь двигатель заглох, почему машина ещё едет? А может, она уже стоит? Я открываю дверцу, чтобы выйти и посмотреть снаружи, и в этот момент проклятущее лобовое стекло как специально бросается мне навстречу. Днище машины почему-то кренится, и я не могу удержаться на сиденье. Снова всё качается и переворачивается. С заднего сиденья летит та самая банка пива и крепко врезается мне в лицо. Но я никак не могу вскрикнуть, потому что боль в груди мешает сделать даже вдох. Пространство вокруг крутится и мнётся. Днище-крыша-днище-крыша. Дверца. Открытая за мгновение перед тем, как начинается эта карусель, дверца почти срывается с петель. Но не отлетает, а захлопывается, ударяя мне по шее. Но я этого не помню, потому что вдруг оказываюсь высоко и даже могу разглядеть покорёженную, смятую как шарик из фольги машину. И собственное тело, частично высунувшееся из салона. Кажется, та часть меня, что осталась внизу, обмочилась, но мне уже всё равно. Я с чего-то вдруг вспоминаю ребёнка, что парой минут раньше возник перед машиной. Был он или нет? Эй, приятель, без обид, ладно. Ты уж извини, я сегодня пьян. Бывай, люблю тебя. *** Я — голоден. Пытался заснуть, вцепившись лапами в ветку. Уже слишком темно и холодно, чтобы искать еду, хотя острый голод никак не даёт забыться. И в этот момент грохот и яркий свет заставили меня встрепенуться и сорваться с места. Сперва казалось, что мне грозит опасность, но это опять укатился под гору кусок металла. Они тут постоянно катятся вниз, не знаю, что это могло бы обозначать. Но наблюдать за ними весело. Металлическая масса последний раз покачнулась и застыла. Я долго и терпеливо ждал, не произойдёт ли чего-то ещё. Уже начали подлетать остальные из стаи, лениво перебрасываясь короткими сообщениями. От металла шёл вонючий противный запах, но не настолько, чтобы прогнать меня. Я ждал, что случится дальше. А вот же оно, интересное! И как я раньше не заметил? Поодаль от металлического уродца лежал, поблёскивая кровью, кусок еды. Ещё чуть дымящееся мясо, сорванная кожа, куски мышц, кости — всё то, что может наполнить пустой желудок престарелого ворона. Я осторожно, стараясь не привлекать внимания остальных, спланировал вниз со своей ветки и лёгкими прыжками приблизился к мясу. Даже если я успею оторвать один-два куска, то этого вполне хватит, чтобы уютно пережить сегодняшнюю ночь. Один глаз у куска мяса был открыт и смотрел на меня. Люблю глаза. Я быстро оглянулся, но поняв, что остальные ещё ничего не сообразили, быстро выдернул клювом мягкий скользкий шарик. Глаз был большим, мокрым и очень тёплым. Я проглотил его с трудом и тут же почувствовал непреодолимую любовь и благодарность к куску мяса, который так заботливо появился передо мной. Я слишком стар, чтобы успешно охотиться, и уже несколько дней вынужден был голодать. Но, может, благодаря тебе, переживу и эту зиму. Я люблю тебя, кто бы ты ни был. Я люблю меня.