Baby day

Чимин просыпается от не громкого глухого звука вибрации, что издает телефон с прикроватной тумбочки. Омега резко раскрывает глаза, молниеносным движением дотягиваясь до гаджета, чтобы отключить сигнал будильника, пока тот не разразился чуть шепелявым и бесконечно охеренным, но таким не нужным сейчас “Bultaoreune”. Он выдыхает облегченно, когда обернувшись, видит, что два самых любимых его человека, сладко причмокивая, продолжают смотреть сны. Осторожно выскользнув из-под одеяла, Чимин еще несколько секунд любуется своими альфами, а потом быстро делает пару фотографий, пополняя и без того огромную коллекцию, потому что нет ничего милее в мире, чем видеть как свернувшийся в позу эмбриона Юнги, нежно обнимает, будто защищая, такого же скрутившегося калачиком сынишку. Улыбаясь счастливым идиотом, омега тенью выскальзывает из спальни, двигаясь совершенно бесшумно сначала в сторону ванной, а потом и кухни. Вообще, с тех пор как в их семье появился малыш Минни, Чимин научился быть ниндзя, с их бесшумностью и отточенной до абсолюта реакцией; выучил несколько десятков популярных песен, которые его сыночек бесконечно обожает, с удовольствием слушая вместо колыбельных и, конечно же, отточил мастерство засыпания на любых (а иногда и около любых) поверхностях до совершенства. Иногда омега думает, а не был ли в прошлой жизни Юлием Цезарем, ведь только тому под силу было выполнять несколько дел сразу, и почти сразу отмахивается от этого, потому что в Сеуле такой вот Юлий каждый второй омега, имеющий малыша. Он волнуется немного, соображая себе простенький завтрак, потому что сегодня целый день проведет у родителей, которым обещался помочь с переездом еще с месяц назад. И не то чтобы он не доверяет Юнги, как раз наоборот - его альфа души не чает в маленьком сыне и каждую свою свободную минутку старается провести с ним, помогая Чимину, разгружая его, предоставляя такие нужные часы для себя самого. Только обычно это время длится около двух-трех часов, в которые омега ходит в салон или встречается с друзьями, а тут весь день… Нет, Чимин полностью доверяет супругу, но чувство легкого беспокойства его так и не отпускает. Уже полностью готовый к выходу, омега на цыпочках прокрадывается в спальню, целует мужа в щеку, отчего тот приоткрывает лениво один глаз и шепчет почти неслышное “Уже уходишь?” Чимин кивает безмолвно, одними губами говоря “Я вас люблю”, слыша в ответ “Мы тебя тоже”, и замирает, когда сыночек начинает копошиться и кряхтеть у Юнги под боком. Тот жестом показывает, чтоб Чимин валил уже, поглаживая ребенка по спинке очень осторожно и нежно. Омега улыбается, исчезая из комнаты так же бесшумно, как и появляется. * Юнги не сразу понимает, что происходит - из любимого и обожаемого сна его выводит звонкий шлепок. Он хмурится, чуть ворочаясь, потому что бок, кажется совсем затек и, когда уже готов вот-вот снова отправиться в мир грез, его бьют по правой щеке. Альфа приоткрывает глаза, наблюдая сквозь узенькие щелочки, как его обожаемый сын заносит малюсенькую ручку для очередного удара, который не заставляет себя долго ждать. Раздается еще один громкий шлепок и место удара начинает неприятно покалывать. Он открывает глаза, вздыхает, бурча хриплое со сна “Не сплю я уже”, когда к его щеке снова припечатывается маленькая пятерня. - Эй, я же сказал, что не сплю! - возмущается альфа, потирая наверняка покрасневшую уже щеку, - Маленький разбойник… Малыш прикрывает ротик кулачками, сдавленно хихикая, наблюдая за поднимающимся с кровати отцом своими хитрыми глазками-бусинками. Он дергает ножками в нетерпении, тянет к Юнги ручонки повторяя свое “лу-лу-лу”. - Что, на руки хочешь, да? - улыбается альфа, потому что сынишка только что не подпрыгивает на месте, - Но ты же ударил меня, я так обижен… - он выставляет чуть вперед нижнюю губу, уверенный, если бы его видел Чимин, пищал бы от восторга, ведь “Вот почему я в тебя влюбился, Юнги-я, ты такой милашка…” - Даже не знаю… Чтобы сделал папа Чимин на моем месте, м? На имени Чимина мальчик начинает подпрыгивать сильнее, повторяя звонкое “па-па-па”. Юнги падает обратно в кровать, ловит подпрыгнувшего от его действий высоко сынишку, пару раз подбрасывает в воздух, отчего тот радостно смеется, расставляя ручки в стороны, а его волосы смешно взлетают вместе с ним, а потом возвращает на кровать, начиная щекотать, аккуратно перебирая тонкие ребрышки, отчего по всей комнате разливается кристально чистый заливистый детский смех. Малыш брыкается, прикрывая порозовевшие от смеха щечки маленькими ладошками, пока Юнги голосом диснеевских пиратов нараспев произносит громкое “Аха-ха-ха-ха, вот ты и попался”, утыкаясь в мягкий пухленький животик, показавшийся из-под задравшейся пижамки. Они возятся до тех пор, пока малыш Минни не начинает икать, отчего Юнги резко оставляет ребенка в покое, бурча что-то о том, что папочка их за такое по голове точно не погладил бы и, подхватывая ребенка на руки, несется в сторону кухни, где сажает сына в высокий стул для кормлений и дает бутылочку с водой. Альфа включает телевизор, сразу же ища хоть какой-нибудь мало-мальски приличный мультфильм и, пока сынишка отвлекается на яркую картинку, отлучается в ванную по естественной нужде. Привести себя в порядок ему не дает грохот со стороны кухни - Юнги, спотыкаясь о собственные ноги мчится в ее сторону, чтобы увидеть довольную мордашку сына, которому, видимо, слишком быстро надоедает одиночество и он, не придумав ничего лучше, запускает своей наполовину пустой бутылочкой в сторону раковины, попутно сбивая подставку с ножами. Малыш довольно жмурится, видя в дверях взлохмаченного обеспокоенного отца, вскидывает вверх ручонки, щебеча свое “па, лу”. - Мин Донмин, ты что вытворяешь? Я чуть не убился, пока бежал к тебе. Ты зачем бутылочку швырнул, м? Папа будет очень недоволен, если я ему расскажу. - строго говорит Юнги,собирая разбросанные по полу и столу ножи. Альфа слышит расстроенное “Не”, а когда смотрит, наконец, на сына, тот выглядит таким несчастным и грустным, с этой своей оттопыренной нижней губкой и влажным взглядом, с заломленными бровками и ручками, которыми теперь закрывает глазки и заалевшие щечки от пристального отцова взгляда, что у Юнги внутри все дрожит и с хрустом ломается. - Ох, и что мне с тобой делать? - со вздохом говорит он, подходя к сынишке, - Эй, малыш, ну не грусти, я же это не серьезно, - ребенок прячется и отворачивается, Юнги присаживается перед ним на корточки, заглядывает с разных сторон, - Пойдем умываться? - он точно знает, что нужно его ребенку... В одной руке у альфы зубная щетка, на сгибе второй сидит малыш Минни, тянет пальчики к уголку юнгиных губ, собирает пену зубной пасты, пачкая отцу щеки и нос. Он смеется, показывая свои десенки с пока еще единственным зубиком, а когда Юнги фыркает, хлопает в ладошки, а потом и отцу по щекам, отчего тот роняет щетку и, с глухим звуком, та приземляется в раковину. Юнги полощет рот, с хитрой моськой посматривая на сына через зеркало, а потом брызгает тому в лицо теплой водой. Тот замирает от неожиданности, как делает всегда и, когда альфа брызгается еще раз, начинает смеяться, размазывая воду по щечкам и лбу, смешно фыркая, словно котенок, которого макнули носом в молоко, а потом просто прячется, утыкаясь в отцово плечо, приподнимается и снова прячется, дразня, и смеется громко-громко. - Ну все, а теперь надо причесаться. - говорит Юнги, стирая с личика малыша лишнюю влагу, ту, которая не успела впитаться в его футболку, а потом несколько раз проводит по мягким волосам расческой, превращая своего лохматого воробышка в аккуратного примерного малыша. Мальчик пыхтя, отбирает у альфы расческу и тянется расчесать уже его все еще взлохмаченные волосы, стукает пару раз по голове - довольно больно стукает, кстати, и недовольно куксится, когда отец немного раздраженно ее отбирает. - Мне больно. - строго говорит Юнги, на что получает внезапный неуклюжий поцелуй в щеку, крепкие детские объятия и невинную улыбку. И разве может он злиться на свое маленькое чудо… * Всегда, всю свою жизнь, Юнги было неловко и некомфортно в присутствии детей. Нет, он любил их, правда любил, не смотря на их взбалмошность и вредность, но, в некотором роде, боялся их, не зная как подступиться, наладить контакт, думая, что одно неверное слово и малыш разразится громогласным плачем. Иногда Юнги сравнивал их с бомбой замедленного действия. К слову, альфа никогда не умел детей успокаивать, находить нужных слов, потому, по возможности, старался не находиться в их обществе слишком долго, хотя те без страха и стеснения с первых же секунд знакомства тянули к нему свои маленькие ручонки. Когда Чимин сказал, что у них будет ребенок, Юнги честно, не поверил. Он просто улыбался какой-то не слишком похожей на настоящую улыбкой, себе самому напоминая коротнувшего робота, с застывшей на лице эмоцией. Чимин тогда понял все по-своему, смертельно обидевшись, ведь “Ты совсем не рад. Я слепой по-твоему, у тебя на лице все написано…”, а потом проревел добрых полтора часа, не в силах успокоиться ввиду разбушевавшихся гормонов. Но нет, Юнги был рад, господи боже, как он был рад - это просто невероятно, ведь внутри его любимого омеги зародилась жизнь - их малыш, плавающий туда-сюда, словно головастик, и теперь его любви станет в два, а то и в три раза больше. Да, Юнги был счастлив, но это так же было настоящим шоком, потому что он все еще не умел общаться с детьми, потому что его все еще почти парализовало, стоило младенцу зареветь на его руках. А ведь после рождения ребенка ему придется заниматься с ним чуть ли не двадцать четыре на семь, иногда оставаться с ним наедине, потому что Чимину, альфа уверен, нужно будет время на себя. Юнги был в панике, даже несмотря на всепоглощающую нежность к своему малышу, который на тот момент был всего лишь маленькой точкой на снимке УЗИ… - И в кого ты такой неряха? - вздыхая, спрашивает Юнги, когда сынишка проводит по пухлым щечкам перемазанными кашей ручками, довольно улыбаясь. Малыш игнорирует и уворачивается от всех попыток альфы покормить самому, капризничает и отбирает ложку, размазывая светлую субстанцию детской каши по стульчику, фартуку и щекам. Ложка ребенку скоро надоедает и есть он пытается по-простому - руками - так вкуснее и веселее, а причитающий над его небрежностью отец совсем не в счет. Юнги как раз отмывает от налипшей каши сынишке щечки, под его веселое “ка-ка-ка”, когда телефон мигает входящим сообщением. - Да-да, ка-ка-ка, - поддакивает альфа ребенку, - Гадость та еще эта твоя каша. Неудивительно, что ты ее не ешь… - бурчит он, отвлекаясь на мигающий индикатор. Сообщение от Чимина, Юнги фыркает, потому что его омега просто неисправим и волнуется каждый раз как в первый. my Chim: “Как там мои любимые мужчины?” Юнги улыбается, смотрит на сына, который снова извазюкался в каше, с ласковой улыбкой просит “Мин-а, улыбнись папочке” и, когда малыш растягивает губки в (почти) беззубой улыбке, делает пару фото, тут же отправляя Чимину. you: “Мы завтракали” Пишет коротко альфа, а подумав, добавляет: “Давно хотел сказать, что его каша редкостное дерьмо” Чимин присылает хохочущий смайл и что-то о том, что знает и ему искренне жаль их сладкое солнышко, а через пару секунд добавляет: my Chim: “У вас же все хорошо, да?” you: “Боже, Чим, я взрослый человек и смогу позаботиться о своем сыне.” “Не волнуйся.” Юнги небрежно ерошит волосы на затылке, обиженно бурча в сторону сына “Твой папа неисправим”, на что малыш улыбается еще шире, повторяя за отцом “па-па-па”. Альфа убирает тарелку с остатками каши в мойку, успевает вымыть сыну ручки и личико, бросить его испорченный нагрудничек в стирку, когда Чимин присылает свое: my Chim: “Он и мой сын тоже” “И я имею полное право волноваться” Юнги только глаза закатывает, бубнит что-то нечленораздельное под нос. Он живенько так представляет, как омега сейчас дует губы, как будто бы его смертельно обидели, как ходит взад-вперед, нервно зачесывая назад волосы пятерней. И если бы Чимин был тут, с ним дома, альфа бы давно его успокоил - лучшее лекарство для его омеги - поцелуи, а Юнги как раз просто обожает своего мужа целовать. you: “Если хочешь, мы поговорим об этом, когда ты приедешь” Чимин отзывается сразу коротким “Хорошо”, а еще через пару секунд присылает “Я скучаю”. Альфа фыркает букой, но улыбка так и просится. Он подходит к болтающему ножками сыну, присаживается рядом, целует пухленькую щечку, отчего малыш приятно жмурится, и делает селфи, тут же отправляя Чимину с короткой припиской “Мы тебя очень ждем”... По телевизору какой-то музыкальный канал, Юнги крутит задницей совсем не в такт веселенькой песенке, бормочет приставучий мотивчик под нос, совсем не попадая в ноты, собирая пару бутербродов для скромного обеда, но больше, конечно, прислушивается, как на своем детском миленьким омежкам с экрана подпевает его сын - подпевает радостно и громко, вскидывая ручки, дергая ножками из стороны в сторону. Малыш по-лисьи щурится, пытаясь повторить за движениями, которые делают руками певцы, а Юнги довольно улыбается, гордо наблюдая за своим сокровищем. … и искренне не понимает, как, до идиотской паники просто, мог бояться этого милого кроху еще несколько месяцев назад... Вообще, он думает, хотя нет, Юнги уверен, что Донмин будет потрясающим альфой, невероятно красивым, сильным и мужественным. Еще бы - внешность его Чимина просто невероятна, с этими его преступно пухлыми губами, которые унаследовал их малыш, аккуратным носом, чистой кожей, с прекрасным карамельным оттенком. Даже его небольшие глаза делают омегу невозможно привлекательным, особенно когда тот смотрит пристально, чуть исподлобья, и взгляд такой темный, пронизывающий, манящий, многообещающий даже… Себя Юнги уродом тоже не считает, пусть он не такой мускулистый и высокий, как другие. У Донмина его глаза - небольшие, темные, с лукавым прищуром - лисьи, как говорит Чимин, а еще цвет кожи - светлее, чем у остальных - Юнги выделяется и непомерно горд, что выделяться будет и его сын. Это глупо, может быть, но альфе откровенно плевать. Главное, что его мальчик непередаваемо милый и чудесный, красота его неоспорима уже сейчас, да и умом не обделен, отчего мужчина лишь сильнее его обожает. Из мыслей Юнги выводит громкое донминово “Па!”, отчего альфа дергается, и кофе из турки, который он как раз снимает с огня, расплескивается и попадает на ногу. - Ах_ты_ж_блять! - скороговоркой выплевывает Юнги, пританцовывая на одной ноге. Он шипит рассерженным котом, стараясь скорее найти в холодильнике лед. Малыш Минни громко заливисто хохочет, глядя на ругающегося отца, он не сильно стучит по столику на своем стульчике, всем своим видом показывая восторг и радость, а потом снова выкрикивает “Па!”, подпевая очередной песне из телека, и снова смеется. - Смешно тебе, да? - спрашивает, кряхтя, Юнги, прикладывая, наконец, лед к пострадавшей ноге. Он облегченно выдыхает под очередное донминово “Па!”, выпрямляется, чтобы дотянуться за мазью от ожогов и, обработав кожу, ковыляет на свое место, - В тебе совсем нет сострадания, - продолжает он, откусывая от своего бутерброда, - Отцу больно, а ты хохочешь. Тебе не стыдно, мелкий? Мелкому не стыдно нифига, он продолжает улыбаться во весь рот, активно размахивая руками над головой, подпевая вновь сменившейся песне, отчего альфа вздыхает только, улыбается в ответ, доставая из кармана домашних штанов телефон, чтобы записать небольшое видео для истории. Он смотрит на сынишку через экран мобильника, чувствуя, как грудину распирают безграничные обожание и любовь к этому маленькому несмышленому человечку - его маленькому смыслу жизни… * - Донмин-а, идем купаться! - громко зовет Юнги, выходя из ванной, где заканчивает приготовления к водным забавам своего малыша. Минни сидит в гостинной перед работающим телеком, по которому диснеевский “Король лев”. Он увлеченно катает машинку с характерным “ввввввв”, отчего слюнки появляются на губах и катятся к подбородку. Ребенок одним глазом посматривает на мелькающую картинку и, когда слышит отца, бросает все и ползет на голос. Малыш натыкается на отцовы ноги спустя пару минут, поднимает личико, смотрит серьезно и внимательно, а потом хватается цепкими ручонками сначала за одну штанину, потом за другую, подтягиваясь выше, чтобы встать на крохотные ножки, еще неуверенно совсем, и заулыбаться так лучисто и искренне, как умеют только маленькие дети, услышав юнгино “Молодец, сынок.” Юнги устало улыбается (воистину, Чимину стоит поставить памятник, ведь тот усталости своей почти не показывает), подхватывая ребенка на руки, отчего тот протестующе кряхтит и вырывается. Донмин учится ходить и это - настоящая проблема. Во-первых, он начинает раньше других детей, что совершенно нормально, если верить словам их педиатра, а во-вторых... Теперь на прогулках он совсем не хочет сидеть в коляске. Теперь он гордо вышагивает по тротуару, держась за юнгины или чиминовы пальцы, крутя головой во все стороны, улыбаясь ярче солнышка на небе, только вот спины его родителей потом отзываются тупой ноющей болью, прямо как сегодня. На дворе пышущий жаром июнь, поэтому на сегодняшней прогулке малыш весело вышагивает в своем миленьком джинсовом комбинезончике, спотыкаясь неловко, водит Юнги кругами и смеется, когда альфа шипит от боли в пояснице. Сегодня они ходили не туда, куда надо было Юнги, а туда, куда хотел Минни, потому что альфа так недальновидно не взял с собой коляску, считая, что прогулка не затянется надолго. В итоге почти три часа не разгибаясь и, если альфа силой хотел изменить маршрут движения маленьких ножек, Донмин тут же начинал капризничать и плакать, протестуя. Медленно шагая, они доходят до магазина игрушек, в котором Юнги и покупает ту самую машинку, с которой малыш играет перед телевизором, а потом заглядывают в другой, где альфа приобретает принадлежности для своей работы, и так же не торопясь возвращаются домой, по пути встречая большого холеного пятнистого кота, увидев которого, малыш начинает вырывать ручки, чтобы дойти самому. Он делает пару самостоятельных шагов, когда ножки не хотят больше слушаться, и мальчик просто падает на попку, и глазки его тут же наполняются влагой, а жалобное “кх-кх”, адресованное коту, разбивает Юнги сердце. Альфа поднимает сынишку с тихим “Не плачь, малыш” и несет к коту, которого Донмин тут же начинает тискать, обнимать и гладить, пару раз норовя схватить за пушистый хвост. Строгое юнгино “Так нельзя, ему больно” и малыш оставляет попытки лишить животное самого дорогого. Он смеется, когда кот начинает ходить вокруг, ласково обтираясь и громко мурлыча, прикрывает ладошками носик, чтобы проворный хвост не щекотал личико, а потом жалобно смотрит на Юнги, говоря “Па, кх..”, указывая пухленьким пальчиком вслед уходящему коту. - Котику нужно домой, Минни. - ласково говорит альфа, поглаживая волосы сына, успокаивая, - Нам тоже пора. Придем сюда завтра. - добавляет следом, подхватывая малыша на руки, целует покрасневшие глазки, делая для себя пометку, уболтать Чимина на кота. Донмин не спит сегодня днем из-за долгой прогулки, и если об этом узнает омега, обязательно устроит Юнги головомойку и полуторачасовую лекцию о важности дневного сна для маленьких детей, а также о соблюдении режима питания. Второе, к слову, потому что малыш не хочет ужинать кашей, выпив лишь молочной смеси и заев все это яблочным пюре. Альфа очень любит своего омегу, но его занудство терпит с трудом. Иногда тот просто невыносим… Малыш громко пищит и хохочет, заливается, хлопая раскрытыми ладошками по воде. В его глазах столько восторга и счастья, что и Юнги невольно улыбается, почти насквозь мокрый, хотя до безумия не любит сырость. Они играют с надувными уточками, альфа их топит, а те тут же всплывают на поверхность, чем вызывают дикую радость ребенка - тот хлопает ладошками, а потом со всей силы бахает по воде, окатывая Юнги новой порцией брызг. Тот отфыркивается, забирая мокрую насквозь челку назад, в ответ брызгая в лицо сынишки, отчего Минни верещит еще веселее и ярче. Юнги аккуратно выдавливает ароматный шампунь на темную сыновью макушку, вспенивает и бережно прикрывает глазки, пока смывает, чтобы не щипало - альфа мало верит всей этой брехне с “нет больше слез”. Малыш чихает от попавшей в носик воды и трет устало кулачками сонные глазки. Отец забирает его из воды, прижимая как есть мокрого к себе, и только потом тянется за полотенцем, укутывая в кокон, из которого только милый курносый носик да черные глазки и торчат. Он вытирает насухо, хорошенько просушивая волосы полотенцем, а потом надевает новенькую зеленую пижамку с милыми кроличьими ушками, которую совсем недавно купили вместе с Чимином. Минни улыбается сонно на отцово “Красавчик мой”, получая теплый поцелуй в мягкую щечку, тянет ручки следом, когда альфа просит “Посиди тут, я быстро переоденусь”, зевает сладко, находя в ворохе игрушек любимую желтую собаку с длинными черными ушами, и почти засыпает сидя, когда поправляющий безразмерную худи Юнги берет его на руки. - Наш папочка скоро придет, мы должны его дождаться. - говорит альфа, укладываясь на диване. Он устраивает сына на себе, поглаживает волосы и спинку невесомо и бережно, тот поджимает ножки беззащитно, сжимая в маленьких, но сильных пальчиках черное игрушечное ухо и через пару минут, глубоко вздохнув, засыпает. Юнги вдыхает полной грудью аромат своего ребенка - нет, не природный, для него малыш еще слишком мал. Альфа дышит ароматом детского шампуня, молочной смеси, а еще слабым от стирального порошка и кондиционера для белья с лавандой - дышит и надышаться не может, потому что дыхание перехватывает от накрывающих чувств. Он никогда не считал себя сентиментальным, но уголки глаз предательски пощипывает, и Юнги торопится их прикрыть, борясь с неожиданной влагой, незаметно для себя самого засыпая с мыслью, что был непроходимым придурком, когда первое время не подходил к сыну, тем самым не только обижая Чимина, но и себя лишая сладких мгновений настоящего отцовского счастья. Во сне он осторожно, но крепко прижимает к себе крохотное тельце любимого сына, будто защищая свое сокровище от всех невзгод разом. И, когда их в таком положении видит вернувшийся жутко уставший Чимин, просто смотрит пару минут не отрываясь, чувствуя странную легкость где-то внутри, а в глазах внезапно - слезы. Он стирает их быстро, моргая часто-часто, не громко шмыгая носом, а потом делает фотографию улыбающегося во сне альфы, прижимающего к себе их маленького Минни. Она первая такая в его огромной коллекции. И если когда-нибудь у Чимина спросят, что такое счастье, без лишних слов, он просто покажет это фото...