***
«Тогда Тулкас воскликнул: «Говори, о нолдо, да или нет! Но кто откажет Йаванне? И свет сильмариллов не пришел ли от ее работы в самом начале?» («О побеге нолдор»)
Они стояли на холме Эзеллохара. Он больше не был зеленым. Трава побурела и поникла. Пруды Варды теперь были пусты, и дно их, мощеное белыми каменными плитами, покрывала липкая грязь. Огромные стволы расселись глубокими трещинами с темным, словно обугленным нутром. Листья осыпались и лежали слоем хрупким, как старые кости, и костяно-белесыми были сухие лепестки Тельпериона. Гниль пятнала желтоватые бутоны Лаурелин, так и не успевшие распуститься. Почерневшие голые ветви с глухим треском ломались от легкого прикосновения. — Вот что стало с Древами, — с трудом произнесла Йаванна. — Они умирают. Зеленое ее платье отливало мертвецкой синевой, и даже рыжеватое золото волос казалось теперь изъеденным ржавчиной. — Может быть, они уже мертвы? — Нет, жизнь еще теплится в них. Но время уходит. Судьбы Арды сейчас в твоих руках. Усмешка тронула губы Феанора, холодная, колючая. — Не льсти мне, валиэ Йаванна. Пять лет назад Намо велел мне помнить, кто и что я есть. — Это до сих пор жжет тебя, Феанаро? — Да. И не скоро перестанет. Но смысл моих слов от этого не изменится. Я всего лишь Воплощенный, рожденный в мир от обычных отца и матери. Судьбы Арды не могут зависеть от одного меня. — Сейчас это так. Свет Древ живет сейчас только в сильмариллах. — Свет Древ никогда не выходил за Пелори. Разве с Ардой что-нибудь случилось? — Но теперь тьма настала и по эту сторону Пелори. — Что ж, Аман всего лишь сравнялся с Внешними Землями. — Я всегда хотела, чтобы они сравнялись в свете, а не в тьме. Феанор осторожно провел пальцами по опаленной коре Лаурелин, поднял голову, снизу вверх глядя на теряющийся во мраке ствол. Рядом с Древами уже не казалось странным требование всех трех сильмариллов. Удивляло скорее другое: неужели света, заключенного в трех камнях не крупнее лесного ореха, могло хватить на возрождение этих гигантов. — Йаванна Кементари, зачем ты привела меня сюда? Йаванна помолчала, как будто прислушиваясь. Говорить с Феанором в Круге Судеб было плохой идеей. Йаванна окончательно убедилась в этом, едва взглянув на него. Манвэ следовало чуть лучше понимать природу Воплощенных. Велев Феанору предстать там же, где пять лет назад после вдосталь публичных разбирательств семейных дрязг он был отправлен в изгнание, будь это хоть сто раз справедливым — неужели Манвэ мог рассчитывать на его согласие? Тем более когда дело касалось сильмариллов. Тем более в окружении четырнадцати Стихий, отчего любая просьба делалась приказанием. — Здесь мы можем спокойно поговорить, — сказала она. — Зримых и незримых, поблизости нет никого. Нас никто не слышит и не будет нам мешать. Не знаю, что из этого выйдет, но по крайней мере ты не обвинишь нас в том, что все мы выступили против одного Воплощенного. Она предлагала перемирие, и, кажется, Феанор принял его. — Действительно ли вы хотите получить мои камни оттого, что нет другого выхода, а не потому, что это для вас проще всего? — Я могу поклясться тебе в этом. Феанор покачал головой. — Даже клятвы брата Манвэ оказались пустыми словами. — Но я ведь не Мелькор. — Разве он не вала? Вы и он одного рода. — Твои слова оскорбительны! — не сдержалась Йаванна. Она знала, с кем имеет дело, она собиралась быть терпеливой, но всему имелся предел. Йаванна была здесь не для того, чтобы молча выслушивать поношения. — Вы слишком долго косились на сильмариллы, чтобы я был доверчив. Конечно, после всего, что происходило вокруг камней, нелепо было рассчитывать на иное. Йаванна постаралась успокоиться. — Как бы то ни было, я не могу ответить тебе ничем, кроме слов. И если ты не веришь даже клятвам, чему же ты поверишь? — Не надо клятв. Дай мне честные ответы на мои вопросы. — Как ты распознаешь правду, если подозреваешь меня во лжи? — Я положусь на свой разум. Если я ошибусь, мне некого будет в этом винить, кроме себя. — Я буду отвечать тебе без обмана. Спрашивай. Она обязывалась, не представляя, чего ожидать. Ход мыслей Феанора мог быть каким угодно. — Почему непременно нужно восстанавливать именно эти Древа и именно тебе? — Второе очевидно: кому же делать это, как не мне, которая создала их? Из всех существ только я знаю полностью их свойства. О первом я уже говорила: потому что я не могу создать новых. Это труд, который можно совершить только однажды, и в другой раз он уже не под силу. Феанор едва дал ей договорить. — Ты не поняла мой вопрос, валиэ Йаванна, или сделала вид, что не поняла. Вы рассказывали нам, что прежде Древ Арду освещали светильники Аулэ, и я ни разу не слышал, чтобы он не мог их повторить. Но даже если бы и так, кроме тебя и Аулэ, есть еще двенадцать Стихий, и ты не самая могущественная из них. Так почему заниматься восстановлением света должна именно ты? Почему другие не могут что-то сделать? Варда сотворила и повесила звезды — неужели ей невмочь осветить хотя бы Валинор? Йаванна вздохнула, подыскивая слова. — И светильники, и Древа только умножали и изливали свет, но не рождали его изначально. Свет должен быть помещен в них извне. — Так в чем же дело? Вы поместили свет в Иллуин и Ормал, в Древа — что мешает поместить его снова еще куда-нибудь? Теперь Йаванна молчала долго, а когда наконец заговорила, голос ее звучал глухо. — Я не должна посвящать тебя в это и надеюсь, что ты не употребишь мои слова во зло. Мы могли бы создать светильники, древа или что угодно, но нам нечем будет их наполнять. У нас больше нет света. К удивлению ее и некоторому облегчению, Феанор оставил без внимания другой, истинный смысл ее слов. По крайней мере, пока. Или, может быть, Феанора вовсе не интересовали эти горние материи. — Но звезды тоже сделаны из этого света. На небе их тысячи. Если исчезнут две-три или десяток, мир даже не заметит. Почему нельзя взять их? — В них свет одного только Тельпериона. Этого будет недостаточно. Молчание затягивалось. Феанор хмурился своим раздумьям. Йаванна наконец решилась тронуть самое опасное. — Что для тебя эти камни, Феанаро? Почему ты так привязался к ним? Собственная искренность давала ей надежду услышать что-то похожее в ответ. — Они самое прекрасное из всего, что я сделал, — Феанор говорил, глядя в пространство мимо Йаванны. — Мне не жаль ни света, ни своего труда, но я не могу создать сильмариллы снова. Если бы мог, у каждого в Тирионе давно было бы по пригоршне таких камней. Я не знаю, как они получились, и это остается вечной занозой в моей душе. Может статься, других таких не будет больше никогда. Вы хотели забрать их у меня, теперь ты хочешь, чтобы я их разрушил. Сам, потому что никто больше не сумеет этого. Ты требуешь, чтобы я разрушил свое сердце. Все оказывалось мучительнее, чем представлялось Йаванне раньше. Она почувствовала отвращение к себе. Она требовала, чтобы кто-то другой сделал то, чего никогда не смогла бы сделать она сама. Существовало ли в Эа хоть что-то, ради чего Йаванна согласилась бы своими руками уничтожить Древа? Йаванна понимала, что добивается неисполнимого, ей было неловко за бессовестную чрезмерность своей просьбы и стыдно оттого, что из всех именно ей приходится играть роль безжалостной вымогательницы, но отступать было некуда. — Я ничего не требую от тебя, я только прошу, — ее голос дрогнул. — Если тебе нужно, чтобы я умоляла тебя, я это сделаю. Если тебе нужно, чтобы все, хоть бы даже Намо и Манвэ, просили тебя, обещаю, мы… — Нет! Слово хлестнуло так резко, что Йаванна отшатнулась. — Я не один из вас, валиэ Йаванна. Мне нет удовольствия наступать на чужую гордость. — На свою я уже наступила. — Этого мне не нужно тоже. Если их разговор все еще продолжается, если Феанор до сих пор не дал ей ясного отказа, существует что-то, ради чего он согласится отдать сильмариллы. Он ждет, что она назовет это сама? Отменить приговор, вернуть Феанора из его изгнания? Отправить туда Индис со всеми ее детьми? Разрешить Мириэль выход из Мандоса? Теперь Йаванна опасалась предлагать. — Что же тебе нужно, Феанаро? Вместо ответа она услышала: — Ручаешься ли ты, что с моими камнями тебе удастся восстановить Древа? Она обещала быть честной… — Нет. Я никогда этого не делала, и никто не делал. Я ручаюсь только, что сделаю все, что смогу, всеми силами и властью, что мне отпущены. — Значит, может статься так, что, разрушив сильмариллы, я только впустую порву себе душу, но Древа все равно умрут, а в Валиноре будет темно? — Да, — ответила Йаванна устало. Разговор иссякал. — Ты ведь хотел правды, Феанаро. Вот правда. — Я дам тебе мои камни. «Что же, да будет так», — хотела уже механически сказать Йаванна, как смысл услышанного дошел до нее. У Йаванны перехватило дыхание. — Феанаро! — воскликнула она. — Я… — Не говори ничего, Йаванна Кементари, — остановил он ее порыв. — Я не сомневаюсь, что ты мне благодарна. Но мне горько сейчас оттого, что я согласился сделать, и будет еще горше. Поговорим об этом потом, когда все будет закончено. Йаванна молчала, слыша биение собственного сердца. В Амане найдется исцеление всякому горю. В садах ли Лориэна, в Круге ли Судеб, на вершине ли Таникветиль… Да, когда этот труд будет закончен, она сделает для Феанора все, что только сможет. Она обещает это в мыслях так же надежно, как обещала бы вслух. За этот дар она воздаст сполна. Теперь им надлежало отправляться в Форменос, ведь камни были там. Вместо долгих дней пути до Северной Крепости она своей властью валиэ перенесла бы туда их обоих за краткие мгновения, и так же быстро они вернулись бы обратно. Но заговорить об этом первой Йаванна не могла, а Феанор медлил. Он снова смотрел на остовы Древ, словно еще раз убеждая себя в необходимости того, на что дал согласие. Йаванна не торопила его. Это промедление было ей понятно. Далекие звуки разрушили неподвижную тишину. Быстрый и мерный стук копыт по дороге становился все громче. Скоро они смогли разглядеть красно-желтый огонек. Кто-то скакал сюда из Валимара, освещая себе путь. Что-то произошло за время их отсутствия. Предчувствие новой беды завладело Йаванной. У подножия кургана всадник остановился, огонек заплясал на месте. — Отец? — донеслось до них. — Я здесь, Кано! — крикнул Феанор. — Что случилось? Макалаурэ спешился и побежал, спотыкаясь, вверх по склону Эзеллохара. — Мелькор! Сильмариллы! Йаванна похолодела. Феанор бросился навстречу сыну. Йаванна заторопилась следом, стараясь не поскользнуться на пятнах липкого месива. Они повстречались на полдороге. Пламя наскоро сделанного факела металось, бросая причудливые отблески на лица всех троих. — Мелькор напал на Форменос, — грудь Макалаурэ ходила ходуном, и говорил он коротко и отрывисто. — Разграбил сокровищницу. Забрал все. И сильмариллы. Он был не один, но кто был с ним в той тьме, мы не знаем. — Что еще? — очень медленно произнес Феанор, всматриваясь в его лицо. Йаванна заметила, как побледнел Макалаурэ. — Мелькор убил Финвэ, — очень тихо сказал он. — Повтори… — Мелькор… — послушно начал Макалаурэ, но не договорил. Феанор едва ли слышал его. Он вырвал из руки сына факел, повернулся к Йаванне, и при виде его лица ей стало страшно. Она только замотала головой в беспомощном отрицании. — Бери коня, отец, — сказал Макалаурэ. — Я доберусь пешком. Феанор будто хотел ответить что-то, но не мог. Все так же с факелом он сбежал вниз к дороге, вскочил в седло и понесся в сторону Валимара. Постояв какое-то время неподвижно, Макалаурэ начал спускаться с кургана, внимательно глядя себе под ноги. Должно быть, он еще не совсем привык к темноте. — Канафинвэ! — окликнула Йаванна. Тот обернулся с немым вопросом. Но о чем она могла спросить его? Все важное уже было сказано, подробности сейчас были неуместны. — Нет, ничего, — покачала она головой. — Примите мое сочувствие, если оно зачем-нибудь вам нужно. Макалаурэ молча отдал короткий поклон и исчез во тьме. Еще некоторое время были слышны его шаги, потом все стихло. Йаванна опустилась на пожухлую траву. Всего несколько минут назад ей казалось, что беда поправима, но старания оказались впустую. С таким трудом полученное согласие Феанора было бесполезным. Они делили то, чем давно уже не владели. Гнев, удушающий и яростный, на мгновение охватил ее. Йаванна ударила по земле сжатыми кулаками. Что стоило этому упрямцу хоть раз превозмочь окаянную свою гордость и взять камни с собой на праздник?! На этот нелепый праздник, затеянный Манвэ, изо всех сил не желавшим видеть обстоятельства такими, какие они есть. И что стоило Манвэ хоть раз не обходиться полумерами и приказать Феанору не только явиться на пир и веселье, но явиться с сильмариллами?! Упорная строптивость одного, вечная нерешительность другого, а Древа, ее неповторимое, ее лучшее творение — они умирают! Они умрут, и воцарится тьма, теперь уже навсегда. Йаванна почувствовала, что вот-вот расплачется от отчаяния. Им незачем защита от Мелькора. Он больше не вернется в Валинор. Мелькор был могущественнейшим из айнур, но в свете ему было отказано, и в этом виделась какая-то справедливость — никому нельзя иметь всего. Он жаждал света, жаждал всегда и теперь добился своего. Он сделал что хотел — отнял у них свет до последней толики. Но ведь это значило… даже погруженная в свою тоску, Йаванна вздрогнула от внезапной мысли: Мелькор знал. Знал, что доступ к свету закрыт для них точно так же, как для него, и они теперь такие же, как Мелькор. Он и они теперь действительно одного рода. Как это вышло? Когда и почему? Покровы привычных самооправданий спадали один за другим. Любой из живущих в Валиноре мог бы даже купаться в этом свете, если возымел бы к тому охоту, но никто не мог отделить себе хотя бы малую его часть. Лишь единожды это удалось неугомонному Феанору, и валар ощутили ревность. Никто не должен был владеть светом, кроме них. Валар считали свет своим, но свет исходил от Эру и если и принадлежал кому-то, то только ему. Они присвоили свет самовольно — и для чего же?! Да, она никогда не забывала о Внешних Землях, и ее печалила темнота, царящая там. Но все ее сетования и напоминания были будто вскользь и невзначай, будто в действительности она была рада услышать очередной облеченный в высокие слова предлог для бездействия. Ей, да и всем остальным, нравился этот бесконечный отдых, эта кажущаяся заслуженной праздность в обустроенном и удобном мирке. Они сделались не горячи и не холодны и были отвергнуты. За ее спиной истлевали ее творения, а вместе с ними неумолимо истлевала сама ее душа, и Йаванна была бессильна что-то исправить. Как бы ни была она откровенна в этом своем самообличении, как бы ни соглашалась с ним, не в ее власти было повернуть время вспять и разделать обратно уже случившееся. Ее раскаяние ничему не способно было помочь. Оно опоздало на несколько веков. Она не могла сидеть здесь долее. Надо было возвращаться. Йаванна подняла голову и замерла, боясь поверить своим глазам. Совсем рядом с ней в щели между каменными плитами, в любой момент готовая смешаться, раствориться в окружающей мерзости и бесследно кануть, лежала капля света.***
Валар сидели на своих тронах недвижными серыми изваяниями. Новые вести окончательно оцепенили их. Йаванна медленно вошла в Круг Судеб. — У нас есть свет, — тихо сказала она и осторожно раскрыла ладонь. На ладони ее мерцала крохотная искорка, и пальцы Йаванны сияли как белая раковина в море тьмы. — Но как же его мало, — прошептал Манвэ, словно боясь даже своим дыханием потревожить робкий этот огонек. — Да, — сказала Йаванна. — Нам придется сделать многое, чтобы он не погас.