Вопрос интерпретации

Кирен в последний раз просматривает лежащие на столе бумаги. Ещё чуть тёплые от принтера листы по шаблону заполнены аккуратным убористым почерком. Кирен проводит кончиками пальцев по глянцевому овальному логотипу Halperin&Weston Inc., спускается к лаконичной надписи «Walker Pharmaceuticals» в тонкой рамке. Отпечатанные символы сильно выступают над поверхностью бумаги, кажутся объёмными; впрочем, Кирен списывает это на недавнюю экспериментальную гипотермию и не уделяет должного внимания странным симптомам. Краниоцеребральная гипотермия, изучением которой Кирен в последнее занимается достаточно плотно, требует большого количества испытуемых, и иногда приходится играть в мистера Альберта Сэбина и пробовать кое-что и на себе. Кирен выводит в углу страницы подпись — аккуратно и чётко — и откладывает скреплённые степлером листы в папку с надписью «Личное дело». В конце концов, вечная жизнь — это всего лишь вопрос интерпретации. *** Впервые в лабораториях Halperin&Weston Inc. Кирен Уокер оказывается на последнем курсе интернатуры. Несмотря на то, что его отец является главой одного из ведущий отделений корпорации, Кирен выбирает «Walker Pharmaceuticals» не по принципам протекционизма, а исключительно из-за интереса к разработкам Уокера-старшего. Отец Кирена — нейропрограммист, достаточно известный в научном мире, мама — нейрохирург, Кирен же в некоторой степени совместил профессии родителей. Он получил классическое медицинское образование с уклоном в фармацевтику, а затем прошёл все курсы отца по нейропрограммированию и теперь мог с честью продолжить дело родителей. Практически всю ординатуру он помогает Стиву и Сью совершенствовать их пилотный проект, Emotiv [1], а спустя две недели после получения Киреном степени на рынок выходит Emotiv Insight [2]. Технология по мгновенному считыванию и обработке электроэнцефалограммы оказывается востребованной в медицине, а возможности Emotiv`а к интегрированию в нейронные сети и созданию нейроинтерфейсов «человек-компьютер» буквально разделяет научный мир на «до» и «после». И — это восхитительно — Кирен видит этот переход собственными глазами. *** Кирен просыпается ровно в семь утра и начинает неспешный ежедневный ритуал. Пройти в ванную, почистить зубы (четыре минуты). Одновременно с этим Кирен, щурясь, смотрит на клейкие листочки, развешанные на зеркале, и запоминает новые формулы. «Ха, занимаюсь аутопрограммированием». Принять душ. Вернуться в маленькую спальню, накрыть постель пледом. Кирен спит тихо, спокойно, почти не шевелясь, поэтому каждое утро всё наведение порядка сводится к тому, чтобы вернуть аккуратно сложенный плед на место. Спуститься на кухню, сделать сандвич и поставить на плиту джезву. Достать из сушилки толстовку (сегодня серую, а вчера была тёмно-зелёная), заглянуть в шкаф и надеть любимые чёрные джинсы. Вернуться на кухню, наскоро перекусить и выпить чашку крепкого чёрного кофе с парой ложечек сахара. Надеть футболку, тонкую трикотажную кофту и толстовку; забрать с полки рюкзак (ой, не забыть черновики!), обуться и выйти из дома. Почесать за ухом приблудившегося кота — чёрного, тощего, но ласкового. Кирен медленно идёт к остановке. Кто бы знал, как ему иногда хочется вырваться из круга однообразных утренних ритуалов, но… Без них на Кирена накатывает ощущение неправильности, незащищённости даже, и всё идёт своим чередом. Иногда Кирен задумывается о том, действительно ли он хоть чем-то отличается от своих лабораторных крыс. Но не так уж и часто. Пока. *** Впервые Кирен конфликтует на работе с Гэри Кендалом, лаборантом «Kendall-Halton Labs». Гэри наглый, грубый, откровенно хамоватый парень — сын главы «KHL». И он откровенно недолюбливает Кирена, не то за талант, не то за скромность. После одного из совещаний к Гэри подходит сам Джон Вестон и говорит, что отныне тот поступает в частичное распоряжение лаборатории Уокеров, а точнее — он теперь будет личным внештатным лаборантом Кирена. После того, как Джон и все остальные покидают конференц-зал, Гэри подходит к Кирену и цедит сквозь зубы, с силой проводя пальцем по Киреновой щеке: — Не собираюсь подчиняться накрашенному мальчишке. — А придётся, — тихо парирует Кирен. Гэри кривится и буквально вылетает за дверь, Кирен же оседает в кресло и прячет лицо в ладонях. «Сукин сын, таки разглядел синяк под слоем тональника». Пару дней назад позади гей-клуба в Сохо на Кирена напали, и теперь ему приходится скрывать последствия нескольких особенно жёстких ударов. «Ненавижу таких, как ты, Кендал». На куртках тех, кто его избил, были нашивки организации «HVF» — «Humans vs Faggots», куратором которой в Роартоне был именно Гэри. Тем же вечером Кирен пишет Джону записку и тем самым избавляется от напарника в лице Гэри мать его Кендала. Иногда среди вариантов «бей, замри или беги», обусловленных инстинктами, Кирен всё же выбирает «бей». *** Саймона Кирен впервые встречает, когда заходит к своей подруге Эми. Она работает в «отделении реабилитации» при Halperin&Weston Inc. Кирен морщится каждый раз, проходя под крупной вывеской над главными дверями отделения. Никакая это не реабилитация, за громкими и пустыми словами есть единственно верный смысл, одно слово, несуразный набор букв — хоспис. Кирен машет бегущей навстречу ему Эми и кивает, когда она на бегу произносит: «Меня вызвали к главному, подожди меня пару минут, милый». Кирен замирает посреди коридора, стараясь особенно не глазеть по сторонам, но всё же рефлекторно поворачивает голову на звук. В коридор медленно выходит, если не выползает, высокий мужчина в больничной одежде — нелепая полосатая пижама и длинный, почти до пола, халат. Лицо скрыто хирургической маской, но она не может скрыть ярких серых глаз. Кирен ещё думает в тот момент: «Хм, у умирающего не может быть таких глаз, ну, живых». А уже через мгновение незнакомец, побелев практически до цвета маски, беззвучно оседает на пол. Кирен буквально подлетает к пациенту, падает на колени и успевает просунуть ладонь ему под затылок за секунду до его соприкосновения с полом. Незнакомец мелко дрожит, пальцы его застыли — совсем неестественно, как лапки бабочки под стеклом в коллекции энтомолога. «Поправочка, — думает Кирен, обхватывая чужие трясущиеся плечи, — это судороги». — Эй, не смей тут умирать! Не у меня на руках, не сегодня, эээ… — Саймон, — едва слышно выдыхает пациент, сдирает маску вниз, под подбородок, и отворачивается от Кирена. Кирен сжимает худые плечи так, что, кажется, слышит хруст чужих костей, и смотрит, как Саймон отплёвывается густой, до черноты тёмной кровью. Кирен не отворачивается ни на мгновение; о нет, он не изнеженный мальчик, в ординатуре и интернатуре он такого насмотрелся, что то, что происходит сейчас, — так, цветочки. Саймон хрипит и чертыхается, но кровь отхаркивать перестаёт. Кирен вынимает из кармана лабораторного халата бумажный платок и, проигнорировав протянутую руку Саймона, сам вытирает его перепачканный чёрным рот. — Спасибо, — беззвучно, одними губами произносит Саймон и в благодарность несильно сжимает запястье Кирена. — Ох, Саймон! — на встречу к ним бежит уже освободившаяся Эми. — Ты в порядке, милый? Она усаживается прямо на пол рядом с распростершимся по полу пациентом и проверяет его пульс; затем достаёт небольшой фонарик — для теста на реакцию зрачков. Переводит взгляд чуть в сторону — и улыбается, когда видит Киренову ладонь на затылке Саймона. — Так, головой ты не ударился, очевидно — мой милый чудесный Кирен тебя спас от близкого знакомства с полом, это хорошо. Кирен встрепенулся, когда услышал своё имя — до этого он просто сидел на коленях, поддерживая Саймона. — Так значит, Кирен, — с жутковатым, но на деле смешным ирландским акцентом говорит Саймон, улыбаясь уголками губ. — Эй, — Эми фыркает, помогая Саймону подняться с пола. — Пофлиртовать ты всегда успеешь. Кирен, давай-ка, помоги мне. Кирен послушно закидывает на своё плечо руку Саймона, аккуратно приобнимает его за талию и вместе с Эми дотаскивает до кровати в одноместной палате. Пока Эми помогает Саймону устроиться на навороченной постели, пока ставит ему капельницу, Кирен успевает осмотреться. Комната большая, по-больничному пустая. Неяркие цвета стен и занавесок, незапоминающийся пейзаж на стене, неяркий плазменный экран, негромко передающий новости. Кирен ловит себя на мысли, что всё, ну просто всё в этой палате — на «не». Словно это «нет», сказанное самой жизни. Только вот томик Йейтса на тумбочке, пачка сигарет на подоконнике и блокнот в мягкой кожаной обложке — эти вещи подсказывают Кирену, что говорить «нет» Саймон считает преждевременным. По крайней мере, хотелось бы на это надеяться. — Милый, чего ты застыл, а? — окликает его Эми, и Кирен отмирает. — Задумался, ага. — Весь в трудах. — Кирен недовольно поводит головой, когда Эми начинает трепать его по волосам, но всё же он улыбается. — Кирен у нас — гений, бог компьютеров и нейроинтерфейсов. — Эми! Правда, ну что ты… Эми заговорщицки подмигивает Саймону и выводит Кирена из палаты. — Ты… Заходи, если будешь не занят, — вдогонку им негромко произносит Саймон. Кирен останавливается в дверях, игнорируя тянущую его за рукав Эми, смотрит в Саймоновы глаза несколько секунд и кивает. — Я зайду. И Кирен не обманывает его. *** Кирен приходит через два дня. Через два бесконечно долгих дня, наполненных «наверно, не стоит», «да точно не стоит» и «но я же обещал». Смешно, право слово, но Кирен так не волновался, даже когда получал степень. Он забыл дома рабочий блокнот, запорол эксперимент, — и Эми пришла утешать его кофе и шоколадом, — а финальным аккордом всех его неудач стало то, что он облился реактивами для ПЦР [3]. «Мироздание против меня, точно!» — бормочет Кирен, перебегая из своего корпуса в здание отделения реабилитации. — Я… Я пришёл, Саймон. Саймон, сидящий у окна, небрежно взмахивает рукой с зажатой в пальцах сигаретой, поворачивается на голос и улыбается, увидев в дверях палаты запыхавшегося Кирена. — Ты пришёл, — подтверждает Саймон. — Сейчас я попрошу принести для тебя стул. Саймон затягивается и уже почти нажимает на кнопку селектора, но Кирен торопливо присаживается на край постели и несмело улыбается. — Мне и так хорошо. Если ты не против, конечно! — и Кирен подскакивает на ноги, не зная, сесть ли ему снова, сходить ли за стулом или провалиться под землю. — Я не против, — Саймон улыбается, и Кирен замирает, непозволительно пристально пялясь на его руки. — Ты в порядке? Дёрганый какой-то. И мокрый. Кирен рассеянно затирает запястьем влажное пятно на толстовке и слабо улыбается. — Отвлёкся, когда был в лаборатории, и эксперимент оказался на мне. — А халат? — Брось, я ношу его для проформы, да и чтобы не подумали, что я школьник, заблудившийся во время экскурсии. И кроме того — не застёгиваю его никогда. — Вот и результат. А что, были прецеденты? Кирен закатывает глаза и прикусывает нижнюю губу, чтобы не рассмеяться: — Заставили предъявлять пропуск, когда я сидел у себя в лаборатории, подключённый к Emotiv'у и рисовал копию Джоконды без рук. В смысле, не как Венеру без рук, а… — Я знаю, как работает твой прибор, Кирен. Кирен сжимает лежащие на коленях ладони в кулаки и тихо интересуется: — И откуда же? — Ты себя недооцениваешь, о тебе знают очень многие, просто мало кто знает тебя лично. Могу поспорить, ты бы шокировал многих — такой ум в столь юном возрасте. Я и сам был удивлён, когда Эми назвала тебя по имени. «И вот опять на меня смотрят как на диковинную зверушку. Ой, смотрите, это у нас гениальный мальчик за стеклом! Смотреть можно, кормить и трогать воспрещается!» — Знаешь, я пойду, наверное, — начинает было Кирен, но Саймон продолжает, прерывая его. — Всё это здорово, но… Знаешь, меня так задолбала вся эта наука, уже нет сил терпеть. Ты сказал, что рисовал, верно? И как оно? — Эээ… Это здорово. Знаешь, делать это только силой мысли. Сначала это тяжеловато, но потом быстро привыкаешь; к тому же я учусь быстрее, у меня ведь опыт обращения с Emotiv'ом едва ли не самый большой, больше только у отца. — Однако ты больше любишь рисовать руками, верно? — Саймон легко улыбается, глядя на замершего Кирена. — У тебя пальцы все в следах от туши и угля. Когда знаешь, что рано или поздно мышцы, а потом и нервы тебе откажут, учишься быстро ловить и запоминать новое. А я вот совершенно рисовать не умею. Да и вообще далёк от творчества. Кирен вздрагивает от резкого перехода — от болезни к творчеству, — но вида не подаёт. — Как же поэзия? — Я же не сочиняю сам, — фыркает Саймон. — Но знаю достаточно. — Вот, а я в этом совсем ничего не понимаю, — Кирен расслабленно откидывается назад, опираясь спиной на стену, достаёт из кармана худи блокнот и огрызок карандаша и начинает делать набросок. — И ничего почти не знаю. Саймон закуривает ещё. — Разве здесь это не запрещено? — Сигареты? Пфф, в соседнюю палату поставляют столько морфина, что можно устроить незабываемую вечеринку. На это, — Саймон косится на тлеющий кончик сигареты, — никто и внимания не обращает. Ты же знаешь, что это за отделение. — Знаю, — Кирен отвлекается от рисунка и смотрит на часы на запястье. — Ох, чёрт, мне пора. Ещё нужно лабораторию закрыть и… Мне правда пора. — Всё в порядке, — спокойно отмахивается Саймон. — Что ты рисовал? — Эми просила картину с букетом цветов. Я в этом не особо силён, так что тренируюсь в свободное время. — Кирен машет в воздухе листком. — Это лютики. — Если он тебе не нужен, — кивает Саймон на набросок, — оставь. Надо оживить эту комнату хотя бы нарисованными цветами. — Конечно, — Кирен аккуратно кладёт рисунок поверх томика Йейтса и встаёт с кровати. — Я ещё зайду, хм, например… — Завтра, — подсказывает Саймон и — о, Боже! — подмигивает Кирену. — Ага, завтра. Кирен улыбается на прощание, но застывает на входе в комнату и оборачивается: — Может, тебе что-то нужно? Принести, знаешь? Кирену кажется, или Саймон удивлённо приподнимает брови? — Нет. Но спасибо за беспокойство. Кирен деревянно кивает в ответ и выходит за дверь. «Тогда я принесу себя, обещаю». *** Кирен приносит себя, букет лютиков от имени Эми (она уехала на выходные к своему жениху, Филипу) и шоколад. Саймон коротко усмехается, пока Кирен воюет с простой стеклянной вазой, отламывает от плитки кусочек шоколада и неторопливо ест. Кирен наконец справляется с букетом и усаживается на кровать. Достаёт из рюкзака планшет с листами бумаги, пастельные карандаши и замирает на мгновение. — Давай, рисуй эти лютики, — Саймон кивает на букет. — Нужно практиковаться, чтобы Эми была довольна. Кирен кивает, и его рука начинает мелькать над планшетом. Саймон поднимается с кресла у окна, медленно подходит к Кирену и кладёт плитку шоколада рядом с ним. — Ты вообще ешь? — Если не забываю, — Кирен смешно пыхтит от напряжения. — Я же тебе принёс. — Я не очень люблю сладкое. Лучше виски. — Как будто тебе это разрешат. — Разрешат. Но никто не собирается тратить на это деньги, Кирен. Давай, эта шоколадка смотрит на тебя. Саймон щёлкает пальцами у Кирена перед носом и, когда тот поднимает голову, молниеносно кладёт кусочек шоколада в приоткрытый от удивления рот. — Саймон! Ну что такое! Саймон фыркает со смеху, а потом внезапно теряет равновесие и оседает на пол. С кровати слетают бумага, карандаши и сам Кирен. — Я в порядке, так бывает, — бормочет Саймон, пока Кирен, вооружившись взятым у Эми фонариком, проверяет реакцию зрачков. — Знаешь ли, сложно привыкнуть, — Кирен подхватывает Саймона под руки и с трудом поднимается вместе с ним. — Тебе нужно лечь. — А ты собрался привыкать к этому? Кирен, ты не тем забиваешь себе голову. — Сам решу уж как-нибудь, — зло отзывается Кирен, помогая Саймону лечь удобнее. — Ты точно не ударился? — Хочешь заменить Эми? — снова шутит Саймон, но Кирен видит, как он сжимает зубы от боли. — Если будет необходимость. И перестань паясничать. Я позову твоего врача. — Эй, стой, Кирен, — Саймон перехватывает его запястье ослабевшими пальцами. — Не надо, я правда в порядке. Мне должны были разрешить через неделю в сопровождении Эми выйти на улицу. Если сейчас ты позовёшь врача, то прогулка мне точно не светит. А я устал жить в этой клетке. — Я… — Кирен замирает, пытаясь разглядеть хоть тень лжи на лице Саймона, но тот не врёт. Он действительно устал. — Ладно. Но ты будешь лежать, хорошо? — Окей, мамочка! — Саймон, ты бы сейчас получил за эти шуточки, если бы… — вздыхает Кирен, а потом с напускной строгостью спрашивает: — Кстати, как твоя фамилия? — А это-то тебе зачем? — Саймон недоумённо смотрит на него. — Чтобы после таких шуточек я мог строго рявкать на тебя на весь корпус. Может, это научит тебя хорошим манерам, — хмыкает Кирен. — Монро, — тихо отвечает Саймон, а затем добавляет уже громче. — Но даже не… — Пу-пу-пиду-пу [4]! — опережает его Кирен, сгибаясь пополам от смеха. — Мистер Уокер, вам тоже не помешает поучиться достойному поведению, — напыщенно произносит Саймон, а потом фыркает: — Но не у меня, это точно. Кирен устраивается на полу у кровати и продолжает работу над рисунком. — Ты же не против, если я порисую ещё? — Кирен поднимает голову, чуть поворачиваюсь к Саймону. Тот открывает глаза, кивает: — Если он тоже останется здесь, — взглядом указывает на рисунок. — Что ты любишь больше всего у Йейтса? — Рассказать? — На память? — рука Кирена вздрагивает, лепесток у лютика выходит чересчур длинным. — И это мне говорит парень, который легко оперирует терминами, которые я и под дулом пистолета повторить не смогу? — в усталом голосе Саймона слышится ухмылка. Когда Саймон начинает читать «Ирландского солдата, предвидящего смерть» [5], Кирен перестаёт рисовать и, сложив руки на планшете, откидывает голову назад, затылком нечаянно упираясь в Саймонову ладонь. — Это красиво. — Последние строки будут моей эпитафией. Кирен молчит, никак не реагируя на это замечание внешне. В голове звенит «не забудь это» и «не давай ему об этом думать». — Я вряд ли смогу запомнить стихотворение, у меня мозг, похоже, просто их не воспринимает как что-то, что можно запомнить. — Ты просто никогда не пробовал по-настоящему, — тихо и как-то скомканно отвечает Саймон. Через пару минут Кирен подписывает рисунок, оборачивается… И видит, что Саймон спит. Кирен, стараясь не шуметь, поднимается с пола, оставляет рисунок на тумбочке и, поправив одеяло Саймона, осторожно выходит из палаты. *** — Я принёс тебе подарок, — Кирен заглядывает в палату и заговорщицки улыбается Саймону. Вечер субботы, в лабораториях почти никого, в коридорах отделения реабилитации тихо. Медсёстры уже завершили последний за день обход, до официального отбоя остаётся немногим более часа. Саймон сонно моргает и тянется к кнопке ночника, но Кирен жестом останавливает его. — Ты поможешь мне? — поджимая губы, просит Саймон. Кирен помогает ему подняться и доводит до кресла у окна. Саймон достаёт из пачки сигарету и с наслаждением закуривает. — О, это — первая за сегодня, — Саймон жмурится, ни дать ни взять — кот перед тарелкой сметаны. — Ты бросаешь? — Шутишь? Кирен садится на пол, скрестив ноги по-турецки, и поднимает взгляд на Саймона: — А почему тогда? — По твоим прошлым замечаниям похоже было, что тебе это не нравится. Решил, что если буду слишком много курить, то ты откажешься сюда приходить. Ко мне. А мне этого не хочется. Саймон, кажется, хочет сказать ещё что-то, но его скручивает судорога. Сигарета падает на пол, и Кирен не глядя тушит её носком кеда. Перехватывает запястья Саймона, держит, не позволяет окончательно перейти за грань. Саймон хрипит, кровь снова идёт горлом, и теперь чёрная глянцевая жидкость заливает губы, подбородок и шею. Впитывается в воротник белой рубашки («И зачем он её надел?»), ползёт ниже, словно закрывает белые одежды чёрным траурным саваном. Приступ проходит так же внезапно, как и начинается. Саймон смотрит на Кирена вполне осмысленно, сам тянется к платку в кармане и несмело улыбается, когда Кирен, перемежая проклятия единственной фразой — «не смей меня больше так пугать, Монро!», — отбирает у него платок и помогает стереть кровь с лица. — Ты уж прости меня за мою откровенность, Кирен. Просто я знаю, что мне не позволена эта роскошь — терять время. Так что я буду говорить всё, о чём думаю. Кирен кивает, сжимает его ладонь в своей. — Это ведь R.A.B.I.D., верно? — Верно, — подтверждает Саймон. — И ты… — Кирен замолкает, он просто не может продолжать говорить. — Кирен, — зовёт Саймон и мягко усмехается поднявшему голову Кирену. — Ты знаешь, почему я здесь. Это… Не перебивай меня. Это отделение смертников. И я… — И ты видишь, что я не хочу это слушать. Саймон, прекрати. — Ладно. Я просто… — Я всё понимаю, чёрт! Ты что, подсознательно меня прогоняешь? — Это начинает походить на шантаж. — Это он и есть, — обессиленно вздыхает Кирен и — серьёзно?! — кладёт голову Саймону на колени. — Я тебе подарок принёс, а ты меня выгоняешь. Класс, Монро, так держать. — Так что за подарок, а? — Саймон аккуратно касается ладонью Киреновой головы и пропускает сквозь пальцы пару слегка спутанных прядей. — Решил заинтриговать меня до смерти? — Плохая шутка, — беззлобно откликается Кирен, чуть поворачивается, подставляется под прикосновения. — Ты говорил, что не очень любишь сладкое. Кирен подтаскивает к себе рюкзак и достаёт из него пачку простых карандашей — её он откладывает в сторону — и плоскую фляжку. — Джонни или Джейми? — Саймон на лету подхватывает брошенную ему фляжку. — Джейми. Саймон делает небольшой глоток: — Оу, хорошо, — Саймон жмурится и растягивает губы в удовлетворённой улыбке. — Почему ты здесь, Кирен? Выходной ведь. — Ты стал меньше курить, вот и… — начинает Кирен, но, увидев скептический взгляд Саймона, замолкает. — Это не так, — Саймон покачивает фляжку в руках. — Это ты решил, что у тебя слишком мало времени, чтобы уходить от ответов, — бормочет Кирен, отпуская голову. По бледным щекам пятнами расходится румянец. — А почему ты думаешь, что у тебя достаточно времени? — Ты философствуешь или просто хочешь услышать ответ? — Ты отвечаешь вопросом на вопрос? — спокойно парирует Саймон, делая ещё один глоток. — Саймон! — Кирен прижимает к горящим щекам тыльные стороны ладоней. — Эй, — Саймон легонько гладит Кирена по плечу. — Ты сейчас совсем не похож на супер-учёного. Ты похож на кого-то супер-смущённого. — Ох, Саймон и его каламбуры. — Так почему ты здесь? — Потому что мне нравится быть здесь! С тобой. А теперь дай мне чёртову фляжку! Саймон берёт Кирена за протянутую руку, сжимает чуть влажную прохладную ладонь и медленно целует кончики Киреновых пальцев, один за другим. Потом всё же протягивает Кирену виски. Через полчаса фляжка пустеет; Кирен помогает Саймону дойти до кровати и тихо вскрикивает, когда Саймон стискивает его бок и в шутку утыкается носом в шею. Саймон устраивается на подушке, Кирен же кладёт принесённую пачку карандашей на тумбочку и садится на пол у постели. — Это чтобы мне было чем рисовать здесь, — поясняет Кирен. Он откидывается назад, касается макушкой ладони Саймона и чуть трётся о чужие пальцы. — Обживаешься? — снова провоцирует его Саймон. — Именно. «Это здорово, — думает Кирен. — Говорить всё. Страшно, но здорово». *** Всё воскресенье Кирен учит. Он прерывается совсем ненадолго — чтобы поесть и проспать несколько беспокойных часов, — а потом продолжает учить. Формулы и научные выкладки даются ему много легче, Кирен злится, ругается, но останавливаться и не собирается. Нет, один раз он действительно отвлекается. Лезет на сайт Halperin&Weston Inc., долго копается в документации и цветастых буклетах и, наконец, находит то, что искал. Информации немного — Кирен в курсе, что про заболевание мало что известно, — крупицы информации разбавлены «водой» настолько, что выцепить что-то стоящее на самом деле сложно. «R.A.B.I.D. — Rapid Atrophy Based on Immune Disfunction… Быстро прогрессирующая атрофия… Нарушение работы систем врождённого и приобретённого иммунитета… Возможно, вирусной природы… Этиология до сих пор не известна. Патогенез… Мышечная атрофия, атрофия нервов, прогрессирующее поражение нервной системы. Поражение ЖКТ… Кровотечения. Деформация зрачков». Кирен сглатывает, зажмуривается, пытаясь припомнить, какой формы зрачки у Саймона. Нормальной? Верно ведь? Дальше — хуже. «Клонические судороги, со временем генерализованные. Тонические судороги. Кардиоспазм. Летальность R.A.B.I.D. — сто процентов». — Вот дерьмо, — шипит Кирен, жестом закрывает оптический интерфейс сайта и возвращается к распечатке. Около полуночи Кирена отвлекает тихий компьютеризированный, но всё ещё узнаваемый голос. — Кир, перестань над собой издеваться. Это того не стоит. — Рик… Рик. Рик всегда знает, что сказать, но на этот раз он ошибается. Рик Мейси, лучший — и до Эми единственный — друг Кирена, был ранен в Афганистане. Долгая, бесконечно долгая и печальная история — непринятие себя, отъезд на войну и, чтоб её, случайная, шальная, беспощадная пуля. Домой Рик вернулся в пограничном состоянии. Кома. Ни жив, ни мёртв. Живой разум, запертый в медленно, но неотвратимо умирающем теле. Кирен смог поговорить с ним через нейроинтерфейс, и Рик согласился на то, что друг предложил. Рик всегда был для Кирена первым — во всех смыслах, — и этот раз не стал исключением. Рик первым был подвергнут процедуре нейроперезагрузки, и теперь его разум обитал в компьютерах Кирена. Его личность осталась неизменной, память — сохранной. Кирен тогда едва смог поверить в успех, а теперь Рик стал его помощником, секретарём, советником. И при этом остался другом. — Ты не прав. — Кир, — укоризненно тянет Рик, и Кирен почти видит недовольный взгляд друга. — Он того стоит. — Я поражён, — фыркает Рик, — и даже немного завидую. — Рик, — устало выдыхает Кирен и вновь склоняется к распечатке. — Я знаю. Тогда давай, учи. И про выражение не забудь. — Эй! *** — Что за загадочный вид, а? — У меня есть подарок. Саймон приподнимается на локтях и усаживается, опираясь на подушку: — Эта тенденция начинает меня пугать. — Тебе понравится. — Не сомневаюсь. — Смотри, — Кирен забирается на кровать, берёт с тумбы карандаш и Саймонов кожаный блокнот, раскрывает на чистой странице и начинает что-то писать. — Что?.. — недоумённо тянет Саймон, придвигаясь к Кирену ближе. — Не мешай мне, а то я всё забуду. Через пару минут Кирен заканчивает и протягивает Саймону блокнот: — Я запомнил, смотри, — и когда Саймон начинает вглядываться в аккуратные строчки, Кирен принимается декламировать по памяти: No smoke without you, my fire. After you left, your cigarette glowed on in my ashtray and sent up a long thread of such quiet grey I smiled to wonder who would believe its signal of so much love. One cigarette in the non-smoker’s tray. As the last spire trembles up, a sudden draught blows it winding into my face. Is it smell, is it taste? You are here again, and I am drunk on your tobacco lips. Out with the light. Let the smoke lie back in the dark. Till I hear the very ash sigh down among the flowers of brass I’ll breathe, and long past midnight, your last kiss. — Это… — Саймон задыхается на мгновение, умолкая. — Явыучилэтодлятебя, — быстро, скомканно произносит Кирен, а затем поднимает голову и повторяет разборчивее, добавляя: — Специально для тебя. Ты же любишь поэзию. — Знаешь, Кирен, по-моему, не только поэзию, — Саймон притягивает Кирена ближе, укладывает к себе на грудь и обнимает за плечи. — Мой маленький поэтичный гений. — Саймон, не заставляй меня краснеть, — Кирен смущён, это очевидно, но он просовывает ладонь под Саймонову поясницу, устраивая свободную ладонь у него на груди. — О, ну это была провокация, согласись. И Саймон подтаскивает Кирена наверх, целуя осторожно, ласково, практически целомудренно, а потом просто крепко обнимает его и не отпускает добрых пять минут. Как только хватка Саймона ослабевает, Кирен ловко выворачивается из кольца его рук и целует Саймона сам. «А вот это — вовсе не страшно». Кирен открывает глаза, поднимает взгляд на Саймона, тот улыбается. Кирен вздрагивает. В звёздочках зрачков Саймона рождается и умирает вся вселенная. *** — Ты знаешь, как это работает? — Кирен, зачем ты принёс мне хэдкраба? Кирен хмурится, но уже через мгновение начинает улыбаться. — Эти твои шуточки. Это Emotiv Insight, моя… — Твоя детка. — Моя детка, — Кирен выхватывает из рук Саймона сигарету торопливо затягивается и тушит в пепельнице. — И я хочу вас познакомить. Кирен смазывает пять электродов проводящим гелем и располагает устройство на голове Саймона. Из рюкзака Кирен достаёт ноутбук, быстро выводит его из режима гибернации и запускает оптический интерфейс. Тёмная палата озаряется голубоватым светом от открытых окон, на пустой стене визуализируется рабочий стол. Кирен быстро щёлкает клавишами — на экране появлется какая-то программа, строки кода бегут по экрану ноутбука и по стене. — Это он, да? — доносится из динамика ноутбука. — Ох, Рик, не сейчас… — Кирен буквально подскакивает на месте и пытается отключить запущенный нейроинтерфейс, но Рик начинает вести себя, как заправский «троян» — открывает десятки ненужных окон, выводит на экран фотографии котиков и хохочет так, что динамик начинает фонить. — Нет, сейчас, Кир. Это он. — Да, это он, — сдаётся Кирен. — Я ровным счётом ничего не понимаю, — напоминает о себе Саймон. — Это Рик, Саймон. Мой лучший друг, мой первый нейроинтерфейс и самый надоедливый человек в мире. — Он меня любит, — самодовольно замечает Рик и выводит на экран фото. На нём Кирен и Рик, десятилетние, на параде в честь Дня Города. — О, старые друзья. — Именно. А ты Саймон? Прости, ноутбук отвёрнут в сторону, я не вижу тебя через камеру. Но что-то в тебе должно быть, раз Кир… — Рик! — выпаливает Кирен и в отчаянии опускает голову. — …Выучил ради тебя стихотворение, я хотел сказать. Окей, ладно, не буду вам мешать. Кир, можешь меня отрубать. И да. Саймон, не обижай его. А то я тебя током шарахну. — Понял, есть, сэр! — с улыбкой салютует ноутбуку Саймон. Кирен переключает Рика в режим сна и возвращается к прибору на голове Саймона. Проверяет электроды, проводит первичную настройку. — Ты же вкратце знаешь, как он работает, — бормочет Кирен, прогоняя на экране какие-то маленькие программки. — Ты сможешь управлять элементами на экране силой мысли. Надо сначала потренироваться на кубике. Кирен запускает симуляцию 3D-кубика, объясняет Саймону, как именно нужно управлять им. Спустя несколько минут напряженного сопения и пару непечатных слов Саймон сумел повернуть кубик алой гранью к себе, а затем с легкостью заставил куб превратиться в шар. — Круто, Саймон, ты учишься быстрее, чем я думал! — Кирен одобряюще хлопает Саймона по колену, а затем плюёт на все уставы медицинской этики и целует Саймона в уголок губ. — Это положительное подкрепление? Я с тобой точно стану покладистым щеночком. Кирен прыскает. — Если ты будешь тренироваться, то потом можно будет перейти к более сложным трюкам, а потом… «А потом я смогу создать для тебя нейроинтерфейс. Адаптирую, или напишу новый. Самый лучший…» — Кирен. Кирен, послушай, — прерывает его мысли Саймон. — Я не хочу становиться сонмом единиц и нолей. Это не для меня. Понимаешь? Кирен неверяще смотрит на Саймона, качает головой и отказывается слушать. — Я хочу остаться здесь, — Саймон прикасается кончиками пальцев ко лбу Кирена, — а не здесь, — небрежно смотрит на ноутбук. — Мне не хочется дразниться с экрана компьютера, не имея при этом возможности потом обнять тебя и извиниться. В конце концов, вечная жизнь — это всего лишь вопрос интерпретации. Кирен не понимает решения Саймона, но скрепя сердце принимает его. *** Спустя месяц всё становится хуже. Кровотечения случаются каждый день, судороги становятся более частыми и продолжительными. Первую неделю Кирен разрывается между работой и Саймоном, утром и днём Кирен проводит в лаборатории, вечера и ночи — в палате. Потом он сдаётся — собственному отцу, который замечает, что сын похудел и обзавёлся синяками под глазами, — и берёт отпуск. Договаривается с непосредственным начальством Эми о том, что будет проводить всё возможное время с Саймоном. Именно под руку с Киреном Саймон впервые за долгое время выходит на улицу. Ненадолго, всего минут на десять, но этого Саймону достаточно, чтобы воткнуть Кирену в волосы одуванчик, хлебнуть виски и зацеловать Кирена до упаду. Ночами Саймону не спится, и он по памяти читает дремлющему Кирену обожаемого Йейтса. Кирен просыпается под тихое «no smoke without you, my fire» [6], которое так полюбилось Саймону, а засыпает под «until I thought his body bore, a heart of flesh and blood» [7], пока Саймон нежно и осторожно перебирает его волосы. Кирен рисует в блокноте Саймона — их самих, далёкие горы, необъятные луга и бескрайнее море. Словно заполняет плотные листы их совместными воспоминаниями, которых никогда не было. Поверх рисунков Саймон чуть дрожащей рукой пишет Кирену послания: строчки из их любимых поэм, короткие шуточные замечания относительно Киренова стиля рисунка и признания. Сотни признаний. И каждое из них он скрепляет, целуя Кирена перед сном. *** Всё заканчивается слишком быстро. Саймон в какой-то момент просто останавливается в середине строфы и замолкает. Кирен фыркает, отпускает комментарий относительно Саймоновой памяти, но не слышит смеха в ответ. Дальше картинка смазывается в одно яркое пятно. Саймон хрипит, судорожно дёргается, сбрасывая свой блокнот на пол. — Возьми его себе… — разбирает Кирен среди хрипов и бульканья крови. — Знай, Кирен Уокер, ты прекрасен… Кирен жмёт на «тревожную кнопку» и принимается за массаж сердца. «Кардиоспазм… Кровотечение…» — слоги смешиваются в голове в нечто наукообразное, но всё заглушают простые, человеческие мысли. — Не хочу… Тебя терять. Чёрт!» — Кирен, хватит. Кирен знает, что в соседней комнате стоят аппараты для реанимации и краниоцеребральной гипотермии. Они смогут задержать смерть мозга, и у Кирена будет время, чтобы подключить Саймона к простейшему нейроинтерфейсу. А потом — потом Кирен что-нибудь придумает, он сумеет, он ведь «маленький гений», Саймон сам говорил. Кирен смотрит на Саймона. Он не сможет этого сделать. Кирен просто садится на край кровати и сжимает ладонь Саймона пальцами, перемазанными в крови. — Я не могу. Саймон, я не хочу оставаться тут без тебя… — Я знаю. Кирен, знаешь, я люблю тебя. Кирен старается сдержаться, но слёзы катятся по щекам, и Кирен вытирает их рукавом толстовки. — Я знаю, я тоже. — И вот ещё, — с усилием выдыхает Саймон и на несколько секунд открывает глаза: — Спасибо. Кирен успевает коснуться губами пальцев Саймона, а потом его оттаскивает за плечи один из реаниматологов. Кирен стоит рядом — несколько бесконечных минут, — потом целует Саймона в закрытый простынёй лоб, забирает блокнот и пачку сигарет и уходит. Дома Кирен на деревянных ногах доходит до ванной и становится под душ прямо в одежде. Вода под ногами окрашивается в розовый — это с рук Кирена сходит кровь Саймона. Кирен выбирается из-под ледяной воды, стаскивает тяжёлую одежду на пол и наскоро вытирает голову полотенцем. Нагишом выходит в спальню, натягивает домашние брюки и лезет в шкаф за одним из Саймоновых свитеров. Затем Кирен спускается вниз, в свой небольшой кабинет. Включает домашний ноутбук, запускает в печать несколько страниц. Пока принтер неспешно выплёвывает в лоток тёплые листы, Кирен успевает сходить на кухню, сделать пару глотков обжигающего виски и выкурить половину сигареты. Затушив окурок, Кирен возвращается к компьютеру, берёт свежие отпечатанные листы, скрепляет степлером и, не читая, подписывает. Он подписывает собственноручно составленные (ведь он — куратор проекта) документы об отказе в переводе своего сознания в форму нейроинтерфейса после смерти. Кирену хочется остаться в головах людей, а не стать вырожденным электроимпульсом. В конце концов, вечная жизнь — это всего лишь вопрос интерпретации.