Признай, Эбернети!

      Летний вечер перед, пожалуй, самым ужаснейшим, что может только начаться. Голодные Игры? И не только. Помимо всех потех Капитолия — которые наполнили собой тепло лета, как яд бокал с вкусным, чуть терпко-кислым соком апельсина — этот день запомнится всем, как начало конца. Трибуты-победители, взявшиеся за руки перед всей страной, организовали антикапитолийский альянс. И этих сумасшедших не остановить: они знают, что есть вещи дороже собственной жизни.       На улицах играет музыка, звенят бокалы, слышны крики и радостный шум, но не в Тренировочном центре, который после интервью, где почти поднялся бунт, погрузился в кромешную тьму и звенящую тишину. В коридорах горит блеклый свет, общим фоном темнота. На одиннадцатом этаже в привычном полумраке на диване сидят двое мужчин: Хеймитч и Рубака, они не разговаривают: лишь смотрят на отдаленные огни мерцающего города, изредка потягивая карамельную жидкость из стаканов. На их лицах замерла неизмеримая ничем грусть, а на плечах лежат груды «камней». Внезапно в гостиной раздаются шаги; немолодая темнокожая женщина, чье имя Сидер — трибут-победитель Одиннадцатого дистрикта, подходит со спины к мужчинам и аккуратно кладет теплые ладони на их плечи. Они одновременно оборачиваются, подняв на нее глаза. — Оставлю вас, — с легкой улыбкой говорит она, — пойду прогуляюсь к Эффи. Ее приятный и достаточно добрый голос ломает тишину, словно мяч прилетел в окно. — С каких пор вы общаетесь? — удивляется Эбернети, нахмурившись. — С тех самых, — загадочно отвечает мулатка и, улыбнувшись, закрывает за собой дверь в пентхаус.       В помещении вновь воцарилось молчание. И не потому, что им так хотелось молчать — говорить было трудно. Разумеется, они оба сталкивались с той ситуацией, когда приходилось даже ужинать с человеком, которого завтра к обеду уже не будет, но дело совсем в другом. Хотя бы в том, что рядом был ни кто-то там, а лучший друг. — Да уж, парниша удивил всех, — начал Рубака, прорезая голосом воздух. — Это да, скучать не приходится, — чуть усмехнувшись, подтвердил Хеймитч. — Ты придумал это? — Нет. — Так, погоди, Китнисс действительно беременна? — решил исчерпать недоразумение мулат. — Это был блеф, чтобы Игр не было, — объяснил ментор Двенадцатого и отпил из бокала виски, — однако, их ничто не остановит. Особенно после вашего хоровода. Рубака посмеялся, вспомнив, как сама Сойка внезапно коснулась его руки, а дальше мозг уже не работал — все случилось по цепной реакции. — А Тринкет? — внезапно поинтересовался победитель. — А что Тринкет? — повернув на него голову, отозвался Хеймитч, — она посмотрела на меня, будто это я сказал на всю страну, что жду ребенка. Ментор заботливо погладил живот и рассмеялся, в чем Рубака охотно его поддержал. Никто из них пять, десять минут назад и подумать не мог, что хватит сил и желания смеяться над совершенно глупыми вещами. — Я не про это, — смахнув слезы от смеха, проговорил темнокожий, глядя на друга, — она никого не ждет? — Чего? — моментально сменив настроение, нахмурился Эбернети. — От тебя, нет? — продолжал веселиться Рубака, но в каждой шутке ведь только доля шутки. — Иди к черту, — гневно выплюнул Хеймитч и сделал большой глоток. — Да ладно, спокойно, — проговорил мулат и похлопал товарища по плечу, — слишком много свалилось на тебя: менторство, дело (так он назвал назревающую революцию), любовь. — Да, — протянул Эбернети с недовольным выражением лица, — только любви мне не хватало. — А она не будет тебя спрашивать — придет и все. — Ты-то знаешь. — Я же не запретил себе любить, как некоторые, — четко намекая, произнес Рубака и тоже отпил из своего бокала. Опять повисла тишина. Она целый вечер заполняет собой мнимые ниши, но приносит еще больше грусти и горечи, что собирается слюной под языком.       Либо виски дошел до мозга, либо именно сейчас пришло осознание всех чувств, которые так тщательно прятались в тайных закромах души многие годы. Тяжело вздохнув, Хеймитч покинул обитель своих мыслей и увидел пришедшую Сидер; она не приняла предложение Рубаки присоединиться и ушла в свою спальню. Мулат бросил взгляд на часы, и в сердце больно кольнуло, когда в голове замигала мысль о том, что через двенадцать часов уже эти злосчастные Игры. Он глянул на Хеймитча, различив в его серых глазах усталость и выливающийся из берегов океан боли. — Что происходит? — спросил Рубака. — Ничего, — буркнул Эбернети. — Мне можно говорить, я почти мертвец, — съязвил тот. — Закрой рот, — молниеносно огрызнулся ментор и злобно уставился на приятеля. Он поставил бокал на стол перед диваном и, уперевшись руками в колени, закрыл ими лицо. Ему стало так ужасно, как не было давно: голова заболела, будто кто-то долбит по ней булавой. — Ни для кого не секрет, что мы с тобой больше не увидимся, — продолжил мулат, отчего Эбернети захотелось хорошенько заехать тому по физиономии, — поэтому у меня для тебя есть несколько просьб. Хеймитч устало улыбнулся и поднял на темнокожего взгляд, ожидая продолжения. — Бери ее с собой… — Нет, — обрывает на первой же фразе ментор, — это не стоит того. — Конечно, — возмущенно протягивает Рубака, всплескивая руками, — слушай, ты можешь врать кому-угодно, но не мне, понятно? Я знаю тебя двадцать лет и я видел, как ты поначалу спал со всеми, с кем хотел, а потом перестал даже смотреть по сторонам! Может, только в том случае, когда это была часть плана «как разозлить Тринкет»… — Слушай, вот ты такой умный, — дослушав, начал Хеймитч, — а что, если все провалится? Ладно, меня убьют, и никто не вспомнит, как звали, а она? Ей, как предательнице вырежут язык, а потом посадят в тюрьму, где каждый день ее будут трахать эти проклятые надзиратели! Он сорвался на крик, услышав ритм своего, казалось бы, уже мертвого сердца. — Она — капитолийка, Рубака. И будет в безопасности там, где была всегда. Мулат кивнул, и не подозревая, какой ошибкой это может обернуться. Свой список он решил даже не продолжать, понимая, что голова его приятеля занята не тем, чтобы слушать пустые наставления. — Ладно, Хеймитч, — Рубака поднялся с дивана и протянул тому руку, — время. Эбернети молча встал, допил спиртное и сжал темную ладонь, чувствуя, как все мышцы томно сводит. Он стиснул челюсти до боли, подняв нахмурившийся взор на друга. Глаза Рубаки насквозь пропитались обреченностью и вселенской грустью. — Прощай, — шепнул он, пересиливая себя. Боль холодом пронеслась по ребрам. — Прощай, — сдавленно ответил Хеймитч, медленно прикрыв веки, — Я не забуду тебя. Нервы, натянутые струнами, оборвались вмиг ко всем чертям, заставив душу задрожать. — Даже не обнимешь друга напоследок? — с ироничной улыбкой поинтересовался Рубака. — Черт, — выдал ментор и по-дружески обхватил того, похлопав по плечу. Эти крепкие мужские объятия вскоре разорвались, и Эбернети молча, заставляя сердце перестать ныть, покинул одиннадцатый этаж.       В раздумьях о боли, о ненависти и горечи ментор поднялся к себе, сняв пиджак, кинул его на диван в гостинной и, осушив бокал коньяка, направился прямиком в спальню Тринкет. Тихо открыв дверь, он увидел в седом свете луны аккуратный силуэт, спящий на одной стороне кровати. Эбернети застыл на месте, разглядывая прекрасную женщину с волосами цвета ржи. Сняв туфли, он так же бесшумно лег рядом с ней, зарывшись носом в светлые волосы, прижался к ней, ощущая в ней весь свой мир. — Ты так напился, что перепутал спальни, — проговорила она недружелюбным тоном. — Нет, — трезво ответил Хеймитч. — Тогда, что ты тут делаешь? — Спать собираюсь, — невозмутимо пояснил он, не думая уходить. Эффи резко повернулась и посмотрела в его глаза, от которых разило февральской вьюгой. — Если ты переоденешься в ночную одежду, я пущу тебя под одеяло, — с румянцем на щеках произнесла она. — Я могу только раздеться, — заставляя ее смущаться еще больше, улыбнулся мужчина, — обещаешь не наброситься на меня? Не дождавшись ответа, он ловко стянул кофту и брюки, принуждая ту любоваться собой. Тринкет отогнула край одеяла, и сжалась, когда он оказался рядом, притягивая к себе. От его холодного, по сравнению с ее, тела по коже роем побежали мурашки. — Если бы я не вытащила их имен, все было бы стабильно, — прошептала Эффи, не сказав «было бы хорошо», потому что, когда есть Игры, хорошо быть не может. Однако, ей сейчас было именно так. — Я обрекла их на все эти страдания, понимаешь? — сжав его запястье, продолжила сопровождающая. — Прекрати, принцесса, — волшебно приятным голосом попросил он, нежно проводя по линии талии. — А ты? Почему ты пришел? — ее голос неистово задрожал. — Ты ждала, — ответил Хеймитч. В следующее мгновение он приподнялся на локте, провел по ее щеке, смазывая теплую слезу и прильнул своими губами к ее. Эффи вздрогнула, но ментора не оттолкнула, подпустив того чуть ближе. Ее сердце ускорило ритм, а отрывистое дыхание так и желало вырваться стоном наружу. Отпрянув из-за нехватки воздуха, Эбернети лег рядом, притянул ее к себе, чтобы чувствовать ее каждой клеткой, и удовлетворенно закрыл глаза, зная, что ни сегодня и ни завтра, может, через год, она его забудет и будет самой счастливой. Но кто знал, что он вновь ошибается?