Закрыт от мира.

Несчастье многогранно. Многолико земное горе. Охватывая широкий горизонт человеческого спектра, можно в этом убедиться. Почему он усмотрел в красоте воплощение безобразия, а в залоге безмятежности — улыбку дьявола? Нет, наш герой больше не станет поддаваться искушению в прикосновении чужих тел. Теперь ему все это чуждо. Он любит себя. И только. Самые мерзкие воспоминания связаны с разбитым сердцем. Как будто душа прежде не имела существования. Он сам в этом убеждён, других убеждать не хочет, да и не поймут его. Его любовь к себе. К собственному телу. Он любит, когда грубо. Любит тёплые прикосновения собственных пальцев. Кусать губы до крови. Чувствовать свой запах. Запах оголенного тела в одинокой, холодной комнате. Он стонет, выпуская тёплый пар; на лбу уже появились капельки пота. Тело содрогается то от холода, то от новой волны возбуждения. На закрытие окна у него не было времени и желания, а на прикосновения к собственному телу — много. Ехидная ухмылка не сходит с его лица, когда он начинает блуждать по своей шее, прикасаясь к кадыку и снова опускаясь вниз. Руки бродят по подтянутому телу. Ему снова хорошо. По задней стороне бёдер медленно растекается сладкая истома ленивого полувозбуждения, постепенно охватывая выгнутую поясницу и низ живота. Мягкие прикосновения к щиколоткам сбивают дыхание напрочь. Он снова убедился, что дороже себя в этом мире никого нет. Парень любит себя. Как же давно он понял, что никого нет на свете искреннее, кроме него самого? Он и сам этого не знает… Словно это было заложено у него с самого рождения. Нет, ему не привили это. Он родился таким. Снова стонет, ощущая дикую пульсацию в своих руках. Получается как-то хрипло и сухо, но он не останавливается. Это дико ему нравится. Он падает на пол, изнемогая от избытка энергии, пытается отдышаться. Он больше не ощущает тот холод, который окружает его. Ему тепло. Тепло растекается по всему телу. Сколько бы всего он не пробовал, но ему хочется себя мучить. Хочется изнемогать и слышать собственные стоны. Как же до жути он хочет снова и снова ощущать собственные губы на своей коже. Да и на собственных губах… Не может. Он думает, как же ему хорошо и уютно рядом с собой. Его не воротит от себя, как от других. Парень с трепетной душой и со всей искренностью любит себя. Своё тело. Улыбку. Свои глаза. Он никого так не смог полюбить. Он встаёт с пола, подходит к окну. Смотрит вниз с 3 этажа. При виде парочки, сидящей перед ним, у него начинается тошнота, словно он съел протухшее яйцо. Отвращение. — Хорош, блять, под окнами сосаться. Все равно бросите друг друга. Валите, — он прокричал это громко, чтобы они его услышали. Он громко фыркает и закрывает окно с жутким грохотом. Парень снова злится, вспоминая то, как ему разбили сердце. Его отвергли. Он ненавидит это. Все эти моменты его жизни словно сжирают его изнутри, противно расползаясь по венам, как кислота. Он был угрюмым. Она — грациозная, подвижная, полная радости и энергии. Больше года вместе и… Так нагло и грубо разбила его сердце. Ладно, один раз. Это повторялось снова… Снова и снова. Это жуткая дрожь: что-то внутри погибло и он не смог услышать её голоса. Парень начал вспоминать все те «милые» моменты, которые они провели вместе — и снова эта жуткая тошнота. Он срывается на хриплый смех. Ведь нежный цветок невиданной красоты, который начал расти со дня их знакомства, оказался растоптан. Уничтожен. Вдруг все в нем переменилось. Он стал замечать только себя. Парень снова медленно поглаживает рядышком напрягшиеся бёдерные мышцы, самого себя недоласками доводя до исступления. Ночь длинная.