Пока не упал метеорит

Металлическая поверхность контейнеров неприятно холодила спину и открытые руки, в голове стоял противный звон от недавних взрывов, а ноги после столь изматывающей битвы подкашивались — и злые поцелуи Хиджикаты Тоширо тут были не причём. Гинтоки равнодушно позволяла мучить себя: она не пыталась оттолкнуть будто обезумевшего мужчину, но и не отвечала взаимностью. Раз за разом её зло кусали в губы, оставляли не засосы даже, синяки на шее (как будто ей не хватает их по всему телу), впивались пальцами в плечи… Глаза цвета пьяной вишни лишь бесчувственно взирали из-под ресниц — женщина пережидала бурю, не собираясь противостоять всемогущей стихии. В отдалённом от порта районе города, в престижнейшей больнице Эдо, в стерильно-белой комнате Окита Мицуба отдала свой последний вздох небесам. Мужская ладонь со всей силы впечаталась в стенку чуть левее от серебряных кудрей Гино: в пустой полости бокса загудело, пуская эхо по обезлюдевшей пристани. Саката перевела взгляд на Тоширо, приподнимая бровь в вопросительном жесте — на неё смотрели с неожиданной яростью и злостью, скривившей лицо зам.командира, будто это она заразила Окиту-сан туберкулёзом или заключила договор между Джои и женихом девушки. Голос мужчины больше напоминал дикий лай: — Ты так и будешь стоять тут со взглядом дохлой рыбы, пока тебя насилуют?! Ничего не сделаешь?! Не будешь… бороться?! Мужчина тяжело дышал; штанина брюк была вся тяжело-влажная от крови из огнестрельного ранения, когда-то белоснежная рубашка откровенно годилась только в тряпки, а дыхание то и дело сопровождалось свистом, предвещающим несколько недель в лазарете. Гинтоки пожала плечами — свежие раны и травмы тут же о себе напомнили — и опять перевела взгляд на удивительно мирное море. Вот кого точно не волновали все эти человеческие трагикомедии. — Ты меня не изнасилуешь, — у Сакаты спокойнейший голос, практически равнодушный взгляд и абсолютная уверенность в ближайших пяти минутах жизни. Там дальше, конечно, кому ведать, и метеорит упасть может, но этот отрезок времени она видит чуть ли не по секундам. — Откуда тебе знать!.. — Хиджиката сделал непонятный жест руками: то ли попытался разорвать остатки кимоно и футболку, то ли сжать грудь… В конечном итоге ладони упали на женские плечи, едва ли хрупкие; голова опустилась туда же в безнадёжном жесте. — Знаю. Ты — самурай, — на губах Гино разлилась слабая улыбка, — а ещё любишь другую. Женщина мягко откинула голову назад, упираясь макушкой в рифлёный металл. Пять минут подходили к концу. И где метеорит? Или хотя бы врач. — И что?.. — в противовес недавнему, голос Тоши звучал теперь тихо, практически жалобно. Будь Саката чуть женственней — жалела бы его сейчас, обнимая и гладя по чёрным вихрям; но Гинтоки никогда такой не была. Она — не Мицуба-сан, пусть и не ищет. — Ты не пойдёшь против собственных принципов, скорее сразу сеппуку сделаешь. Аккуратные ладони упёрлись в мужской торс, мягко отстраняя Хиджикату. Тот послушно сделал шаг назад, однако голову так и не поднял, смотря куда-то в асфальт (или в никуда). Наверное, терять любимого человека, который мог быть, но не был твоим — очень больно. Как и знать, что всё, что осталось от него — это вредный младший брат, который хочет тебя убить, и пара пачек дико острых снэков. Гинтоки, если честно, не знает. — Хватит тут торчать, пошли. Есть одно хорошее местечко, разопьём бутылочку-другую саке, — куда лучше будет наведаться в перевязочный кабинет, но… пусть алкоголь будет в качестве анестетика широкого действия. Душевно-физического, например. — Я думал, женщина должна наливать, а не пить, — Тоширо наконец поднимает голову, и Гино видит столько боли в чужом взгляде, что её практически затапливает. Где-то на дне недосамурайской души женщины зажигается огонёк зависти к Окито-старшей: Сакату так никто никогда не любил, да и вряд ли полюбит. Ну и чёрт с этим, меч в натренированных руках куда вернее большинства мужиков! — Да сейчас, отдам я тебе всю выпивку, размечтался. — Тоши хмыкает на это, изгибая тонкие губы в подобие улыбки, и голубые глаза теплеют на тон — у Гинтоки получается наконец вдохнуть. Саката отлепляется от нагретой стенки, скрипя зубами на тут же занывшие ноги, но упорно делает шаг за шагом в сторону выхода из доков. А вот теперь ей действительно жаль, что они подорвали весь транспорт в этом чёртовом порту! Мозолистыми пальцами хватает краешек ладони мужчины, потянув его за собой, — и молится, чтобы любая забегаловка поближе к складам сейчас работала. Гинтоки никогда не быть ни женственной, ни мягкой и утончённой: она носит брюки под кимоно, коротко стрижёт проклятые кудри и является начальницей Ёрозуи (читай: безработных шалопаев). Таких женщин никогда не любят так, как любят подобных Окито Мицубе. Таких, как Гино, смело называют лучшими друзьями, пьют с ними и собачатся. В общем-то, Хиджиката её и другом-то не признавал, но спарринги устраивает только так. Возможно, через год-два станут любовниками — ну так, для поддержания здоровья. Это практически обидно. «Зато больше не будет столько боли», — думает Саката, и сама утверждается в этой мысли. Она, наверное, ошибается — но Тоши пока ещё не уверен.