Коснуться неба

      Арима Кишо со скукой и легким сочувствием смотрел на своих новых подопечных. Совсем зеленые, несмотря на то, что большинство старше его самого, еще дети, не видевшие реальной опасности и не прочувствовавшие угрозу гулей на себе. Они не рисковали жизнью, не защищали, не боролись изо всех сил: что они могут знать, и что они могут сделать, пусть и лучшие в своем выпуске.       Арима провожал глазами Ооху Сору – низенькую девчонку с копной угольно-черных волос и улыбкой от уха до уха. Вот она-то уж точно при виде опасности завизжит и даст деру, заливаясь горючими слезами, и Кишо вовсе не будет ее жаль. Ему вовсе не будет жаль никого из этих несмышленых детей, не знающих жизни и смерти, не ведающих, чем придется пожертвовать, и что принять.       Кишо зло рыкнул и продолжил убеждать себя, что его первые подопечные ничего для него не значат. Он не будет плакать ни по кому из них, потому что так всегда было и будет – Бог Смерти сам по себе и сам за себя.       Арима вовсе не занервничал, когда Химамура позвонил ему и дрожащим голосом сообщил о ведущемся сражении, и не испугался, когда увидел четверых вверенных ему ребят, потирающих ушибы и стирающих кровь. Особенно его не взволновала девчонка, тяжело опирающаяся на куинке-косу, но продолжающая посмеиваться и беспечно улыбаться. Маленькая хрупкая брюнетка, способная размахивать оружием в два раза больше ее самой.       Шальная мысль, что может быть он недооценил этих ребят, была сметена волной ярости, когда он увидел кровь, окрасившую алым рукав рубашки и стекающую на промозглую землю. И он вовсе не хотел никого придушить, когда хватал ее за тонкое запястье и под недовольные крики тянул к себе домой.       Арима Кишо не мог признаться себе, что Ооха Сора – этот маленький встрепанный воробей – делала его строгую квартиру такой. Он не сразу смог ответить себе – какой это такой? Обхватил голову руками, подергал за волосы и с тихим вздохом отправился на кухню выпить воды. Проходя мимо гостиной замер, оперевшись о дверной косяк и, кажется, понял.       Ооха Сора делала его квартиру живой. Уютной, домашней; она вдруг стала местом, куда хотелось бы возвращаться. Возвращаться еще долгие годы, а не славно отжить короткую жизнь получеловека и сдохнуть от рук везучего упыря. Возвращаться, и чтобы Сора спала не на диване, а в кровати рядом, и чтобы он мог обнимать ее, зарываясь носом в короткие черные волосы, и смеяться вместе с ней над всякими глупостями.       Собственная жизнь на мгновение показалась Кишо унылой и скучной, а после он звучно хлопнул себя по лбу, отгоняя дурацкие мысли, и продолжил прерванный путь на кухню. Девушка на диване недовольно застонала, и этот звук показался мужчине таким приятным, что он едва не врезался в стену.       Осознание того, как он влип, вернулось, когда они стояли перед одиозным начальником и выслушивали бестолковые обвинения канцелярской крысы. Раздражение росло в геометрической прогрессии с каждым взглядом бюрократа, брошенным на его подчиненную. Его подчиненную, облаченную в его рубашку. О, эта фраза вызывала в мозгу Кишо просто взрыв. Собственничества, яростной ревности и непонятно откуда взявшихся необъятной нежности и бесконечного доверия. К этой девочке, которая вообще-то старше его на три года, облаченной в его белоснежную рубашку с подвернутыми до локтей рукавами.       Когда в этот же вечер она пришла к нему заплаканная, он понял, что больше не сможет ее отпустить. А когда она призналась ему в любви, стоя под заливающими ее холодными струями, в этом глупом и непостоянном детском чувстве, он так и осел на пол ванной. Осел и остался сидеть, осоловело смотря на смеющуюся девушку, и сам начал смеяться. Так, как никогда в жизни не смеялся: радостно и счастливо, слегка обескуражено, но вместе с ней.       Арима Кишо смеялся вместе с Оохой Сорой и понимал, что никогда ни за что на свете не отпустит эту девушку до самой собственной смерти.       Кишо коснулся кончиками пальцев волос спящей девушки. Они жили вместе уже почти неделю, спали в одной постели в обнимку, но так и не перешли невидимую черту. Кишо хотел, о, как он хотел вжать мягкое податливое тело в кровать, ласкать ее до хриплых стонов, до криков, входить в нее снова и снова, пока они оба, обессиленные, не заснули бы, прижимаясь друг к другу разгоряченными телами. Но Кишо боялся. Боялся спугнуть ее торопливой страстью, вспыхивающей в груди снова и снова и выжигающей к чертовой матери все предохранители. Он боялся не сдержаться, сделать ей больно, поранить, вызвать совсем не те крики, какие хотел бы слышать. Так что Арима Кишо только нежно гладил мягкие волосы подрагивающими пальцами и молился всем богам, в которых никогда не верил, чтобы они только позволили им оставаться вместе подольше.       Сора сонно выдохнула и резко перевернулась, сев Кишо на живот. Одеяло спало с ее плеч, открывая тонкие руки и сильные ноги, сползло по прямой спине и осталось лежать на бедрах мужчины. Сора уперлась ладошками в его грудь, обтянутую белоснежной майкой, и склонила голову набок. Арима боялся даже дышать из-за возможности спугнуть хрупкое наваждение. Внутри снова поднималась горячая волна желания, от паха, налившегося свинцом, пробежалась по туловищу, замирая под холодными пальчиками, скопилась в горле, заставляя нервно сглотнуть, рывком поднялась выше, туманя разум и застилая глаза, и спустилась к сердцу, оттуда чернильным пятном расплываясь по нутру.       Сора склонила голову ниже и приоткрыла затуманенные глаза. Губы ее слегка приоткрылись, она едва слышно шепнула его имя и улыбнулась. Не как обычно, но предвкушающе, эротично, слегка лукаво, и у Кишо сорвало крышу.       Он схватил девушку за бедро и талию, резко перевернул и подмял под себя, почти выдохнув в приоткрытый рот:       - Еще раз.       Короткие волосы Соры разметались по подушке, пижамная футболка задралась, обнажая плоский живот, а она сама продолжала улыбаться так, словно достигла всего, чего хотела. Ну, почти.       - Кишо, – шепнула она чуть громче, постанывая, облизывая пухлые губки.       Арима, рыча, набросился на нее. Он целовал сначала губы, долго и страстно, прикусывая и посасывая, проникая языком в чужой рот, а потом принялся беспорядочно целовать лицо девушки. Лоб, щеки, нос, веки, скулы, острый подбородок, мочки ушей – не осталось ни единого миллиметра на лице Соры, которого бы не коснулись теплые губы Аримы Кишо.       Сора смеялась, хохотала заливисто, зарывалась мужчине в волосы пальцами и гладила его по спине, проникая под майку. Одежда казалась нестерпимо лишней, ненужной, мешающей почувствовать близость того самого любимого и нужного человека. Ооха замолчала, с интересом разглядывая тело Кишо, когда он позволил ей стянуть с себя лишнюю тряпку. Она гладила его пресс, ласково обводя каждый кубик пальцем, сжимала плечи и тщательно следила за реакцией из-под полуприкрытых от удовольствия глаз.       - Кишо, – томно протянула Сора, и мужчина оторвал затуманенный взгляд от ее рук, – я тебя люблю.       Последние хлипкие цепи, удерживающие на месте воспаленный разум, лопнули. Кишо припал губами к быстро бьющейся венке на шее и прошелся влажными поцелуями до пупка, разрывая мешающую одежду и вызывая довольный стон. Сора запустила ноготки ему в плечи, легко царапая и вызывая еще большее возбуждение.       Они были друг у друга первыми и, вообще-то, не знали, что делать и как себя вести, долгое время смущаясь собственных и чужих желаний. Но теперь смущение было разорвано и отброшено, как девичья футболка, двоими руководили инстинкты, сметающие разум, вырывающие наружу потаенные, самые грязные и естественные чувства.       Кишо вошел в нее медленно, почти не в силах больше сдерживаться, и замер, напряженно вглядываясь в ее глаза, пока теплая ладонь не коснулась его щеки. Сора громко стонала под ним, стремясь выразить удовольствие и наслаждение, охватившие ее с головой, окунувшие в порочный омут. Она кричала, царапая сильную спину, выгибаясь под любимым мужчиной, кричала от любви, пока, обессиленная, не рухнула на сбитую кровать, придавленная чужим большим разгоряченным телом.       Кишо откатился и притянул ее к себе, укладывая чернявую девичью головку на свою грудь, все еще быстро вздымающуюся. Сора счастливо рассмеялась, словно колокольчик на ветру, и чмокнула мужчину куда-то в подбородок – уж куда смогла дотянуться.       Кишо ласково перебирал черные волосы и смотрел в потолок, слушая мерное дыхание заснувшей девушки. Счастливая улыбка сама собой растянула его губы, и он неловко и неуверенно засмеялся, совсем тихонько, чтобы не разбудить.       - Люблю.