Сюрприз в матроске

      Мне безразлично, что и кто обо мне думает. Признаю, я аморальна. Мы с Джедайтом не просто трахаемся на глазах Рей Хино, мы над ней глумимся. Возможно, это отразится на ее психике, но мне откровенно плевать!       После того, как шланг наемника проштопал все мои дырки, я размещаю Джедайта прямо напротив лица Рей. Приходилось ли девчонке раньше лицезреть подобное богатство? Подыгрывая, Джедайт во всей красе трясет набором настоящего мужчины. Любезно помогаю пошлепать причиндалами, перемазанными мной, по щекам Рей. Я опускаюсь на колени, старательно сосу и дрочу член, а сперму спускаю на лицо девчонки. Страх, отвращение — в ее взгляде отражается все, что я так хочу видеть. И мне действительно весело.       О, как же я хочу, чтобы она поведала обо всем папочке. Хочу, чтобы Такаси взорвался от бешенства! Он должен ненавидеть себя, свою несговорчивость. Он должен достичь пика необузданного гнева и возжелать личной расправы надо мной. Мысли об играх с Такаси будоражат мою кровь. Он должен понять, все должны понять, что это мой город, и отказы (даже с последующим согласием) не могут пройти без последствий. Нет, Такаси, это совсем не конец!       Нарываясь на возможную стычку с праведной местью отца, я опускаюсь перед Рей на четвереньки и развожу ее колени в стороны (на лодыжках девчонки веревки). Джедайт уже пристраивается к моей заднице и вводит член. С первым же стоном я впиваюсь зубами в шею пленной школьницы. Моя рука забирается в ее трусы, пальцы старательно елозят по юному клитору. Сквозь скотч, что держит заклеенным рот, мы все равно понимаем, о чем вопит Рей. И я возбуждаюсь только сильнее. Меня заводит запах страха! Черт, Джедайт даже в жопу долбит «с любовь»! Сюда бы Нефрита… Впрочем, мысли о нем быстро уходят и я запускаю пальцы в вагину девчонки. Вопли меняются. Естественно, непривычное растяжение, до кучи мои острые ногти. Я начинаю долбить сильнее. Рей кричит изо всех сил, бесполезно брыкается, рыдает. Я просто улетаю от ее жалобных всхлипов и кончаю по-королевски! Вытащив руку из трусов Рей, я обнаруживаю на пальцах кровь. Чтобы окончательно добить девчонку, засовываю пальцы в рот и слизываю кровь так, точно это самое вкусное яство в мире.       Одеваясь, я непрерывно наблюдаю за Рей. Ее колотит от ужаса или боли, может, от всего сразу. Ничтожество! Униженное, растоптанное. Я резко припадаю к губам девчонки через наклеенный скотч:       — Хорошо позабавились, правда?! — я смеюсь.       Рей плачет, склонив голову. Она выглядит слишком несчастной. Настолько, что в моей голове щелкает замок на закрытой дверке. То, что оттуда вываливается, заставляет меня подлететь к девчонке и влепить свистящую пощечину. Рей напоминает мне прежнюю меня, такую же напуганную, уничтоженную и беспомощную. Кривя губы в презрении, я кидаюсь на нее с кулаками, но не успеваю отмутузить так, как этого требует мое внутреннее состояние. Джедайт оттащил меня в сторону и крепко удерживает, пока я заливаюсь криком психопатки и прожигаю Рей хищным взглядом. Я хочу убить не ее, а себя, ту, которую вижу в ней…       Отец ушел из семьи, когда мне только исполнилось пять лет. Он просто вычеркнул нас из своей жизни. Мать ударилась в работу. Я осталась одна. Мне не у кого было спросить совета, не с кем было поделиться переживаниями, а они были. Со временем я привыкла к жизни одиночки, меня все устраивало. Так проходили годы. Однажды, все изменилось: мать сократили на работе, она заявилась домой пьяной. И с тех пор пила постоянно. Скоро в нашем доме начали появляться неизвестные мужчины, такие же пьяные. Все они были злыми, кричали и били меня ни за что, хотели, чтобы я носила им пойло. Я пропускала учебу в школе, когда разукрашенное лицо не позволяло показаться приличным людям. Матери было плевать. Я старалась проводить дома как можно меньше времени, засиживалась на улице допоздна. Обычно сидела во дворе, где по вечерам появлялась шумная компания. Я знала, они не чисты на руку, как-то связаны с грязным миром, но упрямо сидела подле них. И сначала меня пытались травить, заставляли уйти, угрожали разного вида расправой. Но за меня неожиданно заступился белобрысый парень, когда увидел побои на лице. Кажется, он понял, почему я, юная школьница, всегда здесь. Компания больше никогда меня не беспокоила.       Новые перемены пришли, когда в жизни матери появился Он. Пьяница, но другой. Добрый и участливый. Я впервые за долгие годы почувствовала, что кому-то небезразлична. Он помогал с учебой, встречал со школы, много со мной разговаривал. Но… Он отымел меня и не раз. Позже, как и все, стал груб, начал бить. Я только зажималась в углу, плакала и терпела. Я жалела себя. Он говорил молчать и я послушно молчала. Почему? Что заставляло меня молчать? Нелепое невозможное осуждение?! Но ведь не я была злодеем, а он! Чего я боялась?       Однажды он трахал меня на кухне. Смотрел прямо в глаза и трахал, как последняя мразь. В нем не было человечности, это урод, животное. Рука сама потянулась, взяла нож и полоснула по горлу. Его теплая кровь брызнула мне на лицо, и в ней я нашла запах свободы. Мои руки тряслись не от страха, а от радости. Я поняла, что больше никто не обидит меня. Никогда! Я прирезала спящую мать даже не моргнув глазом. Она знала, ее мужчины бьют меня, знала, что этот урод меня трахал, но ни разу ничего не изменила. Я посчитала ее убийство оправданным. Собрав все деньги и драгоценности, что отыскала, я сбежала.       Первые дни было просто. Я уехала в другой город, где перекрасила темные волосы в красный цвет. На другой день снова сменила город. Меня наверняка искали копы, так что я пряталась в капюшонах и балахонах, обходила стороной возможные встречи с ними. Деньги заканчивались, я попыталась найти неофициальную подработку, но никто не хотел брать школьницу. Уже скоро я превратилась в настоящего бомжа, скиталась, ночевала, где придется, воровала еду и монету. Мне стало тяжело. В какой-то день повезло прибиться к некой шайке, которая, как оказалось, за сущую копейку или дозу (на выбор) помогает распространять и доставлять наркотики. Руководящий процессом бритоголовый мужчина, покрытый татуировками до кончиков пальцев, отказался принимать меня в эту игру. Ему было плевать на мои мольбы и слезы, он посмеялся надо мной, заклеймил «мелкой девчонкой». И я приняла его отказ, отошла в сторону, всхлипывала. Я снова себя жалела, уверовав, что ничего не могу изменить. Идиотка! Я все переосмыслила и уже знала, что делать: вытащила из кармана складной ножик и просто прирезала одного из бомжей. Я уверенно объявила, что займусь его делом, а если одного трупа мало — вырежу всех. Прямо скажу, бритоголовый с меня нехеровенько прифигел. Может я и была «мелкой девчонкой», но уж точно не такой, как он предполагал. Ему понравилось то, что он увидел, и я получила шанс. Долгое время я доставляла наркотики за мелкие выплаты, пока не отчаялась в собственном существовании и решила приукрасить жизнь новыми красками. Я попробовала наркотики. И мне захотелось большего, захотелось подняться из грязи. Для этого я готова была перерезать всех на своем пути. Бритоголовый дал мне возможность проявить себя. Я стала организовывать шайки, наводнять с их помощью новые районы наркотиками. Разве кто ждал от меня, школьницы, подвоха? Теперь я могла снимать клоповник, купить новую одежду и еду. Нет, я хотела быть выше, хотела перестать отдавать бабки, проходящие через мои руки. Я резала таких же как я, отжимала районы. Я быстро прослыла психопаткой-головорезом себе-на-уме-стервой. Я действительно стала бешеной сукой и не без воздействия на меня наркотиков. Вскоре я уже резала людей на заказ и с каждым днем становилась все более агрессивной. Даже умудрилась найти похожих подруг.       Однажды мимо проезжал дорогущий автомобиль. Остановился напротив, стекло опустилось, и некто спросил меня, могу ли я наводнить Токио его наркотиками. Я уверенно ответила «да!». Он проспонсировал старт на широкую ногу. В Токио я вернулась со своими подругами. Они были чокнутыми, не боялись сдохнуть, поэтому я называла их «пятеркой демонических дев». Мы перерезали сотни глоток, прострелили сотни голов, взорвали десятки притонов преступных группировок, и наводнили город своим дерьмом. Покровитель остался доволен и перевел мне круглую сумму. Тогда я и отгрохала себе роскошный клуб, подкупила важных людей и жизнь обрела новые краски. Здесь каждый мог упиться или обдолбаться, трахаться как хочет того извращенная фантазия. Они могли быть собой, животными, которых никто не осудит, а потом выйти из клуба и строить из себя прежних тихонь, надевая маски приличия. Токио стал моим городом.       В какой-то момент, убирая очередную неугодную банду, я вдруг столкнулась с тем самым белобрысым парнем, что в тяжелые дни отнесся ко мне с пониманием. Я не убила его, а пригласила в свою жизнь. Кунсайт стал моим наемником.       Я постоянно параноила, чувствовала, что меня хотят убрать многие и хотела прикрыть спину теми, кому могу доверять. Проблема заключалась в том, что я никому не верила. Разве что… Кунсайту. Казалось, он не хочет меня предавать. Может, это девчонка внутри просила верить ему, не знаю. Кунсайт много раз откачивал меня, когда я перебирала, да и вообще старался контролировать процессы потребления. Я слишком хорошо ему платила, но не думаю, что дело было в деньгах.       Кунсайт познакомил меня со своими друзьями. Нефрит оказался выродком богатеньких родителей. Он только прожигал их деньги на шлюх, наркотики, путешествия, тачки. Он любил пострелять, а папашка умело его покрывал. Но однажды Нефрит убил не того человека, и светило ему лишь многолетнее заключение. Кунсайт со своими ребятами выдернули его из лап правосудия и спрятали в темных уголках Токио. Предложение работать на меня для Нефрита означало возвращение к прежней богатой развязной жизни, так что он согласился. Второго друга звали Зойсайт. Первое впечатление о нем было весьма сомнительным. Передо мной красовался щуплый рыжий пацан, у которого даже щетина не резалась, разодетый в нелепые яркие шмотки. Я думала это какая-то шутка. Но Зойсайт обладал невероятным обаянием, мог разговорить каждого, узнавал любые секреты. Он как будто погружал в себя. Я приняла его и ни разу не пожалела, он преподнес мне тайны высокопоставленных лиц. От Зойсайта я узнала причины, по которым, вероятно, Кунсайт относится ко мне именно так и не иначе — он не сберег младшую сестру когда-то давно. Она умерла от передозировки, насыпав в чай наркотики заместо сахара, которые случайно нашла у брата. Зойсайт — друг сестры, сын генерала, лишенный мужской любви. Отец мечтал взрастить из него баобаб, а вырос только хрупкий розовый куст на почве материнской заботы. Поэтому Зойсайт так странно тянется к Кунсайту, так своеобразно к нему привязан. Они оба привязаны.       Я обрела тройку наемников, моя жизнь стала значительно легче, правда. Они молодцы. Я получила больше свободы и ударилась в потребление наркотиков и алкоголя с новой силой. Кунсайт буквально за шкварник притащил меня в общество анонимных людей с различными зависимостями. Это было просто смешно, но он не давал мне шанса уйти, не попытавшись пройти курс. Я не могла пристрелить Кунсайта, поэтому согласилась.       Курс вел некий мистер заучка, правильный до мозга костей, доктор химических наук (кё дзю). Звали его Джедайт. Он носил стремные очки. И его заморачивало что я, такая молодая (хотя он был моложе, а уже кё дзю), такая испорченная! Он проводил со мной личные беседы, но не мог изменить моих желаний. На последнее занятие курса, получив признание Кунсайта, что я неисправима, притащила с собой Зойсайта. Он так сладко проехал по ушам Джедайта, что смог уговорить его посетить наш клуб, взглянуть на окружающий мир другими глазами, глазами истины. В ту же ночь доктор наук впервые напился с уговоров того же Зойсайта. Спустя пару месяцев я случайно наткнулась на него в своем клубе. Он уже не был похож на прежнего себя: не носил очки, изменил стиль в одежде, стал раскованнее, сговорчивее и, как оказалось, пьет с тех самых пор, а с недавних еще и наркотиками балуется. Я в шутку предложила ему, доктору химических наук, заняться разработкой нового вида наркотиков. Он согласился и стал четвертым среди наемников.       Позволив себе словить «вьетнамский флэшбэк», затихаю. Джедайт отпускает меня, убедившись, что я успокоилась. Я смотрю на Рей уже не как хищник, не хочется мне рвать ее в клочья. Я смотрю на нее с чистым презрением. Что же, не хочет заступиться за себя сама, так заступится папочка. До этой сучки хоть кому-то есть дело.       Я выхожу из подсобки, громко хлопнув дверью.