Выигрыш

      Четверо мужчин сидели за игровым столом. Шла напряженная игра в покер, ставки росли. Над столом клубился сигаретный дым, в зале с приглушенным светом стоял запах дорогого алкоголя, поглощаемого с огромной скоростью. Один из игроков, явно не очень опытный, однако очень азартный, рисковал и проигрывал, но не терял надежды, что госпожа Фортуна повернется к нему и карта пойдет. В своей погоне за призраком выигрыша он все сильнее горячился и принимал любое повышение ставок до тех пор, пока не остался ни с чем. К сожалению, и это его не остановило. Выпив виски, темноволосый мужчина с лисьими глазами выдохнул, с громким стуком опустил стакан на зеленое сукно стола и заговорил:       — Повышаю! Ставлю ночь со своим мужем. Уж в этот раз вы меня не надуете, — он был слишком пьян, чтобы победить в этой схватке, однако высокая доза алкоголя убеждала его в собственной непобедимости.       Сидящие по обе стороны от него напряглись, а вот четвертый из присутствующих за этим столом, платиновый блондин, начальник чересчур азартного игрока, усмехнулся и принял ставку, поставив, в свою очередь, новенький гоночный автомобиль. Ему давно приглянулся супруг своего нового сотрудника. Еще с того корпоратива, когда Александр, тот самый игрок, напился до невменяемого состояния, а он, его начальник, сам Святослав Валерьевич Коршуновский, вызвался помочь его такому хрупкому на вид мужу доставить спящее тело домой.       Стоя в лифте, который вез его, повисшее на нем тело и Юлиана, то и дело краснеющего супруга этого тела, Коршуновский думал о том, что решительно не может понять, почему этот стройный, благородный юноша выбрал именно этого пьяницу и, как оказалось, картежника. Супруг Александра выглядел на корпоративе фирмы просто великолепно: чуть отросшие русые волосы он уложил так, чтобы они находились в легком творческом беспорядке, его серые глаза то и дело наполнялись смешинками, когда Коршуновский рассказывал очередной забавный случай с работы. Эту картину дополняли белая рубашка, расстегнутая и оголяющая стройную шею с висевшим на ней славянским оберегом, серые, под сталь его глаз, брюки и начищенные туфли. Ничего лишнего, просто и со вкусом.       Именно на корпоративе он заметил этого прекрасного, скучающего юношу, супруг которого, как оказалось, предпочел его обществу столики с шампанским и напитками покрепче, которыми и умудрился так накидаться. И тогда Святослав решил не дать заскучать еще больше прекрасному спутнику Александра. Вечер проходил замечательно: они познакомились, разговорились. Юлиан рассказал о своей работе художника. Коршуновский заметил, с какой любовью парень говорил о всех этих холстиках, красочках и прочей художественной прелести, в которой сам Святослав не разбирался.       Вечер подпортило поведение Александра, заметившего, что бокалы опустели, а новых никто не приносил. Вмиг покрасневший Юлиан прервал свой рассказ, вздохнул и ушел вызывать такси. Коршуновский помог погрузить тело в машину и пообещал доставить до квартиры, а там и до кровати. Он помог раздеть и уложить незадачливого пьяницу, который иногда просыпался и пытался броситься с кулаками то на него, то на своего супруга, а потом Юлиан пригласил его ненадолго остаться и выпить чаю. Ему явно было неудобно, что Святослав стал свидетелем таких неприглядных сцен.       Поборов желание остаться, Коршуновский сказал, что не проснется завтра на работу, если еще помедлит. Юлиан, с грустью посмотрев во внимательные голубые глаза блондина, протянул ему руку и поблагодарил за помощь. Мужчина бережно пожал протянутую руку, словно бы боясь навредить. Усталые серые глаза столкнулись с нежным взглядом голубых, и рукопожатие затянулось.       Наконец, Коршуновский опомнился и поспешил убраться восвояси. Дома он долго не мог уснуть, бесконечно прокручивая этот день в своей голове. Ему вспоминались изящные руки художника, его заливистый смех и выразительные серые глаза, смотрящие прямо в душу. Задумавшись о фигуре Юлиана, скрывавшейся под одеждой, блондин понял, что возбужден.       Он так долго не подпускал к себе ни мужчин, ни женщин, что мыслей об Юлиане и нескольких движений руки на члене хватило для полной разрядки. Коршуновскому стало стыдно от того, что он удовлетворял себя, думая о чужом муже. Контрастный душ помог ему, смыв остатки возбуждения и освежив голову.       С той встречи Коршуновский не мог думать ни о ком, кроме замужнего Юлиана. Он стал его безумной, всепоглощающей мечтой, которую хотелось сжать в объятиях, зацеловать и никогда не отпускать, заперев в золотой клетке, выполняя каждое его желание. И в этот вечер, спустя полгода, после их первой встречи, он принял ставку, играя на свою любовь.       Александр мгновенно отрезвел, как только понял, что он только что проиграл. Он проиграл свой брак, своего удобного мужа, готовившего ему завтраки и обеды на работу и так дорожившего своей честью, что даже спустя полтора года после свадьбы, он не доверился и не отдал ему свою невинность. Нет, у них была половая жизнь, однако Юлиан, отговариваясь детской травмой и неготовностью, никак не хотел принимать роль пассива. Однажды Александр, разумеется, не на трезвую голову, попытался взять мужа силой. Юлиан смог вырваться и сбежал к родителям, а сам Александр после этого поступка долго вымаливал прощение и пытался загладить свою вину дорогими подарками своему мужу. Супруг сделал вид, что простил его, но к телу до сих пор не подпускал.       Вернувшийся домой Александр обошел квартиру, но нигде не нашел мужа. Стало быть, на него снова снизошло вдохновение, и он творил в находившийся неподалеку студии. Так оно и оказалось. Он позвонил победителю, выигравшему ночь с его супругом и сказал, куда подъезжать. Чувство вины он, к своему удивлению, не испытывал.       Юлиан, полностью охваченный порывом, навеянным музой, вооружился кисточкой и красками и творил. Вот уже почти шесть месяцев он пытался рисовать, но его рука выводила только одни и те же черты. Лунное серебро волос, морская голубизна глаз. Святослав заполнил собой все его мысли. И сейчас он медленно появлялся на холсте, на этот раз в образе греческого бога, почти обнаженного, прикрытого лишь небольшим кусочком ткани. Юлиан не видел его таким, но живая фантазия все делала за него. Лицо на портрете еще не было дописано, однако в нем невозможно было не угадать черты Коршуновского.        Юлиан был настолько поглощен работой, что не услышал, как повернулся ключ в двери, отделявшей этот маленький храм искусства от реальности. Александр стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку. Он лениво любовался в меру мускулистой фигурой мужа, который прибежал в мастерскую в одних пижамных штанах и тапочках. Творческая натура, что с него взять.       Наконец, Юлиан заметил чей-то пристальный взгляд и обернулся, одарив мужа улыбкой. Тот улыбнулся в ответ, но заметил, что его супруг старается прикрыть спиной то, что с таким старанием и нежностью выписывал на холсте в предрассветный час. Александр вспомнил, что должен сказать мужу, что проиграл его, пока не слишком отрезвел, пока не начала мучить совесть.       — Я не ожидал от тебя такой подлости, супруг, — узнав о цене проигрыша, тихо прошептал художник, незаметно смахивая слезу обиды. — Я заплачу твой долг, но больше ты меня не увидишь. Завтра же я подаю заявление на развод. Уходи.       Он отвернулся, в надежде, что теперь уже бывший супруг ушел, и хотел продолжить портрет, но пелена слез не позволила ему хоть что-то разглядеть. Зато Александр заметил и узнал изображенного. Злоба затмила его разум. Мужчине хотелось порвать этот холст, растоптать его, вдавить в грязь, сжечь и развеять по ветру.       Александр с силой схватил мужа за запястье, заставив того ойкнуть и выронить кисточку, пачкая пол. Он сжимал его руку и заглядывал в его глаза, словно бы пытаясь найти в них ответ.       — Так ты, оказывается, шлюшка? Меня отталкиваешь, а сам в это время с Коршуновским?! — Александр, брызжа слюной, кричал на Юлиана. Он кричал еще долго. За этот небольшой промежуток времени он наговорил столько непростительных вещей, что слезы русоволосого юноши катились по щекам. Гневная тирада игрока закончилась тем, что он замахнулся на своего мужа, пытаясь ударить последнего по щеке, будто бы изменившую женку.       Его покрасневшую от злости руку остановила другая, с ровным золотистым загаром. За спиной раздался голос, так знакомый Александру.       — Не смей прикасаться к нему.       — Это пока еще мой муж. Что хочу, то и делаю, — побагровевший картежник кинулся на так невовремя (смотря для кого?) появившегося Коршуновского.       Святослав легко ушел в сторону, а перехваченную ранее руку, заломил и вывернул за спину Александру. Вытолкнув того за дверь и заперев ее на ключ, Коршуновский устремился к пытающемуся слиться со стеной Юлиану и прижал его к себе. Художник, прижавшись к сильному телу, всхлипнул и затих. Его сотрясала мелкая дрожь.       Блондин пытался успокоить юношу, гладил его по мягким волосам, сотрясающимся плечам. Наконец, приподнял за подбородок его голову и начал сцеловыватькаждую слезинку на светлом лице любимого. Глаза Юлиана удивленно распахнулись, а рот приоткрылся, чем и воспользовался Святослав, пожелав окончательно отвлечь художника от неприятной ситуации.       Они опустились на стоящий у стены диван. Блондин все также прижимал к себе свое сокровище, которое понемногу начинало дремать на его плече. Взгляд мужчины упал на холст, где изображался, к его удивлению, он сам. И Коршуновский все понял. Он просиял и дернулся, отчего почти уснувший Юлиан вскочил и удивленно уставился на так резко возбудившегося мужчину.       — Ты поедешь со мной на Северный полюс? — решил сразу огорошить художника Коршуновский. Тот удивленно захлопал глазами и лишь спустя некоторое время все же смог задать вполне уместный вопрос.       — Зачем?       — Затем, что я выиграл ночь с тобой и хочу, чтобы она как можно дольше не кончалась. А теперь, когда я увидел это, — блондин обвел рукой холст и кучи других набросков и работ, где изображен он сам. — Я все понял и ни за что и никогда тебя не отпущу, — ответом ему был тихий смешок и поцелуй, полный нежности, любви и надежды, что теперь-то все будет так, как и должно быть.