Запретная связь

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

      Бэкхён вышибает дверь и болезненно морщится, на ходу растирая плечо. Печать на двери сломана — не восстановишь. В квартире пахнет затхлостью. Запустением. И смертью. Сердце больно сводит, а глотку сжимают невидимые тиски. Сантиметр за сантиметром.       В прошлый раз он успел вырвать Ханя из лап смерти, чуть с ума не сошёл, но успел. Несколько дней назад ему сказали, что Хань не отвечает на звонки больше недели. Но никто ехать не смел — боялся гнева босса. Посылать в забытый богами район незнакомых Бэкхён не мог. Но и вырваться из-за Границы не сумел раньше.       Болью отзывается каждый вдох, молотом бьётся кровь в висках, так, что кажется, вот-вот проломит, и хлынет кровь на грязный пол, смывая горячим пыль ангельского жилища. В груди гудит от пляшущего ужаса. И плевать, что он демон.       Ханя он находит в платяном шкафу. Двери болтаются на вырванных петлях, одежда разбросана, вешалки сломаны. И Хань безвольной куклой лежит на тряпье. Страшно. Не так как в прошлый раз, когда он наглотался таблеток, чтобы больше не болело. Но всё равно страшно.       Сон Ханя мало чем отличается от смерти. Измождённое тело покрыто ссадинами и синяками, и Бэкхён рычит сквозь зубы от отчаяния и бессилия. Но тихий пульс толкается в пальцы прямо над прорывающими одежду ключицами.       Бэкхён дёргает Ханя за холодную руку на себя, сжимает осторожно, греет ладонями озябшее тело. Осторожно трогает выступающие даже сквозь одежду позвонки, отогревает поясницу. Хань вяло шевелится, упирается ладонями в грудь и пытается оттолкнуть. Но не выходит.       Мертвенный холод от ладоней Ханя ползёт под одежду, окатывает студёной водой, трогает ледяными губами волосы на загривке. Бэкхён сжимает зубы до скрежета, прикрывает глаза, гася полыхающий в них огонь, надсадно дышит и никак не может надышаться запахом Ханя. Живого.       Бэкхён чувствует, как воздух вокруг нагревается, кажется, даже искры от накаливания проскакивают. Яркие такие, даже глазам больно. Не такие, какие выбрасывает вверх костёр, скорее — как искры сварки. Обжигающе белые, от которых в глазах скачут яркие точки.       Воздух напряжённо гудит в ушах, едва проталкивается в грудь, расплывается в них липким мёдом, затапливает бронхи, слепляет их, не давая продохнуть. Воздух слишком тяжёлый, словно вода проталкивается в лёгкие и там застревает.       Бэкхён его ловит ртом, как выброшенная на берег рыба, давится так же, только рот не разевает так широко, дышит сквозь зубы. Ему до колик страшно, когда грудь будто стягивает ремнями и окончательно выбивает плавленый воск воздуха из лёгких.       Сердце колотится как сумасшедшее, обливает кипятком с головы до ног, ошпаривает. Кровь пульсирует в кончиках пальцев, сжимающих футболку на худом теле. Хань даже не дрожит — он слишком истерзан и измождён.       Бэкхёну впервые в жизни страшно. Страшно так, что он хочет впервые не жить. Не существовать. И именно в этот момент он понимает Ханя. Понимает, что такое хотеть не быть.       Но он привычно берёт страх за горло, сжимает длинные пальцы и притягивает блестящего глазами Ханя к себе. Ещё ближе, хотя кажется, ближе некуда. На мгновение ему кажется, что он сломает его. Но Хань просто дрожит в его руках. То ли от слабости, то ли от страха. Отогревается.       Он до сих боится его после того случая, когда Бэкхён не сдержался. Но он тогда испугался. Он впервые в руках держал бездыханное тело и умолял его дышать, просто дышать. А когда Хань пришёл в себя, он его ударил. Всего лишь пощёчина…но…       А ещё Хань боится гнева своего босса, который и так частенько вымещает его на нём, судя по состоянию его кожи и тела. Ещё и голодом морили, небось, запечатав квартиру. Бэкхён уверен, его неспроста отправили за Границу. В наказание за запретную связь.       Бэкхён целует жёстко. Он не знает, что чувствует Хань, но тот перестаёт дрожать в его руках. А Бэкхён чувствует, как немеют его губы от прохлады ханевского тела. Как болью отдаётся каждый чужой вздох, похожий на всхлип.       Хань вцепляется короткостриженными ногтями в кожаную куртку, кожа скрипит, когда соскальзывают пальцы. Бэкхён даже не морщится, вспоминая цену и то, с каким боем он выбивал куртку. Хотя ещё вчера разорвал бы зубами посмевшего испортить дорогую вещь.       Бэкхён теряет нить рассуждений, вдыхает запах Ханя, который почти исчез, но тело помнит и дорисовывает недостающие элементы, складывает в полноценный запах. Хань всегда медово пах свежераспустившимся жасмином. Сладко, чуть терпко и ярко. Сейчас он почти не пахнет, всё перекрывает запах лекарств, боли. И страха. Хань пахнет смертью, которую несколько секунд назад держал в руках.       Бэкхён зло кусает мягкие губы Ханя, будто мстит ему за поцелуй, хотя первым потянулся к нему. Утыкается своим лбом в ханевский и смотрит в глаза. Страшные, со зрачком на всю радужку, кажется, ещё мгновение — и чернота прорвётся наружу, заполонит, скроет под собой сеть полопавшихся капилляров в испуганных глазах.       Он пытается протолкнуть будто вскипевший воздух в лёгкие, но он застряёт в глотке, оседает на губах сбившимся дыханием Ханя. И непонятно для себя — зачем — Бэкхён вновь целует.       Хань жмётся ближе, греется о Бэкхёна, сам того не понимая, подаётся и поддаётся под настойчивые губы и горячие руки. В груди бешено стучит сердце. Как свободная птица, пойманная и заточённая, пытается выломать окровавленной грудью прутья клетки.       На Бэкхёна накатывает болезненная нежность, он осторожно прижимает к себе ластящегося Ханя, что неосторожно обнимает его за шею, сдирая повязки с порезанных предплечий. Хань вряд ли понимает, что происходит, он льнёт к Бэкхёну.       Зарывается рукой в чёрные, как смоль, волосы, прижимается ближе, хотя кажется дальше некуда. Пугает выступающими рёбрами, которые, кажется, только кожей прикрыты. Вот-вот проткнут футболку.       Хочется укрыть, спрятать, никогда не выпускать из рук, и он обнимает, целует и скользит языком в горячий рот. Единственное, что у Ханя горячее. Потому что сам Хань едва тёплый, разгорячённому долгим бегом Бэкхёну он и вовсе кажется холодным.       Хань цепляется за него как утопающий за соломинку, в распахнутых глазах мольба не останавливаться, а в каждом судорожном вздохе разбивающий мир Бэкхёна всхлип. Будто Хань отчаянно сдерживает вой, но он рвётся изнутри, и лишь язык Бэкхёна его гасит.       Жар Бэкхёна переползает на Ханя, сантиметр за сантиметром отогревая замёрзшего ангела. Бэкхён клянётся себе, что больше никогда не оставит Ханя. Бэкхён касается линии челюсти Ханя, спускается по шее, едва не режет пальцы об острые ключицы.       Хань отрывается от Бэкхёна через силу, оттолкнул бы, если бы смог. Смотрит безумными глазищами, жадно хватает ртом воздух и загнанно всматривается в Бэкхёна, пытаясь уловить намёк на неискренность.       Пушистые ресницы взлетают медленно, словно Ханю трудно поднимать отяжелевшие веки. Бэкхён боится шевельнуться. Даже улыбаться страшно. А волоски на теле Ханя медленно поднимаются так, что кожа идёт мелкими пупырышками. Будто сквозь кожу прорастают перья. — Больно, — шепчет Хань и смотрит сумасшедшими глазами на Бэкхёна. Отшатывается от протянутой к нему руки. — Не надо. Пожалуйста. Уходи.       Хань медленно опирается спиной о стену, кажется, что Бэкхён слышит стук костей от соприкосновения с гладкой поверхностью. Мурашки невольно толкутся по телу, в собственной шкуре становится тесно. — Хань… — Уходи, — стонет Хань и закрывает глаза, — как тогда. Только навсегда. Дай мне…       Невысказанные слова повисают в воздухе, рубят его на мелкие кусочки, мелют крошащееся время, сыплют окровавленную крошку, и Бэкхёну больно. Больнее чем когда поймал серебряную пулю.       Бэкхён смотрит на лопнувшие губы со следами крови в трещинках. Во рту оседает горечь от бессилия, которое бурлит в крови. Бэкхён складывает руки на груди и смотрит на Ханя. Как смотрит на всех. С вызовом и насмешкой.       Хань устало ползёт по стене и обнимает колени, пряча голову в них. Отросшие высветленные волосы рассыпаются, скрывая лицо. Бэкхён не выдерживает. Подходит ближе, садится на корточки и тянет руку к Ханю.       Осторожно убирает прядки волос, касается впалой, почти серой щеки. Хань натужно хрипит и вцепляется ногтями в кожу, раскачивается чуть взад-вперёд. Вот-вот завоет. И непонятно, страшно ему только за себя или…       Горло сдавливает судорогой, плещет лавой по глотке, слова плавятся на подходе к языку. Бэкхён морщится. Опускается на колени, берёт в ладони лицо Ханя и внимательно смотрит в глаза, на дне зрачков которых клубится что-то новое. — Я боюсь, — тихо выдыхает Хань и едва слышно добавляет: — Мне больно. — Я знаю. Я смогу тебя защитить. — Ты себя не в силах защитить, — горько кривит губы Хань.       И во рту ощутимо горчит от его слов. Но Бэкхён не отрываясь, смотрит в глаза, целует Ханя в лоб и переплетает пальцы. Хань опускает глаза на сплетённые пальцы и смотрит неверяще. Смаргивает слёзы на дрожащих ресницах и вновь полосует взглядом. — Мы справимся, веришь? — шепчет Бэкхён. — Верю.