Солнечный зайчик

Сегодня в Хогвартсе было необычно тихо. Настолько, что слышались глухие шаги где-то на верхних этажах. После войны вообще стало тихо. Словно она заставила всех разом замолчать. Хогвартс отстроили, уроки идут по-прежнему, но люди и атмосфера уже совершенно другие. Но по крайней мере Гарри знал, что теперь, к счастью, все закончилось, и этот год также скоро подойдет к концу. Все заканчивается. Яркое, палящее солнце наконец-то выглянуло из-за тяжелых огромных туч и начало светить в окна факультетов. К сожалению для Гарри, Рона и Гермионы их обучение в этой школе окончилось, поэтому они могли насладиться такими редкими, но такими теплыми, как объятия любимых людей, лучами Солнца. Все трое вышли на ярко-зеленое поле, уходящее вниз, туда, где видится хижина Хагрида и большое, бескрайнее озеро. Из леса слышалось птичье пенье, и Гарри осознал, что только сейчас действительно ценит это все, ведь в какой-то момент, пару месяцев назад, он мог перестать слышать и ощущать все это. Так просто, за секунду, ты теряешь все, чем жил; теряешь шанс пережить это снова. Чувствовать под ногами летнюю траву, ощущать свежий, прохладный воздух в легких, чувствовать лучи на коже - видимо, ради этого стоило восстать из мертвых. Гермиона и Рон, держась за руки, стояли вместе, чуть приобнимая друг друга, в своих черных мантиях. Почему-то это напомнило Гарри об их самом первом дне в Хогвартсе; могли ли они знать, что через несколько лет будут стоять здесь, смотреть куда-то вдаль, и радоваться, что остались в живых? Спустя пару минут Гермиона дотронулась до плеча Гарри и сказала, что они с Роном пойдут собирать вещи. Гарри кивнул, сказал, что скоро подойдет, и остался стоять там, смотреть то на хижину Хагрида, то на Запретный лес, то на Фестралов в небе. Затем он прикрыл глаза и позволил себе расслабиться впервые за эти долгие и трудные месяцы после войны. Через несколько минут послышались почти невесомые шаги, а затем такой знакомый голос спросил: - Уже собираешься? Нет, не холодный и надменный, другой какой-то. Гарри разлепил глаза, дал им привыкнуть к свету, и повернул голову в сторону, туда, где стоял Малфой. Он не смотрел на него, а также, как и Гарри пару минут назад, куда-то вдаль. Его серебристые глаза отражали все оттенки этого дня как зеркало, и Гарри с трудом отвел от них взгляд, напоследок окинув взглядом его платиновые, почти что белые волосы. - Да, пора бы уже. Голос Гарри был непривычным для него - какой-то сухой, словно он не разговаривал эти месяцы. А он и вправду был малообщительный, скорее наблюдательный. Он старался присматривать за всеми учениками, словно опасность еще где-то здесь, и так рядом, что почти осязаема. Ночные кошмары часто омрачали его ночь, даже если он успел утвердиться в том, что все опасности исключены, а Темный лорд умер у него на глазах, разлетясь легким прахом. И Гарри казалось, что он сошел с ума, когда он встал посреди ночи, пошел на то место, где состоялась их последняя битва и всерьез думал о том, что из праха поднимется Волан-де-Морт - такой же бледный, худой и внушающий холодный страх. Идя обратно в спальню, он не раз видел Малфоя, такого же отстраненного и явно думающего о чем-то столь долго, что даже не сосчитать часы. Он стоял возле окон, подсвечиваясь лунным светом, и все больше походя на призрака. Такой же белый, и худой настолько, что уже можно было смотреть сквозь него. И Гарри было его жалко. Он понимал, что сам отдалился от него после войны, и не потому что до сих пор не простил - простил, и уже давно - а из-за боязни, что такой же страх овладеет и так хрупким Драко. Рисковать нельзя, и Гарри знал, как это глупо. Однажды они обменялись взглядами, всего на секунду, но и ее хватило, чтобы каждый понял, что они чувствуют по отношению друг к другу. С тех пор они молча смотрят друг на друга, не в силах сказать что-либо. - Значит, уезжаешь? Голос тихий, едва уловимый. И такой грустный, что это мог услышать только Гарри, ибо никто толком не знал этого высокомерного парня так, как он. И, возможно, у других бы в этом голосе только и сквозила надменность, но нет. Все в точности до наоборот. - Да, ты ведь тоже? Гарри позволил себе взглянуть на него, и лучше бы он дальше смотрел на тот дуб вдали, но, черт возьми, не на этого хорька, потому что тот выглядел таким уставшим и грустным, каким он не был никогда. Он знал, что виноват во многом, даже после заверений Гарри о том, что все это не его вина. Сердце Гарри выплясывало что-то невообразимое в груди, и так больно защемило, что дышать было сложно. Рука дрогнула, и уже потянулась к такому тонкому и, как мрамор, белому запястью Малфоя, но отдернулась. Малфой перевел медленный взгляд с неба на Гарри. Под глазами залегли тени, и так резонировали с бледной кожей, что казалось глаза впали куда-то внутрь, оставив лишь их очертания, напоминание. Ресницы, все такие же длинные и пушистые, теперь мелко дергались, словно от нервов. Он смотрел и смотрел, пока его взгляд не упал себе под ноги. Слишком тяжело. Гарри тоже посмотрел вниз, просто чтобы не смотреть в пустоту. Глаза как-то неприятно жгло, а в душе что-то скреблось; недосказанные слова так и вертелись на языке, силясь вырваться и сказать всю правду. А Гарри все стоял и стоял, смотрел на эту светлую челку, которую потрепывал ветер, на эти темные ресницы, что создают резонанс с этой аристократично-белой кожей, на синие вены на руках. И отвести взгляд было сложно. Еще год назад Гарри бросил бы взгляд на Драко, словно и нет его тут. Посмотрел бы со злостью, как между ними уже было принято, и пошел бы дальше по своим делам, смеясь над очередной шуткой Рона. А потом, по какой-то случайности, в ночном коридоре бросить ему в лицо, что на самом деле чувствуешь, с таким отчаянием и злостью, на которые ты только способен. И затем, все с той же злостью в глазах, закрыть их и устремиться к нему в объятья, а потом поцеловать так, чтобы, черт возьми, запомнил. Теперь, после войны, страшно признаться даже самому себе, что, скорее всего, пути разошлись. Тут он заметил все то же красивое кольцо на пальце Малфоя и заострил на нем взгляд. Тот же темно-зеленый камень, то же серебро с непонятными ему рунами. И вот от него уже отбрасывается “солнечный зайчик” на зеленую траву. Скачет, вместе с прерывистым дыханием своего владельца. Тот, все также склонив голову, смотрит себе на ноги. Тогда Гарри невесомо дотронулся до руки Малфоя, и тот вздрогнул, быстро подняв глаза прямо на него. - Всегда хотел узнал, что все эти надписи означают, - сказал Гарри, и еще ближе поднес его руку к своим глазам. Драко ощущал на запястье теплое дыхание, и для него внезапно весь воздух исчез. Он отдернул руку. - Ради Мерлина, Поттер, что ты делаешь? - натянутая злость так и слышалась в голосе Малфоя. - Просто интересуюсь, - безобидно ответил Гарри. Он знал этот тон. Когда Драко говорил “отойди от меня”, это всегда означало “подойди и обними меня так крепко, чтобы я слышал звук своих сломанных костей”. Поэтому Гарри сделал шаг ближе, а Драко, в свою очередь, назад, прижимая, как раненый зверь, отдернутую руку к груди. Гарри остановился и стал ждать, сам не зная чего. Через минуту Драко сказал: - Только отец знает, - а голос хриплый, но теплый. - Тогда давай у него и узнаем, - ответил Гарри и подошел ближе, заглядывая в глаза Драко. Какой же он бывал хрупкий, этот слизеринский змей. Гарри быстро сократил между ними расстояние не в силах больше терпеть этой долгой разлуки. Он крепко обвил это худое тело своими крепкими руками и прижал так сильно к себе, что Драко точно должен был почувствовать удары сердца Гарри. Драко обнял его в ответ, также сильно, вцепившись в мантию руками и не отпуская. Его белоснежные волосы щекотали щеку Гарри, отчего он широко улыбнулся и шепнул Драко: - Так мы спросим? Драко легонько стукнул его по спине, и из него вырвался смешок. - Ты идиот, Поттер. - Знаю, ты уже сто раз мне это говорил. Вокруг воцарилась тишина. Они стояли, обнявшись вот так, посреди этого поля, когда в любую минуту к ним могла подойти Гермиона, Рон или кто бы то ни был. Но оба были так пьяны от этого момента, что, казалось, так и должно быть. Так и было - они стоят, заключив друг друга в объятья, и пусть это будет их вечностью. Наконец, Гарри прервал тишину: - Не хочу расставаться. - Ты и так у Уизли поселился, - ответил Драко с долей ревности. Гарри улыбнулся и прижал это хрупкое тело к себе еще сильнее. - Я не про Рона с Гермионой. Я про нас. Драко чуть ослабил хватку, все тело его словно застыло как каменное изваяние. Он прерывисто вздохнул на плечо Гарри и, почти не разрывая объятия, заглянул тому в глаза с немым вопросом, который Гарри уже научился понимать. - Да, я не хочу разъезжаться. Хочу остаться с тобой, и ты это знаешь, давно знаешь, - сказал Гарри полушепотом. - Даже после всего того, что я сделал? - голос у Малфоя дрожал. - Я знал и знаю, что ты делал это не ради своей выгоды, Драко, поэтому давно тебя простил. Драко стоял и долго смотрел в зеленые глаза Гарри, пытаясь отыскать в них ложь, но тот никогда бы не соврал, и пора бы ему это запомнить. Тогда Драко тихо спросил его, чтобы услышал только, и только Гарри, словно доверяя тому свой строжайший секрет, свою жизнь, потому что отдать Гарри Поттеру свою жизнь было для него лучшей смертью. - И ты готов быть... со мной? - Да. И… давай навсегда, - ответил Гарри также тихо, ведь теперь и он доверил свою жизнь в эти руки. Драко с минуту стоял на месте, осознавая происходящее, а затем медленно, как кошка, поднял свои холодные руки к лицу Гарри, взял его и сказал: - Давай навсегда, - а затем нежно, как в тот первый раз ночью, в прохладном коридоре, он поцеловал Гарри. Они долго нежились в своей маленькой вечности, а “солнечный зайчик” все так же прыгал по той майской траве.