***
Тихо напевает Миддфорд, будучи уверенным, что его никто не слышит. Родители, недавно уехавшие из поместья в связи с возникшими неотложными делами, вряд ли вернутся в течение нескольких последующих дней, поэтому запершийся у себя со словами о важном научном проекте Эдвард мог быть уверен, что никто не посмеет потревожить его. Близился конец учебного года, отчего дел у будущего маркиза было невпроворот. Но даже в такое сложное время нельзя отказывать себе в маленьком отдыхе и приятном подкреплении, посему Эдвард решил ненадолго отложить учебники, направившись в столовую. Ламбада! Глупая надоедливая песня, как напоминание из тех прошлых, жутко смущающих дней существования (о которых он бы предпочел и вовсе забыть), словно въелась в его голову, не давая Миддфорду покоя уже второй день. Он только и делает, что ходит и поет её везде! Вот и сейчас, стоило мозгам хотя бы немного расслабиться, так тут же берутся за старое. Распевание песен, лишь услышав которые в своём доме, маркиза не задумываясь проткнет собственно сына рапирой, отнюдь не улучшало настроения Эдварду, скорее, наоборот. — Ламбада? — это уже было не просто слово из клятой песни. Он правда услышал в собственном доме ламбаду! Не ту песнь, которую во времена своего расцвета распевала их «Фантомная пятерка», а другую, настоящую мелодию танца. Он, конечно, мог спутать или ослышаться, но все же. Пребывая в лёгком недоумении от услышанного, будучи крайне заинтересованным в происходящем, Эдвард не придумал ничего лучше, как просто пойти на звук. И чем большее расстояние он преодолевал, тем больше удивлялся. Ведь музыка безошибочно вела его в покои к… Лиззи? Скрип открывающейся двери канул в лету, будучи поглощенным более громкой мелодией граммофона. — Сестренка, ты… танцуешь ламбаду?! От неожиданности и перепугу девушка едва не поскользнулась, бросившись выключать играющую пластинку в панике, пытаясь скрыть нечто постыдное для нее и весьма интересное для Эдварда, что получалось у нее плохо, ибо леди усилиями предотвратить это только более открывала правду. Например, теперь блондин увидел странный поливинилхлоридный белый коврик, разложенный прямо посреди комнаты, с любопытными разноцветными следками и кругами на нем. А ведь Элизабет взаправду занималась чем-то интересным. — Э-эм, братик, — девочка начала непривычно нервно и натянуто улыбаться. На нее не похоже. — Что привело тебя в столь поздний час ко мне? — Сейчас третий час после полудня. — Я думала, ты занят уроками, и все-такое, — Элизабет нервничала, даже очень, что видно было невооруженным глазом, будто Эдвард застал ее врасплох. За чем-то очень нехорошим. Впрочем, так и было бы, зайди сюда не он, а, скажем, их матушка. — Так и есть. Но, услышав странные звуки, я был взволнован, поэтому решил удостовериться, что с тобой ничего не случилось и все в порядке. — А-а, вот оно что, — Лиззи приложила ладошки к раскрасневшемуся от нервов и других причин лицу. — А дверь?.. — Так у тебя не заперто было, — пожал плечами старший, в ответ на что сестра звонко хлопнула себя по лбу. — Вот ведь я глупышка! Даже дверь на ключ не заперла… — Не говори так, Лиз, — произнёс гость, наконец проходя внутрь комнаты. Он терпеть не мог, когда в его присутствии кто-то оскорблял себя, тем более леди, а если это любимая сестра — то подавно. — Кстати, а что ты делаешь и что это такое? — парень кивнул на разбросанные по комнате принадлежности, подняв с пола весьма интересную то ли книгу, то ли газету, начав вертеть её в руках, осматривая. — Ах, это. Да так, ничего, танцевальные безделушки, вот. — И что танцуешь? — Я… эмм… — было видно, девочка сомневается и вряд ли хочет говорить правду. Но, опираясь хотя бы на логику и ранее сказанные Эдвардом слова, становится ясно, что он наверняка все слышал, поэтому врать, что практиковала новые движения вальса, будет истинной и совсем не милой нелепостью. Особенно для человека, не владеющего высокими навыками в искусстве лжи. — Но ты ведь никому не расскажешь, правда? — сдаваясь, молит Элизабет. «Никому», — если уж брат дал слово, он его непременно сдержит. В этом-то Лиззи даже не сомневалась. Брат еще ни разу не давал ей повода для сего. — Ладно, подойди ближе. Ты не поверишь, что я хочу сделать… — смотря в эти искрящиеся глаза, Эдвард уже не был уверен, что это та же девочка, которая минуту назад испуганно краснела при виде его. Теперь перед ним его привычная озорница-Лиззи. Все на своих местах. С трудом дождавшись неспешного кивка брата, блондинка, схватив бывшего лидера бойз-бэнда, потащила бедолагу на софу, стоящую прямо у окна, по пути, право, Эдвард споткнулся обо все, что только можно было. Стоило её брату присесть, розовый комочек энергии тут же вскочил, начав свой длительный рассказ с пояснениями и активной жестикуляцией. — Помнишь, мы были на балу у герцога Аберкольна? Так вот, там я познакомилась с одной очень милой леди. Ох, это такая забавная история! А все из-за того её миленького зелёного платья. Тебе, наверняка, очень интересно, сейчас расскажу… — вам вряд ли будет воистину важен весь рассказ леди Элизабет, чего нельзя было сказать о том, кому все эти толкования и предназначались. А ему, кажется, было действительно интересно слушать о всех тех платьях, розовых пони и милых пустячках, ловить каждое слово, время от времени понимающе кивая, совершенно не перебивая. Он любил слушать её голос, рассказы из жизни как собственной, так и чужой. Мисс Миддфорд знала, что брат — один из немногих людей, готовых в любое время года и суток и при любых обстоятельствах её выслушать, дав дельный совет, если того требует ситуация. Неважно, насколько пустяковой, а порой и откровенно глупой была проблема. Чем она умело и чаще предполагаемого пользовалась. — …Так вот, в честь своего пятнадцатилетия Лили устраивает праздник, намереваясь собрать всех португальских, бразильских, аргентинских и британских друзей вместе, а, чтобы лучше и наверняка сдружить ребят, она решила включить в список предполагаемых танцев и латиноамериканские. Это такой сюрприз! Я бы, наверное, не осмелилась на такой отчаянный для столь милой леди шаг! А как ты знаешь, угодить сливкам общества — дело непростое, а там ведь будут все: графы, графини, герцоги и герцогини. Вот я и решила, что мне определенно нужно что-то сделать, дабы поддержать подругу в ее начинаниях и поспособствовать этому «сближению друзей», выучив один из таких танцев-сюрпризов. Здорово, правда? — Ага, — неловко почесал затылок Эдвард. Все же он не был уверен в правоте её стремлений, вот только не знал, как об этом правильно сказать сестре. Ну, так, чтобы её ни коем образом не обидеть. — А почему ты выбрала именно ламбаду? — Не знаю, думаю, она мне просто показалась довольно миленькой… Эдвард поперхнулся воздухом. М-да, и как давно у Лиззи понятие «миленькое» стало настолько широким? — Ты бы видел, сколько новых движений я уже освоила! Хотя, почему бы мне тебе их просто не показать, — не дожидаясь ответа собеседника, Элизабет рванула к остановленным ранее пластинке и граммофону, снова настраивая их на игру. — Кхм-кхм, — театрально кашлянув для привлечения внимания, — ламбада, сэр! — встав в центр зала, дождавшись нужной ноты, Лиззи начала свое действо. Раз уж Эдварду досталась роль зрителя, он просто смотрел. Наблюдал за быстро перемещающимися по паркету девичьими ножками, в который раз про себя отмечая их стройность и, чего греха таить, красоту, а также урожденную грацию и пластику их хозяйки. Подумав, что его мысли и внимание устремились малость не туда, куда следовало, хотя бы потому, что всем давно и так известно, что сестра у него умница-раскрасавица, а его здесь посадили, чтобы он оценивал исполнение танца, а не доказывал аксиому, Эдвард малость покраснел и, смутившись, даже на короткий миг отвернулся, но подумав о том, какое неуважение таким поступком проявляет к так старающейся перед ним Лиззи, тут же, взяв себя в руки и вернув лицу нормальный, привычный цвет, с наисерьезнейшей гримасой впился взглядом в танцовщицу. Право, долго сохранять свою серьёзность даже Эдварду не удаётся, ибо зажигательная музыка просто вынуждает префекта постукивать невысокими каблуками туфель ей в такт. Элизабет очень старалась. Будучи настолько сосредоточенной на своём, она едва ли замечала происходящее вокруг. Сейчас для нее существовали только она, ламбада и этот пол. Эдвард никогда не видел сего танца в оригинальном исполнении, но был уверен, у Лиззи очень хорошо получается. У его сестры иначе и быть не может. Похоже, она тоже это осознавала, двигаясь плавно и уверенно, в меру покачивая бедрами в такт музыке. Наблюдая за этими невинными манипуляциями, Миддфорд снова непроизвольно краснеет, только сейчас подметив, что юбка платья леди сегодня гораздо короче обычного. Случайно ли? Танец плавно подходит к концу. — Ну как? — ожидаемый вопрос звучит для лорда как-то совершенно неожиданно. — Миленько, да? — как хорошо, что Лиззи сама дала ответ на заданный ею же вопрос. Ему остаётся только кивнуть, кратко и сдержанно похвалив её за старания. — Знала, что тебе понравится. Все благодаря стараниям и щедрости Зиглинде, это ведь у неё я позаимствовала те познавательные журнальчики и чудом оказавшуюся у нее пластинку, а тот танцевальный коврик — личная импровизация малышки Салли. Бедняжка сказала, что ей все это, к сожалению, не пригодится, зато вон какими полезными эти вещички оказались для меня, — девушка наконец присела на диванчик около брата, отчего-то погрустнев. — Жаль только, что в парном танце для полноценной замены недостающего партнёра одних усилий двух леди недостаточно. — Неужто это настолько важно? — Эдвард уже отдаленно начинал догадываться, к чему клонит сестренка. — Конечно, ведь только так можно исполнять те причудливые поворотики, из-за которых я изначально и выбрала этот танец. — Тогда почему бы тебе не обратиться за помощью к Фантомхайву? Или сразу к двум? — даже не верится, что он это говорит, по собственной инициативе передавая сестренку главным соперникам в борьбе за ее внимание. Конечно, сам Эдвард бы с радостью ей помог, будь это любой другой танец, но это ведь не полька и не моррис, в конце то концов! Именно этот танец явно не предназначен для приятного времяпровождения с младшей сестрой. Вот как-то совсем. — Даже не знаю, — тихий вздох. — Я по-прежнему испытываю к близнецам смешанные чувства. Ты же знаешь, я ещё им не простила их выходки, — Лиззи стала ещё мрачнее, Эдвард мысленно окрестил себя идиотом. — Прости, Лиззи, — он искренне сожалеет, — мою неосторожность. Я вовсе не хотел ворошить твои душевные раны, — как он мог забыть то, что эти негодники уделали, как здорово потрепали всем им нервишки! Из-за их игрушек в жизнь и смерть его сестра почти два месяца была невесть где, а потом ещё столько же просидела взаперти в своей комнате, пребывая в депрессии. — Ничего, братик, я уверена, ты это сделал не специально. А знаешь, было бы очень здорово, если бы ты присоединился ко мне, — то, чего префект так боялся. — Даже не знаю… Он сомневался, но ровно до той поры, пока их взгляды не встретились. Она же сейчас просто расплачется! Нужно незамедлительно что-то сделать. Как лорд может игнорировать слезы леди, став, при этом, им причиной? Да тут, чтобы сидеть сложа руки, просто каменное сердце нужно иметь, которым, к счастью или к сожалению, Эдвард не владел. — Если ты этого хочешь, я непременно это совершу… — он, прямо как в детстве, сжимает её ладошки в своих, а она в ответ, ровно, как и всегда, бросается ему на шею. В этих теплых родственных объятьях и тают последние сомнения и предубеждения.***
— Э… Лиззи, ты уверена, что именно так правильно? — обращается к стоящей к нему спиной девушке будущий маркиз. — Разумеется, на рисунках все выглядело именно так! — невозмутимости гениальной фехтовальщице не занимать, чего нельзя сказать о её брате. — Хорошо, а должен ли я стоять к тебе так близко? — Это стандартное расстояние, в точности такое же, как и в любом другом бальном танце! — Но при других обстоятельствах ты стояла бы ко мне лицом… — А так стою спиной. Подумаешь! Ладно, теперь поставь ноги на ширине плеч, а ладони положи мне на талию. Ну, а если более точно, то чуть ниже талии. Да, вот так, — довольная результатами Лиззи продолжила… — сейчас просто повторяй за мной, — …мучить братца. — Что, и мне тоже надо так делать?! Не слишком ли это? — Вовсе нет. Это одно из основных движений, будет совсем не хорошо, если мы не выучим его! — Ладно! — недовольно рычит Эдвард. Ему совершенно не нравятся шалости его сестры. Это вовсе не забавно. Чистой воды садизм какой-то! — Братик! Ты двигаешься совершенно неестественно! — Так, может, мне и вовсе не танцевать! — Нет-нет! — Лиззи оборачивается, наконец видя причину в так мило поалевшем и не только от злости лице брата. — Ой, извини, мне не стоило быть такой строгой по отношению к тебе. Малость увлеклась. Если тебе не совсем приятно это положение, давай просто держаться за руки во время исполнения данного движения, хорошо? — девочка лучезарно улыбается, пытаясь разрядить неловкую обстановку. — Согласен, — и танец продолжается.***
Молодой лорд любил их гостиную. Приятная обстановка и царящая в комнате атмосфера всегда радушно принимала гостей, а для постоянных обитателей замка служила чудесным местом для коротания уютных вечеров. Пусть сейчас еще и не совсем вечер, но самое время для исполнения исконно английской традиции — чаепития ровно в семнадцать ноль-ноль. Танцы танцами, ламбады ламбадами, традиции все же нужно чтить, как ни крути. А вообще Эдвард просто рад был улизнуть от розовых стен покоев сестры, которые с недавних пор, к неприятному удивлению и его самого, начали как-то уж сильно давить на него, причиняя духовный дискомфорт. Да и душно у нее как-то. Здесь куда лучше. Места больше, и стены успокаивают своей приятной зеленью. — Подумать только! Это всего лишь первый день наших занятий, а мы уже столько всего нового узнали и выучили. Чуть позже нужно будет обязательно закрепить освоенное, ведь повторение — мать учения. Так всегда моя учительница французского говорит, — без устали щебечет леди Элизабет, пока прислуга подаёт чай со сладостями детям маркиза. Эдвард вдыхает запах свежезаваренного напитка. Его вкус особенно приятен после небольших физических упражнений. — А знаешь, Эдвард, я ведь тебя немного обманула, — снизив свою привычную громкость до полушепота, вдруг признается девочка, стоит им остаться наедине. Префект с удивлением отрывается от десерта, навострив уши. — На самом деле я наш танец избрала не потому что он мне понравился, ведь поначалу я не имела ни малейшего представления о том, что это на самом деле есть. Выбирала лишь, опираясь на слова Лили, если быть честной, ламбада — единственное название из всех перечисленных ею, что я запомнила. — Интересно, почему же? Дело в более сложных альтернативах, если говорить о произношении и написании? — Возможно, но это не столь существенно. Мне просто запомнился её рассказ об этом танце, ведь о нем она говорила больше всего. — Правда что ли? Должно быть, много интересного было сказано, раз ты запомнила. — Ещё бы! — эмоционально хлопнула в ладоши Лиззи, по неосторожности чуть не пролив чай. Правильно было бы сделать ей замечание, но раз никто не видит, можно смолчать, мысленно только умилившись столь детским замашкам. — Лили говорила, что танец стал её любимым вовсе не тогда, когда она путешествовала Бразилией. Любовь эта зародилась здесь, в Британии, а связывает она её с полюбившейся ей песней одного современного вокально-инструментального ансамбля. Песня так и называется — Ламбада. А вот название группы сейчас и не вспомню, но о ней мне говорили уже очень многие подруги. Эх, какой вздор, в жизни Лондона я не участвовала всего лишь два месяца, а кажется, что полжизни — столько важного произошло! Говорят, там такие мальчики-очаровашечки выступали, расцеловала бы! — заметив весьма странное выражение лица брата, Лиззи выразилась конкретнее: — Ну, это другие леди так говорят. У меня-то жених есть, — Лиззи деловито отпила чай с фарфоровой посудины, — целых два, — горькие нотки так и скользят в ее голосе. — Да и потом — я их не видела и, судя по всему, не увижу, а жаль. — Почему не увидишь? — юноша, будучи очень даже причастным ко всему этому театру, но не слишком быстро соображающий, не сразу смекнул, что к чему. — Распалась группа, говорят, вследствие какого-то инцидента. Ну, вот скажи на милость, кто посмел испортить такую милоту! — начала злиться Лиззи, капризно хныкая, а после и вовсе выдала: — Хочу тех хорошеньких мальчиков! Хочу! — и снова весьма интересная и многозначная гримаса любимого братца заставляет леди, опять-таки на свой маневр расшифровав её, поумерить свой пыл. — Но ты у меня тоже очень хорошенький! Мой братец — теперь не только лучший мальчик из всех, но и лучший лондонский танцор ламбады! Эдвард снова поперхнулся — на этот раз ему везёт меньше — чаем. Да уж, нескоро ламбада отпустит его. Ох, как не скоро. Ведь теперь он и поет о ней, и танцует. Крайне ироничная правда выходит. Вскоре Элизабет замолкает, учуяв одолевший ее голод. В гостиной повисла тишина. По крайней мере, так казалось всем, кроме Эдварда, который снова начинает распевать песни. Благо, что пока мысленно. Настораживает это неопределенное слово — «пока». Впрочем, раздвоение личности еще никогда и никого не приводило ни к чему хорошему...