In the Flame Of a Match

В живом тепле подрагивающих тонких ладоней таял первый снег, оседая ослепительно-белым невесомым пухом на покрытых копотью щеках и спутанных каштановых волосах. Спину холодил усыпанный осколками бетона асфальт, из-за чего тело прошивала сильная дрожь, а из-за приоткрытых губ теплыми клубами пара вырывались короткие судорожные вздохи. Было больно. Настолько больно, что в эту секунду, превратившуюся в Вечность, хотелось только одного — закрыть глаза и раствориться во тьме забвения, обрести долгожданный покой. Но не было сил даже на то, чтобы просто повернуться на бок и протянуть изломанную руку к лежащему всего в полутора метрах пистолету, в котором должна была остаться хотя бы одна единственная пуля, способная прекратить его страдания раз и навсегда… А еще нестерпимо хотелось курить. Подавив болезненный хрип, Дазай неожиданно вспомнил, что в кармане плаща должна была заваляться помятая пачка и зажигалка… Сцепив зубы от боли во всем теле, он открыл глаза, сквозь завесу усыпанных белой снежной пылью ресниц пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Где-то впереди полыхало бешеное пламя, в котором сгорали останки главного здания Детективного Агентства. Дазай невольно улыбнулся — похоже, что террористы просчитались, потому что сегодня никого, кроме него самого, в офисе не было. Даже мелких сотрудников отправили на отдых, все-таки праздники были не за горами, и Фукудзава счел нужным распустить своих подчиненных пораньше. Но Дазаю некуда было идти. И поэтому он решил заняться так давно откладываемыми на вечное завтра отчетами. Да уж, инициатива действительно оказалась наказуема. Хотя наказание оказалось слишком серьезным даже на его взгляд. Пустая пачка определенно не подсластила осевший горечью привкус копоти и угольной пыли на языке, а зажигалка оказалась пуста. Сухой смешок, вырвавшийся из-за запекшихся губ, секундой спустя сменился приступом кашля, когда дрогнувшие пальцы нащупали в кармане плаща небольшой коробок. Аккуратно сжав его в ладони, Дазай медленно поднес его к лицу, силясь рассмотреть. Из уголка треснувших губ потекла кровь, когда он печально усмехнулся — подумать только, он оказался настолько сентиментальным, что сохранил подарок Кое, врученный ему еще на его первое Рождество, встреченное в семье Мафии. Выточенная из орехового дерева маленькая шкатулка-коробок, расписанная немного кривоватыми перламутровыми цветами — работа Чуи — в которой Дазай сейчас хранил спички на случай отсутствия зажигалки. Но с вступлением в Агентство он бросил курить, а коробок за ненадобностью был забыт. С тихим щелчком шкатулка открылась, и оттуда на испачканную кровью и копотью ладонь выпали пять спичек, а на одной из внутренних стенок Дазай заметил прикрепленную им самим в годы отрочества полоску красного фосфора. Тело коченело, кровь в венах начала медленно остывать, заставив устало прикрыть глаза на несколько секунд — дыхание смерти, опалившее его лицо мертвым холодом, еще никогда не ощущалось так ясно, так… Близко. Сбылась таки мечта идиота, несостоявшегося самоубийцы да и просто неполноценного человека. Дело оставалось за малым, нужно было лишь как-то скоротать оставшиеся ему последние минуты жизни. Дазай глубоко вздохнул и, сжав в непослушных пальцах спичку, резко провел ею по терке. Маленький огонек ярко вспыхнул, обжег ладонь горячим живым теплом, заставив невольно улыбнуться. И в эту же секунду пробудившиеся светлые воспоминания вырвались из самых темных уголков памяти, заставив его черное сердце содрогнуться. Словно наяву Дазай увидел необычную белоснежную высокую елку, украшенную разноцветными игрушками и сладостями, которую наряжала для самых маленьких своих воспитанников Кое каждый год. Звонкий детский смех, полузабытый, но такой знакомый, заставил его сделать шаг назад и обернуться. Чуя, чьи яркие волосы сегодня украшал красный колпак с пушистым белым помпоном, вбежал в гостиную, таща за собой несколько мотков цветных лент. Запутавшись в волочившемся за ним хвосте мишуры, он споткнулся и едва не упал, но Дазай успел подхватить друга и помочь устоять на ногах. — Ну и зачем ты так несся, придурок? — прозвучало бы грубо, если бы эти слова не сопровождались аккуратным распутыванием ленточек, опутавших чужие лодыжки. Чуя надулся, но, заметив многозначительный взгляд Кое, сидевшей в кресле у камина, лишь несильно дернул каштановую прядь в отместку. А затем, коварно улыбнувшись, нацепил на волосы Дазая пышный бант, заставив последнего недовольно нахмуриться. — С праздником, мумия, — с веселой усмешкой произнес он, протянув незамеченный Дазаем ранее подарок в яркой упаковке. Последний растерянно моргнул, а затем, искренне улыбнувшись в ответ, стянул с рыжих волос колпак, не забыв забрать из неуклюжих ладоней свой презент. — И тебя, гном, — увернувшись от полетевшего в его сторону кулака, произнес Дазай. Ответа Чуи он уже не услышал, потому что робкий огонек, опалив пальцы на прощание, погас, возвращая его в пропитанную снежным холодом реальность. Дазай резко выдохнул, откинув догоревшую спичку в сторону, когда новый приступ вновь сотряс его тело, вырвавшись из груди сгустком крови. Перевернувшись на бок, он устало прикрыл глаза, пытаясь отдышаться. Прошло столько лет с того памятного вечера, но тепло того первого праздника, как оказалось, было все еще живо и сейчас всего на несколько жалких секунд, но согрело его почти до самых кончиков пальцев. Когда стало дышать чуть легче, Дазай достал еще одну спичку и, чиркнув ею по коробку, зажег, прикрыв ладонью робкое пламя от ветра. И в это же мгновение перед глазами вспыхнула новая картинка. Дазай мирно дремал на стопке документов, когда дверь в его кабинет резко распахнулась, врезавшись в стену и отскочив от нее с громким грохотом. В комнату вбежали потрепанные и жутко взъерошенные Рюноске и Гин и тут же поспешили спрятаться за креслом своего молодого наставника, который, резко вскинув голову, пытался сфокусировать взгляд на нежданных гостях. — Рю-чан, подожди! Подхватив золотистый вихрь в пышных оборках, который всей Мафии был известен под именем Элис, на руки, не дав ей дотянуться до прижавшейся к его спине парочки Акутагава, Дазай устало моргнул. — Осаму, пусти! — размахивая алыми ленточками, произнесла девочка. — Хватит уже мучить ребятишек, малышка, дай им отдохнуть, — подмигнув робко выглянувшей из-за его плеча Гин, мягко пожурил он любимицу Босса. — Но я всего лишь хотела их украсить! Рю-чан и Гин-чан и так носят все время только черное, это совсем не мило! — недовольно надула щеки Элис. — Положись на меня, — ссадив девочку на пол, произнес Дазай. — Лучше найди Чую и укрась блестками его шляпу. Поверь, он будет в восторге. Элис, расплывшись в довольной улыбке, тут же упорхнула из кабинета, и Гин с Рюноске смогли вздохнуть свободно. — Спасибо, Дазай-сан, — хором произнесли детишки. Гин робко пожала забинтованную руку, а Рюноске лишь кивнул в ответ, не решаясь посмотреть наставнику в глаза. Дазай лишь тихо хмыкнул, а затем, неожиданно вспомнив, движением фокусника достал из нагрудного кармана два билета на рождественское представление и тонкую пачку купюр и протянул их подопечным. — Развлекайтесь, а мне еще нужно закончить с документами, — произнес он. И пока дверь не успела закрыться за словно растворившимися в воздухе детишками, до Дазая донеслись отголоски заливистого смеха и разъяренный вопль одного недовольного повелителя гравитации. Спичка погасла, а Дазай вновь оказался один в объятиях холода за обломками бетона, на груде разбитого стекла. Видение растворилось в воздухе, развеялось снежным пеплом, оставив после себя лишь странную горечь, осевшую свинцовой тяжестью на сердце. Дазай никогда не любил детей, отрицал любые виды привязанности, но… Именно сейчас он осознал, что подобранные им беспризорники, бывший напарник и мафиозная «семья» были ему по-своему дороги. Иначе как объяснить необъяснимые отголоски тепла при одной только мысли о тех, кого он сам и оставил по собственной воле?.. Третья спичка в потемневших от копоти и крови руках дрогнула и надломилась, а четвертая оказалась бракованной. Оставалась только одна, последняя. Дазай судорожно вздохнул — оно и к лучшему… …И едва заметно вздрогнул, когда его плеча коснулась большая теплая рука и несильно его сжала. Дазай неверяще распахнул глаза, увидев лицо склонившегося над ним молодого мужчины. — Давно не виделись, — знакомый голос с ленивой хрипотцой звучал так же тихо и спокойно, как и много лет назад. Дазай неосознанно потянулся навстречу другу, но тут же невольно зашипел от прошившей все его тело боли. Он на миг прикрыл глаза, чувствуя, как в уголках начало нестерпимо жечь от выступившей на ресницах горьковатой соли. Стало тяжело, невыносимо тяжело. Привычная маска шута, покрывшаяся трещинами, спала, обнажив горечь, тьму и сожаления черного, уже давно мертвого сердца. — Мне так плохо, Одасаку… — свистящим хрипом вырвалась из-за обескровленных губ. — Я… Я правда старался… Но… Я так устал… — Я знаю, — мягко произнес Ода, слабо улыбнувшись. — Ты действительно хорошо постарался. И теперь тебе нужно отдохнуть. Протянув другу руку ладонью вверх, он помог ему подняться, аккуратно придержав под спину. — Ты научился спасать жизни других… Теперь пришло время спасти и себя, — приобняв Дазая за плечи, Ода направился навстречу переливающемуся золотистыми искрами рассвету, окутанному теплым дыханием так и не наступившего нового дня… …А спустя несколько часов спасательная служба нашла уже давно остывшее, припорошенное первым снегом тело Дазая Осаму, на губах которого навечно застыла искренняя, светлая, по-детски открытая улыбка, а в замерзших бледных руках были сжаты испачканные кровью сгоревшие спички.