Воронка

Поппи называет происходящее с ним перерождением. — Чарли умер, да здравствует Чарли, — обворожительно улыбается она, и Чарли не может не улыбнуться в ответ. Не потому что считает ее слова смешными, вовсе нет. Он чувствует это. Что-то внутри него меняется, перестраивается, встает на место, а после снова рассыпается и начинает собираться заново. Он похож на пазл. Новые детали — динамик и рука — вписываются как родные, хотя если внимательно присмотреться, можно заметить подпиленные уголки. По ночам у него фантомно ноет правая рука, и он бесшумно хрипит в подушку, зажав ткань зубами. Сбривая щетину, он каждый раз натыкается пальцами на ебаный динамик. Он холодный, ребристый, и из-за него его голос похож на набор металлических звуков. Его хочется вырвать, вышвырнуть и сдохнуть. В конце концов, он начинает отращивать бороду. С каждым днем он погружается в эту воронку все глубже, все сильнее осознавая простую истину: это его новая реальность, и из нее не выбраться. Достаточно просто запустить процесс, и он убивает то, чем Чарли был раньше. Делает из него новое, другое, возможно, желанное, но у Чарли очень мало желаний теперь. И потому ничто не вздрагивает у него внутри, когда Поппи ласково улыбается и сладко тянет: — Мне нужно, чтобы ты кое-кого убил, милый. Сделаешь это ради меня? У него осталось так мало своего. Чужая шея под пальцами ломается отвратительно просто. После того убийства он покупает свой первый бомбер. Ярко-красный, такой, что глаза режет. Поппи всецело одобряет такой его наряд, хотя ее глаза в удивлении расширяются. Что-то внутри удовлетворенно вздыхает впервые за долгие месяцы: да, это то, что нужно. Когда он надевает его впервые, в голове вспышкой проносится воспоминание из чужой жизни: адидас, желто-черное, надвинутая на глаза кепка и угрюмо сжатые губы. Два пальца, разведенные в неприличном жесте, всего в нескольких дюймах от его лица. Чарли вспоминает, что хотел еще более неприлично взять их в рот, пропустить между губ, погладить языком и выпустить с пошлым чмоканьем. Не может только понять, почему хотел. Эггзи все равно не смог бы оценить по достоинству. Второе убийство проходит по похожему сценарию. Поппи говорит: — Убей Санчеза, он пробовал наш товар. Ты ведь знаешь, что я запрещаю это делать. Чарли выполняет задание. Ему не нравится убивать (что-то внутри него, на самом дне воронки, содрогается при воспоминании о том, как билась жизнь предыдущего несчастного в его металлической руке), но он не смеет ослушаться прямого приказа, потому что знает, чем это грозит. После того, как с Санчезом покончено, он уезжает в город и долго бродит по пустым в такую рань улицам, заглядывая в темные витрины. На улице конец сентября, еще не холодно, но ранним утром воздух особенно пронзительный, и синь неба, тонущая в дымке не до конца рассосавшегося тумана, напоминает ему о заполненной водой комнате. О захлестнувшей панике и о том, как широкоплечая гибкая фигура проплыла над его головой, а после принялась колотить в стекло. Когда открывается фирменный магазин, Чарли покупает себе кепку. Кепка ему не нужна, она ему даже не идет, и поэтому он просто оставляет ее на столе в своей квартире и долго сидит, уставившись в пустоту. Видит перед собой закрытое насмешливое лицо, иронично приподнятые брови, округляющиеся губы, произносящие бесшумно: — Отсоси, Чарли. Он примеряет кепку и смотрит в зеркало, не понимая, когда все пошло не так. Откровенно говоря, все пошло не так еще когда дядя Честер пришел в их дом и сообщил: — У меня есть для тебя интересное предложение, Чарли. Гори в аду, дядя Честер. Оставив дома телефон, он выскакивает на улицу и переходит через дорогу, боясь передумать. Садясь в кресло сонного мастера, он коротко бросает: — Сбриваем все. — Не жалко кудри? — безразлично спрашивают у него, пропуская волосы сквозь пальцы профессиональным, очень обезличенным движением. — Нет. Он сидит, напряженно расправив плечи, зажмурившись и почти не дыша под щелканье ножниц и визг машинки. Голове становится легче, а на сердце почему-то — тяжелее. Под веками вспыхивают яркие пятна. Огни клуба, шипение шампанского в бокалах. Эггзи, облизывающий губы. Эггзи. Поппи гладит его по голове, и на ее лице — лишь тень легкой печали. — Ты был такой милый, Чарли, а теперь выглядишь пугающим, — вздыхает она, касаясь его затылка прохладной рукой. Он пожимает здоровым плечом, искоса глядя в свое отражение в витрине. Он себя не узнает. Короткая стрижка, щетина на лице, спортивная куртка, кепка, притулившаяся на колене. Поппи заваривает ему чай и улыбается: — А тебе это идет, правда? Вот еще что… мне нужно, чтобы ты раздобыл кое-какие сведения для меня. Он кивает и слушает, проваливаясь все глубже и глубже в свою воронку. Эггзи. Они словно меняются, отдают друг другу то, чем обладали раньше, заковывают себя в броню. Чарли — в тренировочные костюмы, бомберы, кепки и купленные недавно кроссовки. Эггзи — в стильный костюм, трость и очки. Это все равно, что смотреть в отражение прошлой жизни. — Чарли, — тянет Эггзи, спускаясь по ступеням вниз. — Забавно, правда? — улыбается он. — У тебя вид джентльмена, у меня — плебея. Одна его часть трясется от предвкушения. Отомстить, сделать больно, придушить, разорвать. Другая… Он сжимает губы и скашивает взгляд, на отряд поддержки. Он не один. Он больше не Чарли. Он больше не… Эггзи быстро облизывает губы, и это решает все. — Открывай свой кэб, — приказывает Чарли. Только бы получилось, молится внутри что-то старое, давно мертвое, возможно, тот самый пазл, выкинуть который у него не хватило решимости. Новая удобная одежда не стесняет движений. Эггзи открывает кэб. Чарли умер. Да здравствует…