Голая правда

      Жизнь в другом городе без родителей и на скудную стипендию не жизнь вовсе. Выживание. Чимину грустно и тоскливо в комнате общежития. Не в масштабах вселенной, конечно, но в рамках одной крошечной душонки, песчинки в море, уж точно. Необъятной и обреченной на вечное непонимание. Он придается хандре с особой периодичностью раз или два в неделю, вспоминает все неудачные моменты, которые произошли в его жизни, и мысленно проклинает себя за глупости. Потом проходит какое-то время, и Пак, словно маленькая аквариумная рыбка, забывает то, о чем думал до этого, и продолжает двигаться дальше, нарываясь на новые неприятности и совершая новые ошибки.       Через месяц ситуация повторяется. На него вновь нападает хандра, и Чим звонит кому-нибудь из друзей. Он всегда им звонил, когда ему было грустно, скучно, одиноко или просто хотелось поговорить хоть с кем-то. Друзья Чимину не звонили. Никогда. И складывалось впечатление, что их дружба имела односторонний характер, где Пак играл роль отзывчивой принимающей стороны, а остальные – футбольного мяча. Они лишь забивали, забивали и забивали. В данном случае забивали на него. Забывали про парня частенько, иногда игнорировали сообщения, но, конечно, всегда отвечали на звонки. Правда, никогда не проявляли инициативы, будто, не будь Чимина, они бы не расстроились. Продолжили жить дальше, словно ничего особенного и не произошло.       В этот раз он решает изменить тактику. Чим впервые в жизни ломается, не звонит никому, сдерживает себя из последних сил и думает, что, возможно, если кто-то позвонит ему, вспомнит о нем, то юноша обязательно сразу же откликнется, снова станет тем отзывчивым мальчиком, которым все привыкли его видеть. Но Паку никто не звонит, и молодой человек окончательно убеждается в идее одиночества. Одиночества такого бесконечного и неизведанного, как, наверное, наш космос.       Чимин не строит, да никогда и не строил каких-то обманчивых надежд насчет дружбы. Жизнь научила его тому, что рано или поздно тебе всегда найдут замену, будь ты другом, близким человеком или чуть ли не братом. Всегда появится тот, кто займет твое место, кто станет более важным в жизни человека, которым ты когда-то дорожил. Которым ты, если честно, до сих пор дорожишь и которому на тебя, откровенно говоря, плевать.       Именно в таком русле текут мысли Пака на протяжении часа, во время которого он молча лежит на диване, глядя в потолок и наслаждаясь слезами, щекоткой скатывающимися по его щекам на виски, прямиком в ушные раковины и дальше на шею по изгибу в ворот растянутой застиранной майки. Сомнительное занятие, на самом деле, но здесь скорее имеется доля самоуничижения, капелька жалости к самому себе и превозношение собственного эго до вершин Эвереста. Все мы не без греха. Ну посудите сами. Если ты не любишь себя, тебя, соответственно, не любят и другие, а если жалеешь, то…       Всем будет по-прежнему плевать. Подумай об этом.       Ближе к двум часам ночи, когда мозг устает задаваться вопросами предательства, дружбы и одиночества, над которыми ломает голову каждый человек хотя бы раз в жизни, мобильник Чимина начинает разрываться от звонков, игнорируя попытки притвориться мертвым, спящим или, на худой конец, глухим. Один и тот же номер, знакомый и раздражающий долгой молчаливостью. Этот человек никогда не звонил первым. В подобную неожиданность верится с трудом, и на том конце – под бешеное сердцебиение пьяный голос зареванного Тэхёна, полный драматизма из-за очередного происшествия. Ну конечно, зачем еще звонить Паку, кроме как поплакаться в жилетку?       Несмотря на непосредственную территориальную близость, видятся они довольно редко, если вообще видятся. Их дружба напоминает американские горки, в которых один прикидывается дурачком, а второй в открытую намекает далеко не о платонических чувствах. Потом роли меняются, и все повторяется снова. Безудержное веселье и никакого продвижения с мертвой точки. А теперь вот еще и дохлый хомячок, которого Тэхён за каким-то чертом везет хоронить к нему, Чимину. Видите ли, сам не знает, что с ним делать, в ветеринарную клинику прибыл слишком поздно. Как будто больше нечем заняться ночью, ей-богу. Ладно, действительно нечем, но чернуха? Серьезно? Хорошо, Ким пьяный и не соображает, простительная слабость и малодушность, но Чим-то куда? Ах да, у него давно мозги превратились в кашицу из-за старшего, и доброта душевная – предательница-сука.       К назначенному времени Пак выходит во двор с огромной столовой ложкой и коробочкой из-под любимых орешков в кунжуте, и Тэ даже слегка подвисает, потому что, честно говоря, он ожидал… немножко другого что ли. Возможно, лопаты? Нет, ну серьезно, столовая ложка. Они собрались хоронить его любимого хомячка не лопатой, не даже детским совком, а столовой, мать ее, ложкой! И, собственно, подобные проблемы мучили только Кима, потому что Чимин, злой до чертиков и уставший, не церемонясь, берет маленького питомца из рук зареванного старшего, кладет в аккуратную коробушку, импровизированный гробик, погружает в неглубокую ямку, вырытую той самой столовой ложкой, и креативно присыпает сие безобразие горстью земли, напоследок произнося несколько слов о погибшем. – Ты прожил свою жизнь зря, – пожалуй, никто и никогда не слышал столь проникновенной и правдивой речи, потому что… Серьезно, какой адекватный человек скажет вам в лицо, что вы прожили свою жизнь зря и умерли никому не нужным? Все, что делал хомячок, это ел и спал. Идеальная жизнь, по мнению Тэ.       Где-то на заднем фоне беспрерывно лает собака, ревет чье-то противное маленькое избалованное дитя, орет благим матом женщина, пытающаяся оторвать его тщедушное тельце от свежепокрашенного столба, к которому тот прилип, и Ким понимает, что Чимин в чем-то даже прав.       Все мы проживаем эту жизнь зря.