Про чашку

Стояло замечательное летнее утро, было ещё не жарко, а по небу неспешно плыли пушистые облака. - Нет!!! Заткнись! – вместе с недоеденным завтраком со стола мигом слетело всё, что на нём было, а взвинченный Кадаж уже хлопал дверью своей комнаты. Язу вздохнул, и присев, принялся собирать с пола многочисленные осколки. Завтрак, конечно же, было жаль, но больше всего было жаль чашку – круглую и синюю, как небо, его любимую – её как-то подарил ему Лоз. У Кадажа тоже была такая, только зелёная, кстати, мирно стоявшая сейчас на полке буфета. Язу даже губу прикусил, чувствуя подступающие слёзы – к чашкам он питал известную слабость, и было обидно. Он поднялся и безжалостно ссыпал часть осколков в мусорное ведро, а потом принялся вытирать разлитый по полу чай. Утро стремительно потеряло всю свою прелесть. Хлопнула входная дверь и Язу поднял голову. Конечно же, это Кадаж ушёл. Закончив уборку, средний из сильверов сел прямо на пол, прислонившись к стене спиной. Он не хотел, и, конечно же, совсем не нарочно упомянул в разговоре Мать. Они с Лозом уже давно научились относиться к этой теме спокойно, но вот Кадаж… В силу своего трудного характера и того, что был самым младшим из них, он переживал эту потерю особенно тяжело. Всё ещё не мог смириться с очевидностью. Язу с Лозом очень надеялись, что это пройдёт со временем, однако, все их попытки заговорить на эту тему или же даже упомянуть имя Матери в разговоре оканчивались примерно одинаково. Вот как сейчас. Язу вздохнул и устало потёр лоб. Было обидно и больно. Чёрт с ней, с чашкой, в конце концов. Было больно за себя и за Кадажа, за то, что расстроил брата. Кадаж летел по улице вне себя от ярости. Очень хотелось с кем-нибудь подраться, однако, вокруг, как назло, никого не было. Даже машин, которые рисковали столкнуться, потому, что сейчас младший из сильверов не утруждал себя соблюдением правил дорожного движения, было критически мало. Кадаж вырулил на шоссе и понёсся за город, к большому каменному плато. Соскочил с байка, на ходу выхватывая Соубу. Когда он начал валиться с ног, солнце уже давно перевалило за полдень и даже за вторую половину дня. В выжатом многочасовой тренировкой организме не осталось ничего, кроме усталости. Кадаж присел на тёплые камни и некоторое время смотрел внебо. В душу тихонько вползало знакомое уже чувство стыда и растерянности. Ну, в конце концов, что такого Язу ему сказал? Надо, наверное, лучше держать себя в руках… Конечно же, умом сильвер понимал, что Мать уже никогда не будет рядом, вот только каждый раз осознавать, как в одночасье разбились его мечты, было мучительно больно. Потом Кадаж подумал о Язу. Тот, как всегда, наверное, очень расстроился. Да не наверное, а точно. Да ещё чашка эта… Уходя, он видел синие осколки на полу. Лоз, когда придёт с работы, тоже расстроится. Младший поднял свой байк и покатил обратно. Возвращаться домой пока не хотелось. Он и сам не понял, как его занесло в этот тихий уголок, где за высокой белой оградой не было ничего, кроме идеально ровно выстриженного газона, да одинаковых каменных плит. Мидгарское кладбище. В каждом секторе было такое. Кадаж шёл по посыпанным гравием, дорожкам, наблюдая, как лучи заходящего солнца красят белые камни сначала в оранжевые, а потом в золотые цвета. Казалось, что все звуки большого города стихают за этими стенами, здесь было безлюдно, грустно и спокойно – под стать его настроению. Он прислонился спиной к шершавой коре одинокого дерева и задумался. За спиной раздался шорох. Кадаж резко оглянулся – сказалась многолетняя привычка. На него пристально смотрела голубоглазая девочка, лет, наверное, десяти. В руках она держала скромный букетик из незабудок. Встретившись с взглядом глаз сильвера, она вздрогнула, и, видимо, посчитав, что обидела его излишне пристальным разглядыванием, смущённо сказала: - Извините… Кадаж кивнул и отвернулся. Пожалуй, к тому, что из-за внешности он частенько становился объектом пристального внимания окружающих, как, впрочем, и любой из братьев, привыкнуть было сложнее всего. - Ты… тоже потерял кого-то? – спросили за спиной. - Да. – ответил Кадаж, искренне желая, чтобы эта девочка поскорее ушла. Однако, она не уходила. Подошла и ещё немного молча постояла рядом. - Не грусти. Мама всегда говорила, что если ты любишь того, кого потерял, он навсегда останется с тобой. - Как? – на этот раз он обернулся к ней. - Вот здесь. – девочка приложила руку к сердцу. – В тебе самом. Золотой солнечный луч в этот момент коснулся её макушки, осветив тонкие, детские черты. - Твоя… мама где-то здесь? – спросил он. - Да. Вон там. Я часто прихожу к ней. А у тебя очень красивые волосы. У твоей мамы тоже были такие? - Да. - Вот видишь! Ладно, мне пора домой. Возьми. – с этими словами она сунула ему в руки букетик и уже скоро её косички мелькнули за поворотом. Кадаж долго смотрел ей вслед, не понимая, что он, собственно, должен был увидеть. А потом вдруг понял. Когда он вернулся домой, вокруг царила темнота, а братья уже спали. Кадаж быстро умылся и, осторожно пристроился с краю, стараясь никого не разбудить. Старший что-то недовольно проворчал на тему «который час?» и сонно прижал Кадажа к своему тёплому плечу. Когда младший сильвер вновь открыл глаза – за окном уже стояло раннее утро, а солнце золотило макушку Язу, почти с головой накрывшегося одеялом. Кадаж аккуратно выбрался из постели. Когда оба старших удивлённо замерли в дверях кухни, младший уже раскладывал по тарелкам яичницу с беконом. - Кададжи? – удивлённо выглянул из-за плеча Лоза Язу. - Что, я не могу приготовить завтрак? - Можешь, конечно. Молодец. – добродушно отозвался Лоз, ласково заправив прядку длинной чёлки младшему, руки которого были заняты сковородкой и лопаткой, за ухо. Язу, не склонный воспринимать вещи в таком простом свете, в котором видел их старший брат, осторожно присел рядом с таким видом, словно ожидал подвоха. - На вот… Это тебе. – с этими словами Кадаж поставил перед средним братом новенькую кружку, на которой был изображён трогательный котёнок и надпись «Хочу, чтобы ты улыбался». - Спасибо… Кадаж… - отозвался Язу, лихорадочно соображая: а точно ли он, вообще, проснулся. Лоз удивлённо поднял круто очерченную бровь. А Кадаж смотрел на них и улыбался, вспоминая недавнее тепло руки старшего. Только братья знали, какими по-матерински нежными могут быть невероятно сильные руки Лоза. А потом Язу поднял на них сияющие глаза, и Кадаж почувствовал – Мать сейчас была с ними. В свете ясных глаз Язу, в нежной заботе Лоза, в его собственной улыбке. Всегда была.