Цель высшая моя...

      В моей комнате полумрак — с недавних пор мне тяжело переносить яркий свет. В подвале он горел постоянно, причиняя поначалу не меньшие мучения, чем физическая боль. Подаренный ноутбук открыт на страничке ВКонтакте. Моей страничке, с моим единственным другом. Когда-то их было больше. Значительно больше. Когда-то в прошлой жизни.       В той жизни я учился в институте, жил с матерью в нашей скромной квартире и встречался с девушкой. Не знаю, смогу ли я с кем-нибудь встречаться сейчас. И дело не в шрамах, которые покрывают моё тело. Их не видно под одеждой. Ну, если носить футболки с длинными рукавами и джинсы. Впрочем, не думаю, что у нас с кем-нибудь дойдёт до секса. Даже если и дойдёт — вряд ли у меня получится. Доктора уверяют, что с физиологией всё теперь в порядке, ещё бы — после стольких-то операций. Но тем не менее возбуждения я не испытываю ни от чего. За те месяцы, что я провёл в подвале, с сексом у меня был явный перебор. Правда, не так и не с теми, с кем мне хотелось бы. Но моего мнения никто и не спрашивал.       Да если бы и спросили — я бы не смог ответить. Голос я сорвал ещё в самом начале моего заключения, при изнасиловании. Когда люди в масках схватили меня на улице и только привезли в подвал. Я тогда попробовал сопротивляться. Зря. Это было больно. Очень. И когда я, еле живой, весь в крови, хрипя, валялся в наручниках на бетоне, появился Палач. И всё, что до него делали со мной, стало казаться мелким и незначительным. А речь потом так и не восстановилась. Врачи, к которым меня регулярно возит Дмитрий Сергеевич, говорят — психосоматическое. Может быть. Подвал сделал меня конченым психом.       Дмитрий Сергеевич — это мой внезапно объявившийся дядя. По крайней мере, он представился именно так. Я не знаю, правда ли это. Мать ничего не говорила о своих родственниках. Ни тем более о родственниках отца, от которого я получил только имя и фамилию. С другой стороны, если это не так — зачем он со мной возится? С нездоровым на голову и никому не нужным инвалидом… Возит меня по врачам, оплатил пересадку кожи и несколько операций на развороченном анусе и кишечнике. И даже поставил памятник на могиле матери. Которая умерла из-за меня. А я даже не был на похоронах. И не знал о них. Пока мне не сказали. В мой последний день в подвале. Который чуть не стал и моим последним днём.       Мигает значок на ноуте. Я отхожу от окна, сажусь и открываю сообщение:       — Привет, как дела?        И веселый смайлик в конце. Я пытаюсь улыбнуться. Не очень получается. Разучился за месяцы в подвале. Я вообще многое там разучился. В помещении три на четыре. Без окон, с одним огромным зеркальным стеклом на всю стену, матрасом, обтянутым плёнкой, на котором я спал, и биотуалетом в углу. Да не часто он мне и требовался. К счастью. Не с моим, многократно порванным задом, со спиной и ягодицами, покрытыми сейчас густой сеткой шрамов. Палач, как себя называл мой мучитель, был весьма изобретателен. Благодаря ему, я сейчас очень хорошо разбираюсь в различных инструментах для наказания. Он их с усмешкой называл — «мои игрушки». Иногда игрушкой он называл и меня. Я не возражал, мне было всё равно. У меня хорошая память, и сейчас я помню, как и чем он оставил почти любой шрам или ожог на моем, ставшем таким уродливым теле. Шрамов много. Очень много.       От боли — моего постоянного спутника во время заключения, не было спасения. Мой Палач колол мне какие-то лекарства, отмывал от крови холодной водой из шланга в углу со сливом. Не хотел, наверное, чтобы я сдох раньше времени. Зачем? Может хотел провести меня через все круги ада. Показать, что он умеет. А умел он очень много. Как я не свихнулся тогда, не знаю. Хотя, может и свихнулся, конечно.       Но я тогда нашёл выход. Спрятался как улитка в своём домике и перестал на всё реагировать. «Нет у домика улитки ни забора, ни калитки» — эта фраза из детского стишка крутилась у меня в голове, когда я, скрипя от боли оставшимися зубами, валялся на обтянутом полиэтиленом матрасе. Надо признать, мой мучитель не опускался до банального избиения. Мои передние зубы он вырывал по очереди. По одному, как наказание. Я старался не провоцировать его, но когда хочешь — всегда можно найти повод. Недостаточно быстро встал на колени. Или невнимательно слушал его указания. А когда у тебя рвут зубы плоскогубцами — это очень больно. Поверьте.       Я машинально облизываю языком протезы на месте передних зубов — подарок от Дмитрия Сергеевича, и набираю ответ:       — Здравствуй, Влад, рад тебя видеть. О чём сегодня поболтаем?       С Владом меня познакомил Дмитрий Сергеевич. Влад, как он объяснил, оказался в похожей ситуации, и мы можем помочь друг другу. Откуда он узнал — что со мной случилось, трудно сказать. Я ему не рассказывал. Возможно, врачи. Следы на моём теле, когда я очнулся в больнице, были и так очень красноречивы. Даже и не знаю, сколько моему дяде пришлось заплатить докторам частной клиники за молчание — мне всегда казалось, что они должны сообщать о подобном. Но, как бы то ни было, ко мне никто не приходил, кроме моего вновь обретённого родственника. Он, как я понял, очень не хотел кого-либо впутывать в это дело.       Закрываю ноут далеко за полночь. Влад интересный собеседник. И, наверное, я могу назвать его своим другом. В разговорах с ним время пролетает незаметно. Иногда мне кажется, что он просто читает мои мысли. И от общения с ним мне действительно становится легче. Намного. Он помогает мне выбраться из той постоянной депрессии, в которой я нахожусь со смерти матери. Умершей из-за меня. Не выдержало сердце. Не всякий здоровый человек вынесет, когда ему подробно рассказывают и показывают фото и видео, где медленно убивают единственного сына. А здоровой мама не была.       Откуда я это знаю? Палач сообщил мне в последний день моего заключения. После чего я и умер. Окончательно. Как мне тогда казалось. Я понял, что ошибся, уже когда пришёл в себя в больнице. От попыток самоубийства меня спасло только то, что я уже был мёртв. Душой. И почти уже умер окончательно. Но меня спасли, совершенно не спросив на то моего согласия. Хотя мне и тогда, и сейчас было всё равно.       Иду на пустую кухню. Достаю питательную смесь и развожу её молоком. Я не готовлю — мой желудок после подвала не принимает нормальную пищу. Там меня кормили какими-то концентратами, вроде корма для животных, и пройдет ещё много времени, пока он придёт в норму. Если придёт, конечно. Хотя это не самая важная из моих забот. Принимаю снотворное и обезболивающее и ложусь спать. Надеюсь, сегодня без сновидений.       А рано утром, когда я отправляюсь на прогулку, меня ждёт сюрприз. И в моей тюрьме, и потом в больнице, я сильно ослаб и очень похудел. И прогулка — это всё, на что меня сейчас хватает, чтобы размять затёкшее ночью тело. Ранним утром, чтобы ни на кого не наткнуться и не пугать прохожих своим изможденным видом. Но человека, который ждет меня, сидя на подоконнике и болтая ногами, мой вид не смущает. Наоборот — это я должен был испугаться. Я так и сделал бы, если бы не был уверен, что он обязательно придёт. Я ждал его. Палач широко улыбнулся мне и, распахнув куртку, продемонстрировал пистолет за поясом:       — Прогуляемся?       Прогуливаемся мы только до машины Палача — неприметного седана неброской расцветки. Сажусь в машину без протестов. Через полтора часа мы приезжаем к небольшому уютному деревянному коттеджу за городом. Казавшемуся уютным, пока мы не спустились вниз. В подвал.       И вот я снова здесь. Нет, я не бьюсь в истерике, я спокойно, как мне кажется, разглядываю обстановку со стороны. И зеркальное стекло во всю стену, с едва заметным за ним знакомым силуэтом — я часто видел его раньше, когда меня «наказывали». И душ в углу, и матрас, с валяющимся на нём голым, избитым и изрезанным телом. По виду — молодой парень, возможно — мой ровесник. Совсем как я. Когда мы с Палачом входим в комнату, он с трудом поднимается и падает перед нами на колени.       — Узнаешь? — Палач отходит к зеркальной стене и опирается на неё спиной. Командует:       — Подними голову, игрушка!       Парень поднимает голову и смотрит на меня слезящимися и ничего не видящими глазами. С трудом, но узнаю. Андрей Берг, мой однокурсник. Бывший мажор сам на себя не похож. Точнее, он похож на кусок едва живого, кровоточащего мяса. Как и я когда-то. Киваю Палачу. Тот расплывается в довольной гримасе:       — Пришлось за ним побегать. За этим ушлёпком. Это ведь он должен был с самого начала быть здесь. Но парень оказался умный и подставил тебя. Вы же однофамильцы, да еще и инициалы совпадают. Только вот Андрюше это не помогло.  Палач ухмыляется и достает уже знакомый пистолет: — Добегался. И сейчас приговор будет приведён в исполнение. Кстати, не хочешь сам это сделать?       Я не хочу. Не хочу делать это с Андреем, но киваю и протягиваю руку. Так надо. Палач вкладывает в неё оружие и отходит обратно к стеклянной стене. Он заметно напряжён и явно нервничает. Обхожу стоящего на коленях парня. Дёрнув за плечо, поднимаю на ноги. Тот еле стоит, повернувшись ко мне и покачиваясь в какой-то прострации. Мне кажется, он вообще уже не понимает, что происходит. Взвожу курок и передёргиваю затвор. Палач хмыкает — он явно не ожидал, что я разберусь с его древним ТТ. Не знал, что я когда-то, в прошлой жизни, занимался стрельбой и знаю, как это делать. И главное, чётко представляю, что делать.       Одновременно с выстрелом разлетается стекло. Я стреляю прямо в силуэт за ним, и он падает, не дав себя разглядеть. Хотя, я и так уже знаю кто это. Парень передо мной пугливо дёргается в сторону от грохота, тонко вскрикивает и валится на пол. Из спины у него торчит рукоятка ножа. Палач. Поворачиваюсь к нему и нажимаю на курок. Боёк бьет вхолостую. Нет патронов. Точнее, был, как я подозревал, всего один. Но мне всё равно. Бояться я уже разучился. Выпускаю из руки пистолет, он со стуком падает на пол, и смотрю на своего будущего убийцу.       Но тот замирает, уставившись на меня удивлённым взглядом… Криво улыбается мне и, пошатнувшись, медленно оседает на пол, зажимая руками шею с торчащим из неё осколком стекла, хрипит, обращаясь ко второму:       — Не рассчитал, блядь! Говорил я тебе, Судья, ни к чему эти представления…       Осторожно ступая по стеклу, смотрю на неподвижное тело, лежащее в небольшой уютной комнатке. Той самой, из которой он с комфортом наблюдал за моими мучениями. Ожидаемо, рядом стоят камеры на треноге, одна из которых сейчас сбита на пол. Поворачиваюсь к Палачу и хрипло говорю ему, вернувшимся вдруг ко мне голосом:       — Дмитрий Сергеевич тебя не слышит, Влад. И думаю, уже никогда не услышит.  Тот скалится окровавленными зубами:       — Не думал, гадёныш, что ты догадаешься. Как давно ты знаешь?       Достаточно давно, Палач. Достаточно. Еще когда я только очнулся в больнице и впервые услышал голос Дмитрия Сергеевича, в голове набатом зазвучала та самая песенка. Про улитку. И я вспомнил. Вспомнил чётко и ясно то, что происходило в подвале, когда я умирал.       Палач как раз решил рассказать мне, как и из-за чего умерла моя мать. Я, оглушённый известием, валюсь на пол, пытаюсь вздохнуть, удержать ускользающее сознание. «Нет у домика улитки ни забора, ни калитки» — звучит в мозгу. Кажется, всё. Изношенный и измученный организм отказывает, похоже, уже окончательно. Несмотря на яркие лампы на потолке, перед глазами темнота. Странно обострившийся слух улавливает звук открывающейся двери. Судья. Так его называл мой мучитель. Силуэт человека за зеркальным стеклом, внимательно наблюдавшего за моими мучениями. Человека, который меня приговорил. Его голос: — Я из больницы. Саша вышел из комы. Почти полгода. Не думали, что выживет после того, что с ним сделали эти ублюдки. — Поздравляю, — а это голос Палача. Звук откручивающейся пробки. Мой мучитель частенько развлекался со мной, отхлебывая из фляжки. — Выпьешь? Я почти закончил… Приговор исполнен, — носок ботинка пинает меня под ребра. Боль прожигает насквозь. — «Цель высшая моя — чтоб наказанье преступленью стало равным», — цитирует мой мучитель. Звучит пафосно. — Эту фразу ты обожаешь повторять. — Вот и стало… Да нихуя, блядь, не стало! Детектив, которого я нанял, взял деньги у того отморозка. Много взял. Сейчас мои его закапывать уже повезли. А мы… мы осудили не того… — Судья присаживается рядом со мной, проводит рукой по моей, обритой наголо голове и пытается нащупать пульс на шее. Непроизвольно дергаюсь… Уже давно любые прикосновения приносят мне только боль. — Живой! Давай его в больницу. Приговор отменён!  Если бы я был в состоянии удивляться, я бы удивился. В голосе Судьи — вина? — Надеюсь, это не отразится на моем гонораре? — в обычно бесстрастном голосе Палача появляется интерес. — Наоборот. Я всегда отдаю долги. Парень пострадал из-за моей ошибки, попытаюсь вернуть то, что отнял. Если смогу. И ты мне поможешь. Ты же у нас ещё и психолог… Сознание медленно уплывает. Слышу через пульсирующий звон в ушах: — За отдельную плату — сколько угодно. К тому же, как я понимаю, у меня появился ещё один клиент. Тот самый, особо хитрый… — Да. Я привык доводить дело до конца. Правосудие должно свершиться. Несмотря ни на что.       И оно свершилось. Моё правосудие. Больными людьми легко манипулировать. А Судья и Палач, как и я, больны. Ненормальны и неизлечимы.        Несколько продуманных фраз, брошенных в разговоре с Дмитрием Сергеевичем, внимательно следя за его реакцией. Чтобы внушить ему мысль, что он может меня подключить к своему «свершению правосудия». Бывший судья твердо решил продолжить свое дело, не останавливаясь на смерти Андрея Берга, отправившего в кому его племянника. Смерти, которой избежал я. По счастливой, если можно так сказать, случайности. А мои разговоры с Владом-Палачом в сети уверили его в том, что меня нужно замарать кровью. Чтобы я уж точно присоединился к ним.       Всё это и привело меня снова в подвал коттеджа, где сейчас лежали два мёртвых тела. И третье — Палача. Он ещё не верил, что тоже умер, пытался остановить кровь, хрипя и корчась на бетонном полу. Было ли мне страшно, когда я шёл на это? Понимал ли я, что могу не выйти из подвала? Конечно. Но в моей поехавшей голове было только одно желание — покончить хотя бы с одним из этих психов. Если получится. Только эта мысль и поддерживала меня после больницы — освободить мир от этой мерзости. А что будет потом, меня не волновало. Я поставил на кон свою жизнь и выиграл. Бонусом мне досталась приличная сумма наличными, найденная в сумке на переднем сиденье машины Палача. Эти деньги мне очень пригодятся.       Но как же я заблуждался, когда думал, что творю добро, пытаясь сам избавить мир от последнего, пока ещё живого, лежащего здесь психа. Когда я с ножом подошел к испуганному Палачу, почувствовал то самое возбуждение, которое, наверное, переживал и он при виде жертвы. Я не смог удержаться. Никогда раньше я не испытывал такого наслаждения, как теперь, когда резал его, ещё дергающегося и что-то хрипящего, на части. Я наконец почувствовал себя живым. И понял, что без этого мне уже не обойтись. Понял и принял.       «Убив дракона, сам становишься драконом».