Horans hora

— Никлас! Где тебя носит, блядь? – Петер, который широким шагом замерял коридор и долбился в каждую дверь в поисках своего вокалиста, был заглушен бесстыдно громким стоном Кима. Кварфорт, крепче обхватив любовника за талию правой рукой, ладонью левой поспешно накрыл его губы. — Н-нет, похуй, – выдохнул Ким, рывком убрав пальцы Никласа от своего рта. Действительно. В конце концов, один хрен, чем Кварфорт занимается перед выходом на сцену – вмазывается или трахается, лишь бы не сдох во время выступления (хотя, безусловно, это было бы крайне атмосферно). А с кем ему трахаться – дело исключительно его разумения, особенно когда до концерта остается ещё полчаса. Во всяком случае, оставалось на тот момент, когда Никлас в последний раз смотрел на часы – ровно перед тем, как его член оказался у Кима во рту. Сейчас Карлссон уже самозабвенно скулил и всхлипывал, насаживаясь на горячую твердую плоть. Роль Кварфорта заключалась лишь в том, чтобы не позволить увлекшемуся Киму упасть: тот совершенно не стеснялся своего воистину блядского поведения и делал все остальное сам. Никлас давно заметил, что с ним Карлссон становится настоящей шлюхой – развратной и похотливой, предпочитающей действия всему остальному: он мог прийти, поздороваться и сразу приступить к делу, не утруждая себя ни диалогами, ни прелюдиями. И Кварфорту это безусловно нравилось, как, впрочем, и тем другим, кто когда-либо был с Кимом близок. И стоны его Никласу нравились – громкие, эмоциональные и насыщенные, они поражали своей звучной искренностью. А еще Олссон был без ума от соприкосновений собственного тела с кожей Кима, горячей и неровной от шрамов. Он прижимался к нему грудью и животом, и Кварфорту казалось, что он чувствует каждый порез на них. И даже будто ощущает, как они наносились – ведь и ему самому эти ощущения очень даже знакомы. Движения Кима, как всегда, глубоки и размашисты: ему нравилось не только отдаваться полностью, но и принимать. И он обожал, когда Олссон властно сжимал в пальцах его волосы, подтверждая свое превосходство и безоговорочную готовность владеть и обладать. Карлссон царапал спину Никласа, совершенно не задумываясь о расчете сил и оставляя на ней кровавые полосы от коротких, но острых ногтей. Кварфорт был слишком увлечен страстным грубым поцелуем, и поэтому боли не замечал, хотя, скорее всего, не заметил бы ее и без чужого языка во рту. Спустя несколько минут Олссону показалось, что голос Кима звучит без прежнего энтузиазма. Разумеется, он знал, что так, в самом деле, лишь кажется – просто привык к издаваемым Карлссоном стонам. Но кроме этого Никлас знал еще и то, что существует способ сделать их еще более яркими и крышесносящими. Пара коротких прикосновений губ и языка к возбужденным соскам – и Ким буквально захлебывается собственными вздохами и всхлипами. Запрокидывает голову и едва ли не кричит в голос, а дрожь его тела сводит Кварфорта с ума, ведь это тело сейчас в его руках, оно принадлежит ему. Не сдержав крик, через мгновение сорвавшийся с губ, Ким еще несколько раз глубоко принял в себя член любовника и кончил в собственную ладонь. Никлас кончил чуть позже. Ким не спешил прерывать контакт: лишь тогда, когда ощущение тепла от разлившейся внутри него спермы сошло на нет, он слегка приподнялся, позволив члену Никласа выскользнуть наружу. А затем он расслабленно обхватил Кварфорта руками за шею и положил подбородок на его плечо. Олссон не был слепым и, видя, как увлеченно и полно Ким отдавался сексу с ним, не стал его торопить, несмотря на то, что, судя по положению стрелок на настенных часах, до начала выступления оставалось чуть меньше десяти минут. — Ты сегодня занят? – спросил Никлас, пройдясь пальцами по каждому позвонку Кима. — Неа. Хочешь расслабиться, когда все это дерьмо закончится? Подождать тебя здесь? – лениво поинтересовался Ким, безошибочно угадав намерения Кварфорта. — Если хочешь, можешь посмотреть. — К черту, чего я там не видел? Тут у тебя наверняка есть что-нибудь поинтереснее. Олссон хмыкнул. Стараясь не причинить Киму неудобств, он дотянулся до свисавших с подлокотника дивана, на котором они сидели, джинсов. Ким, оторвав голову от плеча Никласа, заинтересованно наблюдал за его движениями. — Охуенно, – прокомментировал он, когда Кварфорт извлек наружу пакетик травы. — Дудка есть? – Карлссон кивнул. – Тогда съебывай. И, кстати, мне тоже оставь. Ким неохотно перекатился на диван, освободив колени Кварфорта. Одевшись, тот снова наклонился к Киму и, требовательно надавив ладонью на его затылок, запустил язык между его губ. — Будь умницей, – негромко сказал Олссон, заглядывая в голубые глаза, ясность и наивность которых всегда казалась несовместимой ни с деятельностью их обладателя, ни с его образом жизни. Ким облизнул покрасневшие губы и покорно кивнул: — Слушаюсь.