***
Кобыла вывернула шею, дотянувшись губами до придорожного кустарника, и безжалостно ободрала ближайшую ветку. Эвелин пришлось слегка пнуть лошадь, чтобы призвать ее к порядку. Та в ответ норовисто фыркнула, но все-таки продолжила прерванный путь, скорым шагом догоняя остальных. Маленькая процессия, состоявшая из отца, Максвелла, герцога Гаспара, самой Эвелин и двух стражников, один из которых вез штандарт с гербом Тревельянов, выехала за ворота Оствика на рассвете. Они направлялись в отдаленную деревню по делам банна – что-то связанное с административными вопросами: то ли налоги, то ли штрафы, – Эвелин не вникала. В отличие от Максвелла, которому предстояло продолжить дело отца, она отправилась в поездку, потому что любила путешествовать. Про себя она всегда называла это путешествиями, несмотря на то, что самая дальняя ее поездка была в Маркхэм. Она надеялась, что когда-нибудь посетит Неварру и Орлей, Антиву и Ривейн. И, может, даже Ферелден или Тевинтер. Пока же ей приходилось довольствоваться короткими маршрутами в окрестностях Оствика. Впрочем, и такие поездки вносили приятное разнообразие в ее размеренную, если не сказать, скучную жизнь. Эвелин по настоящему наслаждалась и своенравием своей лошади, и теплым ветром, выбивающим пряди из косы и щекочущим ими лицо, и назойливым гулом насекомых. Озорно улыбнувшись, Эвелин сильнее пнула кобылу, отправляя ее в легкий галоп, и вскоре уже была далеко впереди, вынуждая спутников спешить ей вслед. Поравнявшись, отец укоризненно качнул головой, но ничего не сказал, а Макс бросил хмурый взгляд. Эвелин, все еще воодушевленная своей выходкой, смущенно улыбнулась герцогу и получила легкую ухмылку в ответ. Сегодня их гость был без маски, и Эвелин с удивлением поняла, что он намного старше, чем ей показалось вначале. Его выправка, читаемая в уверенных движениях мощь и глубокий, ровный голос свидетельствовали о человеке в самом расцвете сил, но лицо, хоть и сохранило остроту черт, принадлежало почти старику. По крайней мере, он был существенно старше отца. – Так что привело вас в Оствик, милорд? Боюсь, вчера я пропустила часть разговора, – завела беседу Эвелин. – О, это был долгий путь. К вам меня привел лорд Альбрехт. К нему я попал из Старкхэвена, куда приплыл по Минантеру из Неварры, где оказался, исполняя приказ Императрицы Селины. Она отправила меня в рейд на порождений тьмы, терроризировавших северо-восток Орлея, и которых я гнал несколько дней, пока не настиг и не перебил весьма недалеко, надо заметить, от столицы Неварры. И Его Величество король Маркус пригласил меня погостить пару дней. Эвелин слушала это повествование, затаив дыхание. К той единственной поездке в Маркхэм они с сестрой готовились почти месяц. Каково это, отправиться, ну, скажем, на охоту и оказаться на другом конце мира? Настолько ли завораживающе, как это звучит? Ей хотелось спросить о тысячах вещей, но она не знала, с чего начать. И не будет ли ее любопытство слишком навязчивым? Пока Эвелин решала, с чего же все-таки начать, герцог Гаспар продолжил: – Потом уже череда приглашений и посещений привела меня из Неварры в Вольную Марку, и вот я тут. К вашим услугам, миледи, – с усмешкой добавил он. Эвелин слегка растерялась, была ли последняя фраза данью вежливости или, скорее, насмешкой. Слегка покраснев, она наконец решилась: – А где вы еще бывали, милорд? Некоторое время Гаспар развлекал ее беседой, рассказывая истории своих путешествий и со снисходительной улыбкой принимая удивление и восторги Эвелин. Максвелл тоже слушал с интересом, хоть и предпочитал помалкивать. Отец же поглядывал на них странным взглядом, понять значение которого Эвелин не смогла. Однако стоило возникнуть паузе в разговоре чуть длиннее предыдущих, как отец втиснул своего коня между лошадьми герцога и Эвелин и заговорил на совсем другую тему. – Скажите, милорд, почему Императрица Селина не обзаведется наследниками? Разве она не хочет, чтобы трон унаследовали ее дети? Передать потомкам титул и власть – не это ли желание и даже обязанность всякого аристократа? У вас в Орлее, как я вижу, очень легкомысленно относятся к этому вопросу. Отец с гордостью – это Эвелин распознала точно – посмотрел на Максвелла, своего наследника, и даже ей достался мимолетный взгляд. В ответ герцог Гаспар посмотрел на отца с насмешкой. – Могу понять, о чем вы думаете, мессер. Увы, сказать, что творится в голове у моей царственной кузины, я не возьмусь. Создатель ведает, что она думает о своих несуществующих наследниках. Немного подождав и поняв, что герцог не собирается развивать тему, отец упрямо наклонил голову и спросил: – А вы, милорд? У вас, если не ошибаюсь, тоже нет детей. И ваша бедная покойная жена… – Он многозначительно замолчал, снова быстро глянув на Эвелин. Она не совсем понимала, что именно происходит, но, кажется, отец пытался добиться чего-то от герцога. Тот в свою очередь хмыкнул и подтвердил: – Это точно, – и больше не сказал ни слова до конца поездки. Они пробыли в деревне пару часов, которые отец и Максвелл провели в компании старосты и кипы бумаг, а Эвелин, которая уже было направилась в сторону местной церквушки – познакомиться с преподобной матерью и заняться каким-нибудь благочестивым делом, – получила неожиданное приглашение. – Я видел притороченный к твоему седлу лук, – сказал ей герцог Гаспар. – Может, ты и стрелять из него умеешь? – Это вроде как для самообороны, – смутилась Эвелин. – Если в пути нападут… Но да, я умею. – В таком случае приглашаю пострелять в уток. Местные сказали, что на той окраине, – он махнул рукой куда-то в сторону, – неплохое болотце со всякой птицей. Эвелин пораженно замерла. Ее никогда не брали на охоту просто так – только после долгих уговоров, а на ее занятия стрельбой всегда смотрели с откровенным неодобрением, а в последнее время матушка стала придумывать все новые и новые предлоги увести ее с семейного стрельбища, где она любила провести время в компании постоянно пропадающего тут же Лайонелла. – Конечно! – выдохнула она, боясь, что сейчас откуда-нибудь появится отец и запретит это не подобающее леди и будущей послушнице занятие. Чуть не бегом кинувшись к седельным сумкам, Эвелин отстегнула лук и колчан. Они прихватили пару крестьянских ребят, собаку и пошли на окраину деревни. Там, бродя по топкому бережку и с хрустом топча камыши, они поднимали птиц на крыло и соревновались в меткости. Эвелин была ужасно горда и в то же время испытывала чудовищную неловкость от того, что птиц, подбитых стрелами с пестрым оперением – ее стрелами – оказалось на целых две больше, чем подбитых герцогскими, с крашеным зеленым пером. – А ты молодец, – похвалил ее герцог Гаспар. – Метко стреляешь. Эвелин зарделась. Птиц – уток, вальдшнепов и куликов – собрали и унесли вперед парни, пришедшие с ними, и вдвоем Эвелин и герцог неторопливым шагом пошли к деревне. – Я стреляю лучше Лайонелла, хотя он тренируется намного больше, – не удержалась от небольшого хвастовства Эвелин. Они немного поговорили о луках, тренировках и прочем, а потом Гаспар внезапно спросил: – Ну а что ты думаешь об идее своего отца? – Какой идее? – нахмурилась Эвелин. – А. Так ты не поняла, что он пытался сосватать мне тебя? Не уверен, когда именно ему пришла в голову эта мысль – когда увидел, как мило мы с тобой болтаем, или еще раньше, когда я напросился с вами на эту прогулку. Эвелин с ужасом слушала это рассуждение. Ее? Замуж за герцога Гаспара? Нет, с ним приятно поговорить, он многое повидал и не смотрит на нее свысока, но он же старик! Совершенно растерявшись, она выпалила: – Но мне ведь предстоит принимать обеты. – Да? Будешь луком и стрелами загонять свою паству на молитву? Или, вскочив на коня, станешь преследовать еретиков, что хулят имя возлюбленной Андрасте? Так и вижу, как ты словами из Песни Света и ловкими пинками заставляешь каяться грешников. Герцог Гаспар смеялся искренне, беззлобно и совсем не обидно. Эвелин застенчиво улыбнулась в ответ. – Родители отдают меня в Церковь, это семейная традиция. Они ни разу не предлагали мне выйти замуж. – Надо полагать, поблизости не оказывалось холостого Великого Герцога и кузена орлейской Императрицы, – хмыкнул герцог Гаспар. – Я давно привык, что счастливые дочерьми отцы пытаются заполучить меня в свои сети, как драгоценное яблочко на ветвь их семейного древа. Привык и к решительным дамам, не полагающимся в этом важном деле на своих почтенных родителей. У меня – сильверитовая броня на сердце, – он с улыбкой постучал себя ладонью по груди, сейчас обтянутой дорожным камзолом, покрой и декор которого тоже наводили на мысли о доспехах. Эвелин хотела было сказать: «Думаю, из вас вышел бы хороший муж», – не только потому, что подобную реплику предписывал этикет, но и потому, что на самом деле так подумала. Но в этот момент они подошли к деревне и тут же встретили отца, который был очень сердит, что Эвелин ушла на охоту, да еще без спроса. Но, видимо, разглядев довольное лицо герцога, ругаться все же не стал. Они все пообедали в доме старосты, который хоть и был впечатлен оказанной ему честью, но держался с достоинством. Эвелин молча ела, не слушая разговоры, которые опять велись вокруг урожая, податей и торговли, а вместо этого пыталась представить себя замужней дамой и сравнивала эту воображаемую жизнь с жизнью сестры или даже матери Церкви. Ни в той, ни в другой картине не было ни привольных путешествий, ни стрельбы из лука и охоты. Разочарованно вздохнув, она украдкой глянула на Гаспара. Тот принимал участие в беседе и ел с таким видом, словно перед ним не деревенская похлебка, а как минимум – обед в лучшей ресторации города. Похоже, настроение после охоты у него улучшилось, и Эвелин хорошо его понимала. На обратном пути солнце, уже начавшее сползать к горизонту, оказалось впереди и справа, заставляя лениво щурить глаза. Лента дороги, уходя вперед меж каменистых холмов, блестела в желтоватых лучах и была совершенно пустынна, что было редкостью в это время года. Всадники расслабленно покачивались в седле, наслаждаясь мелодичными трелями малиновок и позволяя лошадям самим выбирать темп. Не было необходимости торопиться – в город они должны прибыть вскоре после заката. Эвелин любовалась пейзажем и напевала в уме ту часть Песни Света, что восхваляет творение Создателя и которую почему-то называли Погребальной песней. Ее отвлек шорох и последовавший сразу за ним звук удара из-за спины. Недоуменно оглянувшись, она увидела, как лошадь одного из стражников переступает через его тело и древко штандарта, который он вез, и только через мгновение заметила, что из горла стражника торчит стрела. Эвелин не стала смотреть, что делают остальные, она, не поворачиваясь обратно, скатилась с седла – на ту же сторону, на какую упал стражник, – и рванула лук, который по счастью тоже оказался с нужной стороны. Только сжав пальцы на теплом дереве, одним отточенным движением натянув тетиву и приладив к ней стрелу, она огляделась. Никто из их маленькой компании не остался в седле, но разглядеть, кто чем занят из-за лошадиных голов и крупов, она тоже не смогла. Зато заметила в мелькнувшем на мгновение зазоре, как к ним бегут вооруженные люди. Похоже, они попали в засаду разбойников. Эвелин бросилась в противоположную от приближающихся бандитов сторону и метнулась за крупный валун, который, как она думала, удачно тут оказался. Но, конечно, такое удобное укрытие не могло остаться без внимания разбойников, которые, наверняка, тщательно выбирали место для засады, и ее встретил вооруженный человек. Эвелин успела только разглядеть, что у него красные, воспаленные глаза, и в тот же момент он бросился на нее с ножом, отшвырнув в сторону собственный лук. Только инерция бега позволила ей уклониться от первого удара. Но, похоже, нападающий, рассчитывая на эффект неожиданности, вложил в него все свои силы, потому что когда он снова развернулся к Эвелин лицом, то нерешительно замер. Она увидела, что у него трясутся руки, и поразилась, как же он собирался стрелять в таком состоянии. Не зная, что делать, Эвелин отступила на несколько шагов, желая увеличить расстояние между ними, и запнулась о брошенный бандитом лук. Она опрокинулась на спину, чем тот сразу же воспользовался, навалившись сверху, но слишком неловко дернул рукой и снова промахнулся. Воспользовавшись ситуацией, Эвелин с силой согнула ногу в колене, и бандит, скрючиваясь прямо на ней, взвыл. Нож выпал у него из рук. Нашарив пальцами горячую и влажную от пота рукоять, Эвелин, не раздумывая ни минуты, всадила его прямо бандиту в бок. Кисть обдало теплой кровью, и, наскоро вытерев ее о собственную куртку, она снова набросила стрелу на тетиву, наконец, обратив свой взгляд на дорогу. К ее удивлению, Гаспар оказался на коне, отбиваясь сразу от троих разбойников, а желтое перо, до этого казавшееся ей забавной деталью его туалета, покосилось, став похожим на опущенное в атаку копье. Она бы фыркнула от смеха, но в это мгновение поняла, что лошадь герцога находится между разбойниками и отцом, лежащим в луже крови, и Максвеллом, безуспешно пытающимся выбраться из-под чужого мертвого коня. Их второй стражник чуть сбоку сражался с двумя нападавшими и, похоже, проигрывал – по крайней мере он держал глухую оборону и только пятился. Еще двое разбойников напряженно наблюдали, готовые в любой момент прийти на выручку своим подельникам. Эвелин, чье сердце облилось кровью при взгляде на отца, думала, что руки у нее будут трястись не меньше, чем у убитого ею бандита, но когда она опустила взгляд на свои пальцы, они крепко и уверенно сжимали лук и стрелу, разве что побелели до синевы. Отбросив сомнение, она подняла оружие, выбирая цель. Мгновение подумав, она прицелилась и выстрелила: один из разбойников, державшихся вне драки, качнулся назад, но устоял, с ужасом уставившись на стрелу, торчащую у него из груди. Пуская вторую стрелу, Эвелин вознесла благодарственную молитву, что ни на ком из нападавших нет стальных доспехов. Пестрое оперение мазнуло по шее раненого, и тот упал, дергая ногами. Его подельник, осознав угрозу еще на первой стреле, метнулся под прикрытие группы, сражавшейся с герцогом, и Эвелин растерянно замерла, боясь стрелять, чтобы не задеть своих. Максвелл сумел наконец выбраться и, подобрав валявшийся рядом меч, прихрамывая, заковылял в гущу битвы. Одновременно с этим один из противников Гаспара повалился на землю, и на него тут же наступил конь. Эвелин показалось, что даже здесь она слышит хруст костей и разрываемых мышц. Некоторое время она наблюдала, как сбившиеся в группу Гаспар и прикрывающие его с боков стражник и Максвелл сражаются с бандитами. Несмотря на первый успех – то, что они сумели организоваться в единый отряд, – спутники Эвелин никак не могли переломить ход боя. Стражник был, похоже, ранен в бок или в руку, Максвелл был очень неуклюж со своей хромой ногой – да и вообще он не был любителем помахать мечом. Вся надежда была на Гаспара, который, кажется, вообще не испытывал сомнений или страха. Его клинок методично взлетал и падал, со звоном встречая вражеское оружие. Конь под ним хрипел и исходил пеной, но удерживаемый неумолимой хваткой, топтался на месте, послушно поворачиваясь нужным боком. Эвелин подумала, что если бы это был собственный жеребец Гаспара, он бы еще кусался и лягался, помогая хозяину. Бандиты, хоть и одетые всего лишь в кожаные куртки, а то и вовсе без защиты, сражались странно слажено, все в одной, насколько могла судить Эвелин, манере, благодаря чему успешно противостояли атакам Гаспара. Выбрать момент для выстрела все не получалось, и Эвелин до крови закусила губу, боясь упустить возможность. Никак не удавалось понять, кто же победит. Когда Максвелл снова упал, Эвелин поняла, что они обречены. Похоже, бандиты тоже так решили, потому что над дорогой разнеслись радостные восклицания и, к удивлению Эвелин, вскрик Гаспара, после которого конь под ним резко скакнул вперед, толкая одного из врагов. Сверкнул в лучах заходящего солнца клинок, еще раз, и на Максвелла сверху повалились сразу два бандита. Оставшиеся трое развернулись и побежали, чем Эвелин тут же воспользовалась, пустив вдогонку одну за другой две стрелы. Одна увязла в кустах впереди бегущих, зато вторая ткнула в спину одного из них. Догоняющий их на лошади Гаспар не стал тратить на него время и промчался мимо, за оставшимися двумя. Эвелин положила на тетиву еще одну стрелу, прицелилась уже тщательней и добила раненого. Из кустов, где успела скрыться погоня, слышался треск ломаемых веток, затем раздался короткий вскрик, и все стихло. Эвелин, не выпуская лука из рук, со всех ног кинулась к дороге. Она не знала, к кому бежать первому, к отцу, который так и не пошевелился за все время сражения, или к брату, которого, может быть, еще можно было спасти. Ее сомнения развеял стражник, тяжело опустившийся на землю рядом с кучей тел, одним из которых сейчас был Максвелл. Он махнул рукой Эвелин, словно желая сказать, что проверит, что там и как, хотя, наверняка, и сам нуждался в помощи. Эвелин бухнулась на колени около отца, не зная, что делать и как вообще понять хотя бы, жив ли он. Она в напряжении всматривалась в его лицо и одновременно пыталась увидеть, где рана, из которой натекла кровь. Она бы так и сидела в оцепенении, но ее весьма невежливо отодвинули за плечо, и над ухом раздалось: – Нужно проверить пульс. На землю шлепнулась изгвазданная в крови и грязи перчатка, и пальцы, как Эвелин с заторможенным удивлением поняла, принадлежащие Гаспару, прижались к шее отца. – Жив. Несколько мгновений это слово оставалось просто набором звуков, пока наконец его смысл не дошел до Эвелин, и она почувствовала одновременно горячие слезы на щеках, чудовищную слабость и как из спины вынули позвоночник. Она бы повалилась в дорожную пыль, если бы Гаспар не удержал ее. – Истерики потом, – резко бросил он. – Сейчас надо перевязать вашего бравого парня и твоего брата, а потом поймать лошадей. И, скорее всего, скакать в ближайшую деревню за помощью, раненых верхом мы не увезем. Слезы, не переставая, катились и катились, но Эвелин не думала об этом. Руки, привычные к рукоделию, рвали одежду на полосы, сворачивали повязки, завязывали узлы. В голове была пустота, но мимоходом она отметила, что, пока занималась людьми, Гаспар обтирал своего коня, в котором она неожиданно узнала отцовского мерина. Конь трясся и храпел, но стоял смирно, послушный опытной руке. Через несколько дней, когда отпустили напряжение битвы и облегчение от того, что родные выжили, когда накатило и оставило опустошенной осознание, что она убила человека, даже двух, когда высохли слезы, а пальцы разжались на воображаемой дуге лука, когда отца и брата подлечил приглашенный из Круга целитель-маг и стало ясно, что больше никто не умрет, Эвелин вместе с семьей провожала гостей. Лорд Альбрехт, хмурый и недовольный, что-то выговаривал представлявшему все еще прикованного к постели отца Максвеллу, который и сам опирался на костыль. Мать, стоящая рядом, кивала, хотя выражение ее лица тоже не лучилось счастьем. Лайонелл, до сих пор переживающий, что пропустил такую драку, с восторгом посматривал в сторону герцога Гаспара, а Мелани привычно изображала приличную дочь семейства. Эвелин переступила с ноги на ногу, оглядывая двор их городского дома, но так и не сумела разобраться, что именно она чувствует. В этот момент Гаспар, всю сцену прощания державшийся так, словно он тут совершенно не при чем, чему безусловно способствовала маска, украшенная новым желтым пером, передал груму поводья своего запасного коня – это именно его жеребец, подстреленный бандитами, придавил Максвелла – и подошел к Эвелин. Положив ладонь ей на плечо, он с усмешкой заявил: – Не знаю, какая из тебя выйдет сестра Церкви или даже жена, но воин получился бы отличный. Эвелин, которой отродясь ничего подобного никто не говорил, не нашлась, что ответить, поэтому только опустила взгляд. Слегка сжав ей плечо, он отошел, а Эвелин вспомнила, как в какой-то из прошедших дней Гаспар сказал о разбойниках, оказавшихся бывшими храмовниками: «Один неправильный выбор за другим, третий, четвертый – и вот ты труп», а когда лорд Альбрехт спросил, какие неправильные выборы он имеет в виду, Гаспар ответил: «Последний из них – напасть на нас». Эвелин смотрела в спину уходящему Великому герцогу Гаспару и думала, что ее собственный выбор еще не сделан.***
Въезжая в Халамширал во главе кортежа Инквизиции, Эвелин испытывала мандраж. Перед битвой и во время нее она всегда была спокойна и собрана, дрожь и запоздалый страх охватывали ее уже после. Но сегодня ее ждала вовсе не битва, и было странно наблюдать, как суетливо собственные пальцы перебирают кожаный повод, ощущать влагу на ладонях и сухость в горле. Инквизицию в Орлей пригласил Великий герцог Гаспар де Шалон, но это еще не значит, что он пригласил Эвелин Тревельян лично. Помнит ли он ее вообще? Разве можно надеяться, что та давняя драка на дороге запомнилась воину, чья жизнь проходит в бесконечных сражениях? Разве мог он упомнить всех молодых и неопытных, глупеньких девиц, когда его внимания добиваются лучшие люди Орлесианской империи и соседних стран? Только спустя годы Эвелин сумела понять, что во всех встречных мужчинах ищет знакомые черты внешности и характера. До сих пор она никого не нашла, и от того волновалась только сильнее. Помнит ли он? И правильно ли помнит она сама? С жадностью рассматривая знакомую золотую в изумрудах маску, как обычно украшенную пером, по-прежнему прямую осанку и слушая глубокий голос, она все еще гадала, когда Гаспар, после всех положенных формальностей, с усмешкой произнес: – Не верил до конца, что это ты, пока не увидел собственными глазами. Вижу, ты предпочла кое-что поинтереснее церковных обетов. И я рад, что это не брачные клятвы. Надо нам при случае еще раз выбраться на охоту, хотя, уверен, ты меня снова обставишь! – Он с улыбкой предложил ей руку, и Эвелин почувствовала, как слабеют колени, но взгляд на этот раз не отвела.