Ты ему обещала

Никогда прежде Гермиона не наблюдала столь морозной и снежной зимы. На землю словно упало огромное белое облако, укрывая собой весь земной покров. Звезды на вечернем небе сегодня не притягивали своей яркой теплотой, они были холодные, надменные, словно в один миг из родных превратились в чужих. Казалось, что где-то даже завывает свою песню пурга, повествуя миру о печалях его и бедах. На звездном синем небе величественно расселась луна, свысока поглядывая на всю эту картину, ей было совершенно плевать на двоих людей, сидящих в уютной комнате возле камина, где никакая пурга, никакая снежная магия не в силах достать их. — И как ты? — тихо спросил парень. — Я устала, — послышалось в ответ. Казалось, именно такой ответ он и ожидал услышать. На несколько мгновений в гостиной повисла тишина, пока первый голос вновь не решил нарушить её и попытаться хоть как-то завязать разговор. Глупое занятие, он ведь знал, что им обоим не нужны слова, чтобы передать всю боль, что с годами, казалось, не уменьшилась, а лишь прибавила в объёмах раз в пять. — От того, что врёшь? Или же чувство долга? — спросил он с усмешкой, впрочем, она была не злобной, а даже немного понимающей. — От всего... — тихо ответила, не желая вновь вдаваться в воспоминания, хотя с ним не получится этого сделать. Он сам ходячее воспоминание. — Хотя, признаться честно, благодаря обещанию, данному ему, я до сих пор существую. Вновь тишина. Такая неприятная от всей той боли, что скрывалась в ней. Она словно сгущалась и увеличивалась в размерах, заполоняя всю комнату, вся мебель пропитывалась этой болью, впитывала тоску. Казалось, этот сгусток разрастется до таких размеров, что скоро полезет из окон и пленит весь мир, но сейчас она пленяла только двух товарищей по несчастью, которые охотно поддавались. — Он просил тебя жить, а не существовать, — тихо заметил первый голос, на что второй голос не мог ответить ничего. Да и зачем? Разве он сам не понимал, что после такой потери невозможно жить в полную ногу, как раньше? Невозможно по-прежнему радоваться новому дню, новым успехам, посиделкам с друзьями, даже снежной зиме, которую так любила Гермиона, радоваться уже невозможно. Не так, как раньше. Даже если бы она могла, то не посмела, ведь это посчиталось бы предательством. Так глупо. Джордж понимал её. Понимал так, как никто другой понять не смог бы. Возможно потому, что эта потеря была для него даже более сильной, чем для Гермионы. Сколько знала Фреда она? С первого курса Хогвартса. А он? Он всю жизнь. Но всё же для неё было неважно, как долго они знакомы. Гораздо важнее то, как сблизились они за это время. Спорить о том, кто понёс большую утрату было бы глупо, неправильно, но подобным ребята и не собирались заниматься. Поэтому они просто находили утешение в этой тишине рядом с человеком, который понимает, который ощущает тоже самое. — А Малфой? Всё ещё верит? — Верит, — как-то опечалено, но в то же время с некой теплотой ответила Гермиона. Джордж слабо улыбнулся и произнёс то, чего раньше бы не произнес никогда: — Мне даже жаль змеёныша. — Не называй его так, — таким же уставшим голосом, но в котором все же были приказные нотки, попросила Гермиона. А потом, более тихо, призналась, — Мне тоже. Но я стараюсь этого не показывать. Знаешь, это сильно бьёт по его самолюбию, когда всё же моя жалость хоть как-то проскакивает наружу. Больше всего он ненавидит жалость по отношению к себе. — Назови мне человека, который любит её. Она могла. Нужно было просто назвать свое имя. Гермионе было самой от себя тошно. Так подло и бессовестно играть чувствами человека, пусть даже бывшего врага, было слишком низко. И все потому что, как она считала, в ней все же сидело желание, чтобы ее жалели. Более мерзкого желания и быть не может. Она даже не помнит, как так получилось. Просто в какой-то момент Малфой начал ухаживать за ней и через пару месяцев признался о своих чувствах, которые, по его словам, были и в Хогвартсе. Он говорил о том, что сейчас, когда отца больше нет в живых, а Тёмный Лорд не у власти, он может открыто говорить о своих чувствах, а потому через некоторое время позвал её замуж. Рон жутко злился и грозился убить слизеринца, если Гермиона согласится на это предложение. В нём всё ещё играла ревность и Гермиона думала, что он бы и сам хотел предложить ей пойти за него, но чуть позже, когда её боль всё же будет менее сильной. Но Гермиона не могла так поступить с ним. Она знала, что полюбить его не сможет и не хотела делать его таким же несчастным. Пожалуй, даже более несчастным, чем она. Ведь у него в душе всегда будет надежда, что Грейнджер полюбит его, но она знает, что это не так. А это ещё хуже, когда твой любимый человек жив, рядом, но просто не любит тебя, чем когда он мертв, влюблённый в тебя без памяти. Но это было мнение Гермионы, которое Рон не разделял. Но быть одна она просто не могла. Она жутко боялась одиночества, боялась, что в один момент решит всё это прекратить. Ей тяжело было это признать, но она боялась саму себя, своих поступков. А потому согласилась выйти за Малфоя. Хотя стыдила себя за этот поступок, но иначе не могла поступить. Возможно, и в её душе оставалась призрачная надежда на то, что Драко изменился и она может полюбить его другой любовью? Однажды Гермионе кто-то сказал, что в отношениях обычно есть тот, кто любит, и тот, кто позволяет любить. Раньше это казалось бредом, полной несуразицей, но потом она поняла, что есть и такие. Самым ужасным стало то, что она сама попала в них. И она позволяла себя любить. На свадьбу Рон не пришёл. Просто не смог бы молча стоять в стороне и наблюдать за тем, как его школьный враг ведёт под венец его лучшую подругу, его любовь всей жизни. И Гермиона была даже рада тому, что он не видел этого. На свадьбу со стороны Гермионы пришли Гарри, Джинни и другие школьные друзья. Остальные Уизли не захотели, хотя и не осуждали Гермиону, за что она была им благодарна. Со стороны Драко были все те, кто не отвернулся от него после такого безрассудного, по их мнению, поступка. А ещё журналисты, море журналистов, желающих узнать как можно больше об их отношениях. Их было слишком много за воротами Малфой-мэнора, где и проходила сама свадьба, на которую их не пустили по приказу Драко, которого об этом одним вечером тихо попросила Гермиона. — И какой он муж? И как вообще можно ответить на этот вопрос? Он не был вещью, чтобы давать ему характеристику. Для Гермионы вообще существовало только два понятия мужа: любимый и нелюбимый. Неужели не понятно каким мужем был для неё Драко. Но ответить так было бы слишком неблагодарно. — Упрямый. И... заботливый, — тихо добавила Гермиона, вновь коря себя. Пожалуй, именно эти два слова описывало всё. Драко знал, что пережила девушка, поэтому старался делать всё для неё. Он исполнял любые её просьбы, которых было не так уж и много, но всё же исполнял. Поначалу он следил, чтобы она ела, он оплатил лучших колдомедиков, приказал домовикам следить за возлюбленной в те минуты, когда его не было рядом и всё... напрасно? Даже если так он всё равно продолжал о ней заботиться, иногда он был слишком надоедлив и упрям и Гермиона горела желанием послать его куда подальше со своей заботой, но совесть не давала ей так поступить. Поэтому она позволила ему быть рядом и любить, всё ещё надеясь, что сможет полюбить в ответ. — Заботливый? Вот уж чего не ожидал от Малфоя. Она ощутила злобу. Ей вдруг захотелось защитить Драко. Джордж ничего не мог знать о нём, потому что сразу после окончания войны сбежал. Хотя был так нужен Гермионе. Потому что только он мог понять. — Когда ты уехал в Румынию многое изменилось. И он в том числе. От чего ты бежал тогда? Взгляд Джорджа выражал такую тоску, от которой мурашки пошли бы по коже, но Гермиона не смотрела ему в глаза. — Наверное, от себя. Они опять ушли в свои мысли. Тишину прерывало лишь тихое потрёскивание горящих поленьев в камине. Для Гермионы встречи с Джорджем всегда были вроде разгрузочных дней. Когда уже надоело притворяться, что ты сильная, доброжелательная, уверенная в себе, с ним она могла почувствовать себя слабой, сломанной, даже озлобленной. Но как хорошо, что эти встречи были не такими уж частыми. Иначе с ума сойти можно было от тоски. Но все же эти встречи были необходимы им обоим. — Он любил тебя, — задумчиво проговорил Джордж, смотря на то, как языки пламени поедали остатки бревнышек в камине. — Чёрт возьми, ты была единственной из всех его девушек, кого он любил. Ревновал так, что иногда хотелось ударить его по голове и вернуть в реальность. Джордж устало улыбнулся, вспоминая об их пререканиях, когда ему просто хотелось закричать: "Ты, влюбленный идиот, спустись с небес на землю" — Я знаю, Джордж. От этого не становится легче. — Гермиона глубоко вздохнула. — Знаешь, я бы никогда не подумала, что выйду замуж за Малфоя. Но когда я смотрю на него, во мне просыпается жалость. Знаешь, он даже стерпел, когда я случайно назвала его Фредом. Случайно... И иногда он так нежен, что у меня ощущение, будто он и вправду Фред. Но потом осознаю, что это полный бред, — Она вновь замолчала и через мгновение, собравшись с мыслями, призналась. — Он помогает мне забыться. Она призналась в этом, не боясь осуждения. Джордж не осудит, поймет. Он был для нее братом, который всегда поддержит. И Гермиона всегда их различала. Всегда понимала разницу между братом и любовью. — И ни разу не просил ничего у тебя взамен? — Нет. Он ждёт. Мерлин, аристократ Малфой терпеливо ждёт. Он сказал, что даст мне столько времени, сколько потребуется. И это, черт возьми, было правдой. Он ничего не просил взамен, но Гермионе было стыдно и она старалась отдавать. Порой они сидели перед камином, прямо как сейчас они с Джорджем, и разговаривали о важном и не очень. Гермионе приятно было осознать, что Малфой является хорошим собеседником. Иногда они резвились как дети: как-то раз это переросло в бойню подушками и Гермиона заливисто смеялась, забывалась и была почти счастлива. Пока не вспоминала, что также она могла бы драться и с Фредом. — Но он ведь не думает, что ты его любишь? — Нет, конечно. Он далеко не глупый и понимает это. Я сама иногда жалею, что не могу в него влюбиться, но потом гоню от себя эти мысли. Но знаешь, он пытается, а я это ценю. — Он не дурак. Рано или поздно ему надоест и он уйдёт, — сказал Джордж предупреждающим тоном. Гермиона и правда стала для него младшей сестрой, а потому он боялся и не хотел, чтобы ей причиняли боль. Да, Гермиона говорит, что не любит его, но она уже привязалась, а это тоже боль. — И держать я его не стану. Понимаешь, даже рада за него буду, если он полюбит другую... Но я не могу без него, Джордж. Без него я не справлюсь. Я понимаю, что сейчас выгляжу как эгоистичная тварь, но мне нужен кто-то рядом и, признаюсь честно, я привыкла к нему, привыкла к Драко, но так и не полюбила. Бывает, ночами выть хочется от ненависти к себе, что я позволяю так играть его чувствами. Его выходки в школе просто меркнут по сравнению с тем, что делаю я... — Он ведь тоже что-то чувствует... — Я боюсь, Джордж. Образ сильной Гермионы разлетелся окончательно, словно хрустальная ваза, которая упала с большой высоты, а ее осколки еще решили потоптать ногами. — Если не боишься - то ты не человек. — А что, если я никогда не забуду Фреда? — Ты не должна его забывать. Просто однажды Малфой сможет сделать тебя счастливой. И ты должна быть счастлива, даже без моего брата. Найди в себе силы, Гермиона. Парень повернулся и обнял девушку. Она уткнулась в его плечо, уже не в силах сдержать слезы. Ей было это просто необходимо. — Ты ему обещала.