Плакса

Санс рвано выдохнул и оглядел с ног до головы Чару. Она съежилась непроизвольно, попыталась отпрянуть, но костлявая ладонь лежала на предплечье. Скелет так и застыл, всматриваясь в детское личико. Глаза распахнуты, губы сжаты в тонкую полосу, вот-вот заплачет. Они все забыли безумно важный момент… И Чара, и Фриск — дети. То есть на самом деле дети, совсем не готовые к испытаниям, свалившимся на их головы. Если ребёнка заставить приспосабливаться к новой враждебной среде, он может и не вписаться. — Господи… Господи. Просто маленькие дети. И я хотел убить… Сколько тебе лет? — Санс усмехнулся и нервно спросил. — Я? Я, мне, я, — Чара совсем запуталась и готова уже была рваться из костяных рук. — Мне восемь. Было, когда умерла, — умолкла, а потом, смутившись, добавила: — Когда в первый раз умерла. В золотом обрамлении дворцового коридора всё выглядело эпичнее, чем было на деле. Пылинки над головами, масштабные колонны, даже ржавый нож в детской ладошке сверкал особенно загадочно. Внезапно девочка распахнула глаза в ужасе и заорала. По её раскрасневшимся щекам текли бесконечные слёзы, нож выскользнул и брякнулся о плитку. Санс опешил. Сейчас в этом ребёнке он видел не врага. Но и не Фриск. Он углядел в выражении лица, в перепуганных метаниях самого себя. Когда-то его, такого же кричащего, не в силах прекратить рыдания, Папайрус обнимал. Уговаривал не переживать, повторял раз за разом… — Всё будет хорошо, — неожиданно для самого себя, Санс притянул крошечное трясущееся тело и взъерошил волосы. — Нет! Отойди! Не трожь! Не касайся, не касайся меня! Не-е-ет… Я больше не хочу. Не хочу. Не хочу. — Чего не хочешь? — поглаживая дрожащую спину, спросил скелет. — Умирать. Я уже много умирала. Много-много-много. Когда монстры в подземелье, — неопределённо всхлипывала Чара. — Когда потом в Сноудине, когда Ан-андайн, когда… Всё время. Сансу вспомнился его первый опыт обращения с таймлайном. Он был раздавлен собственным Бластером, но сумел переместиться во времени. И вся эта его сила работала только при существовании смертельной опасности… Пока скелет не стал всегда чувствовать опасность. Так что он в глубине души жалел этого ребёнка, заброшенного в ту же ситуацию, что и он. Но главное отличие было в том, что у него был отец и Папайрус. Кто на стороне Фриск? Кто мог бы в любой момент защитить, кто бы помог разобраться в собственных возможностях? Ториэль, скорбящая о старой утере настолько, что убила Фриск случайно? Или, может, Альфис, безучастно смотревшая на бесконечные смерти человека? А чего только стоил её робот и атаки Андайн! — Отвянь от меня, гниль. — Я ж скелет. У меня не было никогда плоти. — Ты воняешь кетчупом. — О, думаешь, это может быть кровь? Чара рыкнула и вырвалась из объятий. Но она не выглядела кровожадно, как перед началом битвы. Ей не было ясно, зачем вдруг её злейший враг, которому она создала столько проблем и который имеет право мстить, остановил свои бластеры и принялся причитать о её возрасте. Она достаточно взрослая, если способна держать оружие! И нож у неё не игрушечный, а самый настоящий! Как будто она может быть маленькой с этим опасным предметом в руках! — Я не ребёнок. Я могу сражаться, я доведу до конца то, что задумала! — А что ты задумала? Ты хоть помнишь? — усмехнулся скелет. — Уничтожить всё, что однажды хотело сделать это со мной. — То есть, устранить из жизни все опасности? Чара гневно фыркнула. — Мне ничего не может угрожать! — и тут же смутилась, вспомнив, о чём рассказывала Сансу, будучи в краткой истерике. — У меня есть предложение. Мы запустим вселенную заново, а ты постараешься дойти до выхода из руин. После встречи со мной можешь не бояться. Мы сделаем всё возможное, чтобы ты ни разу не умерла. И я, наконец, хоть в одном таймлайне сдержу своё обещание. — Ты… Будешь защищать того, кто убил твоего брата?! — Да. Я клянусь. Девочка никак не могла понять происходящего, плечи её снова затряслись. Но очередное обзывательство, коими не брезговал скелет, не прозвучало злобно. «Плакса». И в голове тут же пронеслось старое «Чара, ты стараешься выглядеть гордо, но ты такая плакса! Иди сюда. Моя маленькая сестренка не должна плакать! Хорошо?» — Хорошо, — она шмыгнула, вытерла намокшие щёки и уже твердым голосом произнесла: — Я верю тебе. Но если ты меня обманешь, я закончу для тебя время. На этот раз — навсегда. И улыбнулась. Искренне, так по-детски. Впервые за много-много таймлайнов.