Побочные эффекты

Час. Побочные эффекты: тошнота, слабость, тремор, бессонница, галлюцинации. Не рекомендуется водить машину после употребления или заниматься делами, которые требуют высокой концентрации внимания. Строго по рецепту. В случае сомнений проконсультируйтесь со своим лечащим врачом. По-крайней мере, летальный исход в побочных эффектах не указан, а это уже что-то, а то грешным делом он начал шутить про то, что выспится на том свете — еще не хватало, чтобы и вправду так получилось. Барри отодвигает поднос с ланчем, будто бы еда могла нашептать ему не пить это, откручивает крышечку пузырька, высыпает на ладонь две таблетки и закидывает их в рот, а потом запивает тремя большими глотками воды. Он закручивает пузырек со странным чувством; будто весь его организм в напряжении ждет какой-то необычный мгновенный эффект после этих таблеток — вроде галлюцинации сирены или внезапно выросших из спины крыльев (ну и бред), но ничего не происходит. Таблетки нужно принимать после еды. Два раза в день. В одно и то же время. Строго. Два часа. Он просыпается в холодном поту и расчесывает свои руки; странный зуд не останавливается и не прекращается, будто маленькое перышко щекочет его кожу изнутри. Он царапает себя, не чувствуя боли — только зуд; он поднимается с постели, чтобы выпить таблетку от аллергии и промыть руки холодной водой, и сонно плетется в ванную. Щелчок — он зажигает свет. Щелчок — он открывает кран. Щелчок — он случайно задевает расческу на маленьком столике, когда испуганно отпрыгивает назад: его совсем не сонное отражение в зеркале неотрывно смотрит на него широко распахнутыми глазами положив ладони на стекло. Как будто это не чертово зеркало, а невидимая перегородка; будто стеклянная стенка в террариуме, отделяющая мегаопасного хищника от любопытного зеваки; с той лишь разницей, что это либо мегаопасный зевака, либо любопытный хищник — но в любом случае, это один и тот же человек. И Барри никогда не слышал, чтобы отражения в зеркалах просто подходили вплотную, клали ладони на стекло и смотрели на самих себя, испуганно пятящихся к двери. Щелчок — Барри торопливо выключает кран, стараясь не смотреть в зеркало. Щелчок — Барри быстро гасит свет. Щелчок — Барри захлопывает дверь в ванную и, недолго думая, подпирает ее стулом. Той ночью он не может сомкнуть глаз. Три часа. Барри вздрагивает от каждого шороха; звуки кажутся ему нестабильными — то оглушительно громкими, то такими тихими, что он не может их разобрать; и свет режет глаза — нормальная реакция на отсутствие сна. Он не может сосредоточиться на работе. Когда он берет чашку, она так трясется, что кофе выплескивается на его руки; он идет в туалет, чтобы вымыть их, но застывает, увидев широкое зеркало во всю стену, и пятится обратно на подгибающихся ногах. Он вытирает руки влажной салфеткой; так яростно, будто пытается стереть с себя кожу. Все в порядке, убеждает он себя. Все в порядке. Я в порядке. Мне показалось. Ничего этого не было. Побочные эффекты: тремор. Четыре часа. Побочные эффекты: тошнота, слабость, тремор, бессонница, галлюцинации. Его руки дрожат — но это пустяк; всего лишь побочный эффект таблеток, которые необходимы ему, чтобы чувствовать себя лучше — какая ирония! Галлюцинации. Галлюцинации. Гал-лю-ци-на-ци-и. В случае сомнений спросите мнение вашего лечащего врача. Головная боль усиливается; Барри высыпает на слабо дрожащую руку две таблетки, закидывает их в рот и запивает водой, а потом ставит свою чашку на стол и откидывается на спинку стула, ожидая, когда острая боль в висках прекратится, и он сможет вернуться к работе. У него нет сомнений, для которых могла бы понадобиться консультация врача. Побочные эффекты: слабость. Пять часов. За окном светает; у него заведен будильник, который сработает через сорок две минуты; еще через пятьдесят семь минут он должен быть собран и одет, а еще через двадцать три минуты — переступить порог своего кабинета и приступить к работе. Он не спит двадцать семь часов. В случае сомнений... Барри едва дышит; так тихо, что через приоткрытые двери он слышит, как в ванной комнате капает кран, но он не может встать и закрыть его. ...примите еще одну таблетку. Еще одну. Еще. одну. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Все хорошо просто продолжайте принимать таблетки. Шесть часов. Г-а-л-л-ю-ц-и-н-а-ц-и-и. Галлюцинация — это образ, который возникает в сознании без внешнего раздражителя. Галлюцинации могут возникать вследствие усталости, алкоголя и психотропных веществ; галлюцинации могут возникать вследствие приема двух маленьких таблеток на дрожащей ладони, призванных уменьшить боль в его голове; галлюцинации — это думать, что твое отражение стоит за стеклом, смотрит на тебя и любопытствует, кто ты и с чем тебя едят — не буквально, конечно же, а в очень даже переносном смысле; ведь, если верить символизму и психологии, зеркало — это противоположность. Черное вместо белого. Барри дрожит мелкой, лихорадочной дрожью и натягивает одеяло до подбородка, уставившись в одну точку в стене; он слышит капанье воды из крана и пытается считать капли, но это не успокаивает — как и прыгающие овечки; он просто держит цифры в сознании, как если бы это было абсолютно машинально. Двести тридцать пять. Двести тридцать шесть. Двести тридцать семь. Побочные эффекты: бессонница. Семь часов. Он стоит в туалете полицейского участка, опершись на раковину, и смотрит в глаза своему отражению — уставшему, бледному, взъерошенному; его глаза покраснели от недосыпа, и когда он закрывает лицо ладонями, они дрожат. Все хорошо, говорит он. В случае сомнений насчет свиданий со своей психикой проконсультируйтесь со своим лечащим врачом. Барри раздвигает пальцы и подсматривает за отражением. Оно тоже подсматривает за ним. Барри отнимает руки от лица и приглаживает волосы. Его отражение тоже приводит себя в порядок. Барри открывает кран и плескает себе в лицо воды. Его отражение, не двигаясь, улыбается ему уголком губ — насмешливо, будто забавляясь. Барри склоняется над унитазом; его рвет. Побочные эффекты: тошнота. Восемь часов. Сорок два часа без сна. Отсутствие сна — побочный эффект от таблеток; по крайней мере, обошлось без летального исхода! Только руки дрожат и отражение в зеркале флиртует с ним, а все остальное терпимо. Лучше, чем он ожидал. Другой вопрос, что такого он вообще не ожидал. Я не хочу спать. Барри сидит на полу, скрестив ноги, и катает пузырек таблеток пальцами вперед-назад; он сидит на полу и смотрит в одну точку на стене, и звук перекатывающихся в пузырьке таблеток гипнотизирует его. Зато у него нет головной боли — той самой, которая гнала его на стенку; той интенсивной резни в черепной коробке, как будто его кости пилят на части; той самой, которая ослепляла его так сильно, что он часами мог лежать в темной комнате, потому что даже неяркий свет резал глаза. Зато это прошло. Девять часов. Не спать. Не хочется спать. Барри кладет две таблетки на язык. Побочные эффекты таблеток: тре-мор. Бес-сон-ни-ца. Тош-но-та. Сла-бость. Гал-лю-ци-на-ци-и. Побочные эффекты жизни: жизнь. Он запивает их водой и чувствует, как сжимается горло, когда он глотает их, словно его тело отторгает две маленькие бусинки, похожие на жемчуг; словно его тело протестует против побочных эффектов, побочных эффектов, побочных эффектов. Как будто побочные эффекты отторгают его тело. Какая нелепость. Десять часов. Сорок четыре часа без сна. Барри не может вспомнить, как засыпать; он точно помнит, что нужно закрыть глаза, а что потом? Он должен заставить себя? Как? Или просто ждать? Чего? Он закрывает глаза, но ничего не происходит; тикают часы, капает вода из крана, но ничего не происходит. Может, он уже спит? Одиннадцать часов. Тикает вода, капают часы. Его трясет. Он ничего не может вспомнить; собственное тело кажется ему нереальным, словно бы несуществующим во времени и пространстве; он трогает пальцами свое лицо и ничего не чувствует. Как будто бы его нет. Его нет. Нигде нет. И никогда не было. Полночь. Чьи-то пальцы сжимают его запястья; прежде чем кто-то отнимает его руки от лица, он чувствует, как чуть проседает кровать под чужим весом, когда кто-то забирается на нее; этот кто-то упирается коленями в кровать по бокам от бедер Барри; он чувствует их сквозь одеяло даже отчетливее, чем чужие пальцы на своей коже. Минуту назад его тела не было. А теперь его вернули обратно в реальность. Кто-то отнимает его руки от лица; Барри в ступоре смотрит на свое отражение. Оно держит его руки. Оно смотрит в его глаза. Оно улыбается. Вот же черт. Если это невозможно, то какое тогда определение у возможности — если допустить на секунду-другую, что все это реально, то с какого момента можно считать происходящие события невозможными? Барри рассчитывает вероятность: одна миллионная процента на то, что он попал в параллельную реальность; одна стотысячная на то, что у него есть брат-близнец; одна десятитысячная на то, что у него есть двойник; одна тысячная на то, что он потерял рассудок; одна сотая на то, что ему это все снится; одна десятая на то, что это побочный эффект от таблеток. Вероятно? Вероятно. Две таблетки, играя в богов и судей, решили, что можно забрать у него головную боль, раз уж он так просит избавить его от нее, но, пожалуй, дать ему галлюцинацию. Карма как-то так работает же — ты что-то теряешь и что-то получаешь? Вроде бы да. Отражение, двойник, галлюцинация, брат-близнец — кем бы он ни был, — держит руки Барри, не отпуская, и смотрит на него с такой же насмешливой улыбкой, как в полицейском участке; улыбка, которой бы позавидовала Мона Лиза, если бы она накидалась таблетками от головной боли, провела двое суток без сна и обнаружила вот это в своей постели в полночь, сотрясаясь от лихорадочной дрожи, страха и слабости. Ах да, и еще от тремора — побочного эффекта таблеток. Отражение, двойник, галлюцинация, брат-близнец — да кем бы он там ни был, — опускает руки Барри вдоль тела, прижимая их к кровати, и наклоняется к его лицу; широко распахнутыми глазами Барри смотрит на его как две капли воды собственное лицо и не может даже дышать; все его тело парализовано. Капают часы. Тик-кап, тик-кап, тик-кап; время течет по комнате. Он замирает в сантиметре от его губ; так близко, что Барри чувствует его дыхание — слишком-слишком-слишком-слишком-слишком реальное; он чувствует — даже на этом маленьком расстоянии — улыбку этого призрака; усмешку победы, словно все это была игра и он только что победил. Барри чувствует, что проваливается сквозь кровать. Он закрывает глаза. Его горло сжимается, словно таблетки расцарапали его изнутри. Будто его несуществующее во времени и пространстве тело отторгает их. Час. Барри сидит в кафе, не притронувшись к своему ланчу, и смотрит в одну точку — его любимое занятие в последнее время. Он не знает, сколько времени он уже без сна; ночью, когда паралич прошел и он открыл глаза, отражения-двойника-когобытамнибыло уже не было в комнате, а небо светлело. Он не знает, спал ли он; он провалился в темноту и выплыл из нее спустя время, и все воспоминания и ощущения перепутались в его голове. Ему это приснилось? Сколько времени он спал? И спал ли вообще? Что из этого ночного кошмара было реальным? Барри задумчиво трогает свои губы пальцами. Что. было. реальным? Он не может вспомнить, как заставить себя поесть, хотя чертовы таблетки нужно принимать после еды; его горло сжимается от одной мысли о том, чтобы снова их выпить, но курс еще не закончен. В случае, если вы начнете сходить с ума посреди курса и подумаете бросить это все, не консультируйтесь со своим лечащим врачом, потому что он скажет вам продолжать. И да: вам нужно продолжать. Барри смотрит на свои запястья, будто ожидает, что чужое касание ночью оставило на нем следы; если он постарается, присмотрится, посветит фонариком — или, может, инфракрасной лампой — то увидит на своей коже следы пальцев. И это будет означать, что он не теряет свой рассудок. А значит побочные эффекты не действуют. А значит курс спокойно можно будет продолжать; что же касается объяснения о незнакомце, как две капли воды похожем на него самого, — так с этим он потом разберется, а то не хватало еще, чтобы ему добавилось причин для головной боли. Новой головной боли; и тогда круг замкнется: он пьет таблетки от головной боли с побочными эффектами; страдая от галлюцинаций-побочных-эффектов, он доводит себя до головной боли, а потом что? Снова пить таблетки! Колесо Сансары как-то так же работает, вроде? Тоже строится на страданиях по кругу? Какой абсурд. Барри запихивает в себя треть ланча, чтобы только выпить свои таблетки; он не хочет есть и не хочет спать; единственное, чего он хочет — это не сойти с ума. Но, кажется, об этом поздновато беспокоиться? Два часа. Три часа. Четыре часа. Пять часов. Барри моет руки в туалете полицейского участка, нервно поглядывая на свое отражение в зеркале, но ничего не происходит; вода попадает на его наручные часы и капли застывают на стекле. Тик-кап, тик-кап, тик-кап. Барри вытирает протекшее на часах время бумажным полотенцем, а потом смотрит на свое отражение, но по-прежнему ничего не происходит. Должно быть, таблетки еще не подействовали. Шесть часов. Семь часов. Восемь часов. В случае сомнений в правильности принятия этого курса таблеток, усомнитесь во всех жизненных решениях, которые привели вас к этому. Девять часов. Десять часов. Время утекает. Нет никакого желания, никакой возможности и никаких причин, чтобы пытаться поймать его; оно будет утекать сквозь пальцы, даже если сложить руки. Оно утекает, оно растекается, оно ведет себя как живое; оно было здесь — и вот уже за окном темно, часы едва слышно тикают, а во всей квартире такая мертвая тишина, словно здесь никогда никого не было и не будет. Времени не существует; часы, которые он носит на своей руке — примитивный аксессуар, чтобы отмерять, во сколько он должен принять таблетки. Потому что в конечном счете все упирается в таблетки. Барри перекатывает их на кончике языка, закрыв глаза; он не запивает их водой, даже несмотря на то, что они горькие. Он превысил суточную норму на две таблетки — те самые, которые сейчас тают на его языке. Все упирается в таблетки. В норму. В дозы. В глоток воды. В ощущение, с которым он машинально сжимает руки в кулаки, будто не чувствует их. В конечном счете все упирается в побочные эффекты таблеток — теперь, когда доза превышена, Барри ждет, что его руки начнут дрожать и появится тошнота — для почти полного комбо не хватает только этих двух эффектов. Он не хочет спать. И он чувствует себя слабым. Он катает таблетки на языке, словно каждая их них — своеобразный киндер-сюрприз со своим эффектом внутри. Забавно. Одиннадцать часов. Барри снова не может заснуть; он сбился, сколько времени он без сна, но это не играет никакой роли сейчас. Он не чувствует свое тело, но не чувствует и усталости — сомнительный поиск плюсов в сомнительной ситуации! Так же как то, что его голова не болит, пусть даже он видит странные галлюцинации — самое время взвесить все это на весах и понять, равнозначно ли оно вообще. Может, все это уже очень давно находится на одной чаше весов, даже не думая разделяться; может, он раскачивает весы и ждет, что произойдет, если они не остановятся — как будто остановленные весы это своего рода символ гармонии. Он не спит. Не хочет. Не может. Полночь. По крайней мере, думает Барри в своей идиотской манере поиска сомнительных плюсов, теперь я знаю, что таблетки действуют. В оцепенении он стоит перед шкафом и не верит своим глазам — ни своим, которые находятся на его собственном лице, ни тем, которые смотрят на него из отражения чертового зеркала, которое вдруг испарилось — точнее, испарилась перегородка между зеркальным миром и реальным. Есть ли у науки объяснения насчет исчезающих зеркал? Барри смотрит, как его отражение, улыбаясь загадочной улыбкой Моны Лизы, касается кончиками пальцев стекла со своей стороны, а потом вдруг без видимых усилий его пальцы проходят сквозь зеркало, словно его и в помине нет. Барри смотрит, как его собственные руки тянутся к нему; Барри смотрит, как его отражение на секунду зажмуривается, словно перед погружением в воду, и его голова появляется из зеркала, становится объемной и реальной — Барри даже видит тень на его коже от падающих на лоб непослушных волос. С ума сойти, выдыхает Барри — и поправляет себя: то есть, я уже сошел. Его двойник — или отражение. или галлюцинация. или черт знает что. — медленно выходит из зеркала, не переставая улыбаться, будто наслаждается своим драматичным появлением; он высовывается по пояс, а потом, как последний штрих, просто поднимает ногу и переступает нижнюю границу зеркала, словно порог, и выпрямляется перед Барри — чертовски, просто до невозможности реальный. Барри испуганно отступает на шаг назад; запоздалый эффект горьких таблеток, которые он не запил: его язык онемел. — Привет, — произносит его собственный голос; звук — объемный и настоящий — заставляет Барри вздрогнуть, будто его ударили по лицу. Он никогда не пробовал наркотики, но был уверен, что только что испытал на себе их эффект. Барри пятится. Его двойник медленно наступает на него, не сводя заинтересованный, прищуренный взгляд с его лица, будто ищет различия в собственной внешности — кроме прически, улыбки и манеры смотреть так, будто... будто что? Барри ловит себя на мысли, что не может описать его взгляд, как будто все слова, необходимые для описания, отсутствуют здесь, потому что тут, в мире Барри Аллена, не принято так смотреть на других людей; все слова, которыми можно описать этот взгляд, существуют только в зазеркалье, из которого он вышел — там наверняка все наперекосяк, и можно смотреть на других людей вот так. Барри отступает назад и упирается спиной в стену; он вздрагивает, ощущая холод сквозь тонкую футболку, и его отражение-двойник-галлюцинация-дактобыэтонибыл усмехается так, словно увидел что-то милое. Или, наверное, «милое» неподходящее слово, потому что усмешка у него такая же, как и взгляд — не принятая в мире Барри Аллена. Он — Барри не знает, как назвать его, и приходит к неожиданному варианту, который поможет ему не чувствовать себя так, словно он теряет рассудок — сон, — подходит вплотную и упирается руками по бокам от тела Барри. Они одного роста; Барри не знает, почему его это удивляет; Барри не дышит. — Как будто в зеркало смотрюсь, — говорит сон. Только зеркало здесь ты, думает Барри, глядя в свои собственные глаза. Сон улыбается; улыбка такая же, как усмешка, но, может, самую малость мягче, а потом медленно подается вперед к Барри. Барри чувствует себя как прошлой ночью, когда ему казалось, что он проваливается сквозь кровать; у него нет тела, его голова идет кругом, он не может дышать и не может пошевелиться; только смотреть на свое собственное лицо, приближающееся к нему и застывающее — снова как ночью — в миллиметре от его губ. Сон выдыхает; его дыхание щекочет кожу Барри. Барри ждет, что он отключится — как ночью. Но ничего не происходит. А потом он вздрагивает всем телом: его собственные руки, чертовски реальные и не принадлежащие этому измерению, вдруг ложатся на его бедра и поднимаются вверх, задирая его футболку; Барри вздрагивает так сильно, что кажется, будто его дрожь передалась по стене, пошла вибрацией по всему дому и сейчас погребет его под руинами рухнувшего потолка; он делает судорожный вздох, и чувствует себя так, будто его легкие замерзли. Чужие пальцы — чуть прохладные и чертовски реальные — дотрагиваются до его обнаженной кожи живота, будто рисуют на ней невидимые линии — Барри почему-то представляет, что они черные и красные — и обхватывают его тело под ребрами, сжимая; Барри выдыхает, словно игрушка, из которой выпустили воздух, и в следующую секунду сон — или кем бы он там ни был — вдруг подается вперед на тот самый миллиметр, который их разделял, и касается его губ своими. И все вокруг застывает, будто время тоже замерзло — как и его легкие. Руки сна оживают первыми — Барри все еще чувствует себя парализованным; они снова начинают двигаться по его телу, будто рисуют невидимый узор. Эти касания — легкие, едва ощутимые и чертовски реальные — щекочут кожу Барри, но он не может отстраниться; в оцепенении он стоит, даже не дыша, и пытается понять, почему он не ускользает в темноту, как ночью. Если это сон, то почему он не просыпается? Сон раскрывает его губы своим языком; он напирает, заставляя Барри вжиматься затылком в стену, и его пальцы сжимают тело Барри, будто игрушечное; сон раскрывает его губы, углубляет поцелуй, как будто бы попадает в его легкие с тем судорожным вдохом, который Барри делает, когда позволяет поцеловать себя. Он не может — не хочет? — пошевелиться; он вздрагивает, когда пальцы щекочут его, но не может — не хочет? — отстраниться; он позволяет целовать себя — и вкус усмешки ощущается даже на губах сна — или кем бы он там ни был. И странное ночное чудовище, созданное его больным воображением и воспаленным головной болью подсознанием, целует его с таким чувством, будто выиграл целую войну — долгую, многолетнюю, кровавую битву, которая истощила Барри, но ничего не сделала с ним самим — кем бы он там ни был. Руки Барри дрожат а это значит что тремор — побочный эффект таблеток — появился значит таблетки действуют. Барри не знает, почему это заставляет его чувствовать себя легче. Он раскрывает губы и ощущает, как тьма обволакивает его — такая же чертовски реальная, как чужие руки. Пять часов. Барри открывает глаза; он в своей постели, совершенно не помнит, как оказался здесь, и не чувствует себя отдохнувшим, словно он закрыл глаза минуту назад и открыл сейчас, за пару минут до будильника. Он пытается посчитать, сколько часов он уже без сна — или наоборот, спит? — но вспоминает, что его часы растеклись вчера на его руке и им больше нельзя доверять; он не знает, где они, но отчетливо помнит, как они капали на пол с его руки, пока он перекатывал на языке две лишние таблетки. Он поднимается с постели, убежденный в том, что все это лишь один большой побочный эффект от таблеток, а потом а потом, раздеваясь в ванной комнате, чтобы принять душ, он вдруг видит на своем теле странные следы — маленькие бледно-красные кружочки на белой коже. Он замирает. Он делает глубокий вдох. Он медленно кладет руку на эти следы и его пальцы совпадают с ними. Это следы от чужих пальцев, будто ожоги от горячей кожи; отпечатки, как те, которые он снимает на работе; только сейчас он сам — это место преступления. Его колотит. Час. В случае сомнений спросите мнение вашего лечащего врача. Или не спрашивайте. Продолжайте. Продолжайте пить таблетки. Продолжайте заниматься своими делами. Ведите себя так, словно ничего особенного не происходит. Продолжайте. Два часа. В случае сомнений в своем лечащем враче, напомните себе, что вы ничего не можете с этим сделать, только продолжать. пить. таблетки. Его лечащий врач пожимает плечами: он не видит никаких отклонений. По его абсолютно ошибочному и поверхностному мнению Барри абсолютно здоров — не считая той самой головной боли, которая появилась от стресса на работе и для которой приходится пить таблетки — запивать водой после ланча, катать на языке, сидя на полу в темной комнате, и перечитывать по кругу этикетку со списком побочных эффектов. Тошнота. Бессонница. Тремор. Слабость. Галлюцинации. Его лечащий врач вызывает у Барри сомнения в правильности всего этого; он сидит — бледный и уставший — и незаметно трогает свой бок через одежду в том месте, где утром увидел следы на своей коже; он ждет, что они начнут пульсировать, если он надавит на них пальцами, будто секретный код, срабатывающий по отпечаткам пальцев — у него ведь они должны быть такими же, как у его отражения, разве нет? Его лечащий врач качает головой и говорит, что побочные эффекты обязаны быть указаны на этикетке таблеток, но это не значит, что они всенепременнейше появятся. У Барри как-то язык не повернулся рассказать ему о том, что прошлой ночью он целовался с собственным отражением — и это не чертова поэтическая метафора, а он буквально видел, как его отражение вышло из зеркала и без лишних промедлений зажало его в углу. Ужасно неловко было бы об этом рассказывать. Не такие же галлюцинации должны возникать от этих таблеток, правда? Может, у других людей и галлюцинации полегче? Его лечащий врач вежливо улыбается Барри, когда прием заканчивается. Очень вежливая улыбка для человека, который ничего не понимает. Шесть часов. Чтобы жить счастливо — нужно спрятаться. Барри высыпал таблетки в раковину и смыл их водой. Барри разбил все зеркала в доме, сгреб осколки в кучу и выбросил. Барри заперся в ванной — единственном помещении без окон в его квартире, потому что стекла тоже могут отражать. Барри сидит на полу, обняв свои колени, и смотрит в одну точку — на стену, где висело зеркало, а сейчас только торчит гвоздь, на котором оно крепилось. Он взял с собой часы, но он не верит им; просто тикающий звук в тишине — единственное, что у него есть сейчас. Он сидит здесь один и не знает, что ему делать. Он прячется здесь, но этого недостаточно. Он старается не думать о том, что если все это было на самом деле и если его отражение совсем не отражение и если это ему не приснилось, а таблетки совсем не при чем то он, должно быть, сходит с ума. Одиннадцать часов. Барри наливает ванну; он сидит на полу, облокотившись на бортик, и слушает шум воды, закрыв глаза. Голова не болит. Руки не дрожат. Тело не чувствует слабости. Его не тошнит. Он не хочет спать. Чтобы жить счастливо, нужно продержаться до утра — тогда он сможет поехать на работу, запить все эти приключения парой чашек кофе, отвлечься и забыть обо всем; и потихоньку его жизнь вернется в нормальное русло. Следы сойдут с его кожи. Он запишется на йогу, попробует контролировать себя и меньше нервов тратить на работу, сядет на диету на пару недель, чтобы очистить организм от этой дряни, которую он принимал, и все будет хорошо. Все будет хорошо, если он спрячется сейчас и продержится до утра. Он наливает себе ванну, чтобы расслабиться и успокоить нервы, и тогда, после полуночи, он сможет выйти отсюда, лечь спать и проснуться как ни в чем не бывало. Он поднимается с пола и начинает раздеваться: стягивает с себя домашнюю футболку, стараясь не смотреть на бледные следы на своей коже, а потом снимает шорты, вешает свою одежду и поворачивается к ванне. Лампочка над его головой с тихим шипением начинает мигать; на несколько мгновений комната погружается в быстро чередующиеся свет и полумрак, и в промежутке этой электрической борьбы Барри видит свое отражение на темной поверхности воды; его отражение улыбается ему — и Барри нерешительно касается своих губ, надеясь, что на его лице та же самая улыбка. Но ее нет. Он переступает бортик ванны и опускается в горячую воду. Свет гаснет на несколько мгновений... Полночь. ...а потом загорается снова — но снова мигает. Гладкая поверхность воды, похожая — хаха, какая ирония — на зеркало, едва ощутимо вздрагивает, словно по ней проходит короткая вибрация. Барри снова чувствует себя парализованным; он знает, что это не его движение вызвало эту реакцию. Без эмоций, без страха и удивления, он смотрит, как его отражение поднимается из воды, как если бы его ванна была глубока, будто море, и это чудовище пряталось в темной глубине; он поднимается над Барри — начиная с макушки. Появляются его голова и плечи, спина; он поднимается, обнаженный, упираясь руками в дно ванны по бокам от тела Барри — и вот теперь Барри чувствует касания его рук к своей коже. Он поднимается из воды, поднимает голову; его дыхание спокойное и ровное — он не задерживал его, он не прятался под зеркальной поверхностью воды. Он был здесь. Он здесь сейчас. Вода стекает по его волосам и лицу; капли воды застыли на губах, а непослушные пряди налипли на лоб. Барри рассматривает его спокойно; знакомый неописуемый хитрый блеск глаз и улыбка, которая больше не вызывает в нем страх — он снова выглядит так, словно они играли в игру, которую Барри проиграл, даже не зная об этом. Бледная кожа кажется призрачной в темноте; Барри хочет окинуть взглядом свое собственное тело — вдруг он такой же призрачный? — но не может пошевелиться. Чтобы жить счастливо, нужно было выпить свои таблетки и спрятаться. И где его таблетки? И вот сейчас ему до смерти сильно хочется несколько штук — ощутить горький вкус на языке, запить водой и ждать побочных эффектов, чтобы можно было сказать: «я вижу галлюцинации. упс. я перебрал с дозой». Барри опускает взгляд на его обнаженные плечи и грудь — те же самые родинки в тех же самых местах, что и у Барри. Невозможно. Если только он действительно не вышел из зеркала. Его отражение — Барри слишком спокойно воспринимает мысль о том, что это не двойник и не близнец, и едва ли галлюцинация (потому что его лечащий врач тоже видел следы на его теле, если, конечно, и сам врач не является иллюзией) — подается вперед и нависает над ним. Барри откидывает голову на бортик ванны; вода с волос его отражения капает на его лицо и заставляет его закрыть глаза. Он делает глубокий вдох и чувствует, как все его тело наполняется трепетом и слабостью, словно все его состояние — это один большой побочный эффект от всего, что он когда-либо делал; от всех мыслей и всех принятых им решений. И вот он здесь. Парализованный, едва дышащий, но не напуганный. Он больше не боится. Как если бы бесстрашие тоже было побочным эффектом. Его отражение — черт — наклоняется к нему со своей чертовой улыбкой — Барри даже не нужно видеть ее, чтобы чувствовать ее на губах в нескольких миллиметрах от своего лица — и выдыхает; он целует Барри мягко. Даже с закрытыми глазами Барри знает — словно бы чувствует — каждое его движение за секунду до того, как оно произойдет; он знал, что его отражение поднимет руку из воды, чтобы упереться в бортик ванны; что вторая рука ляжет на бедро Барри и медленно поползет вверх по его телу, оставляя следы, будто ожоги; что помедлив несколько секунд, как если бы он ожидал сопротивления, его отражение раскроет его губы — и раньше, чем это произошло, он уже знал, что позволит ему это. Чтобы жить счастливо, нужно быть покорным перед всеми фокусами, которые может выкинуть твоя психика, пока ты борешься со стрессом. А еще — самое главное — нужно больше спать. Вот и весь секрет. Рука его отражения — та, что под водой, — скользит по телу Барри, по обнаженному животу и груди; вслед за его касаниями кожа Барри едва ощутимо загорается, и даже через закрытые веки он видит, что свет продолжает мигать: свет-тьма-свет-тьма-свет-тьма. Его губы влажные от воды; вода стекает по лицу Барри, и когда его отражение отстраняется, чтобы оставить поцелуй на его скуле, Барри поворачивает голову и проводит носом по его щеке, будто слепой котенок. Слепой, слабый, безвольный; застрявший между переплетением реального мира и собственного больного воображения, прямо на границе светотьмы и вчерашне-сегодняшнего дня, прямо в руках самого себя — ироничная трансцендентальность. Он позволяет целовать себя; ему нужно несколько таблеток, здоровый сон и перестать млеть от ощущений, которые уносят его, будто наркотики, когда чужая рука под водой гладит его тело. Фармацевтические сезоны; курс таблеток с опасными побочными эффектами, совокупность которых раскрывает для него томительное ощущение слабости и легкости — чертовски-чертовски приятное, пусть даже он никогда бы в этом не признался. Порнографические сезоны; его отражение оставляет на его коже разгоряченные следы — горячие как он сам. Все это кажется ему нереальным как если бы он уже спал. Рука его отражения опускается вниз по его телу под водой, поглаживая кожу; он проводит языком по губам Барри и усмехается — Барри чувствует его ухмылку, будто у нее есть свой собственный острый вкус. Ощущения кажутся ему притупленными, словно он под седативными — или словно его тело ему не принадлежит. Может, это он на самом деле отражение — а настоящий Барри Аллен прямо над ним? Барри улыбается этой мысли; его улыбка неописуема — как и его хитрый взгляд. Наверняка. Если бы он открыл глаза. Его отражение отстраняется; рука, касающаяся Барри под водой, ложится на внутреннюю часть его бедра, и Барри вздрагивает от мурашек, разбегающихся по его коже. А потом, не переставая улыбаться своей странной улыбкой и не открывая глаз, он задерживает дыхание; губы его отражения касаются его губ в легком, будто бы прощальном поцелуе, прямо перед тем, как Барри медленно соскальзывает под воду и позволяет ей сомкнуться над своей головой, словно Зазеркалье. Рука, касавшаяся его бедра, обхватывает его горло; Барри отстраняет ее от себя и целует его пальцы. Какое приятное сумасшествие. Он чувствует себя так, словно может дышать под водой. Ведь это ничто иное как параллельный мир, правда же? Ему нужны таблетки, здоровый сон и спрятаться от самого себя — чтобы жить счастливо. Он будет жить счастливо. В любом из миров. Особенно, в своей голове. Звон будильника. Пять часов. Барри открывает глаза и садится в постели, а потом задирает свою футболку, но не видит на коже никаких следов. Ничего. Как если бы ему все это приснилось — но ничего из этого не было на самом деле. Он потягивается. Пузырек его таблеток стоит на прикроватной тумбочке; рядом тихо тикают его часы. Он поднимается с постели и машинальным жестом откидывает падающие на лоб непослушные волосы, зевая. Медленно он плетется в ванную комнату, включает свет и открывает кран, а потом поднимает взгляд на зеркало. Подавшись вперед, Барри кладет ладони на стекло и всматривается в отражающуюся там ванную комнату, как будто смотрит через окно. Он изучает каждую вещь, которую видит, и чуть хмурится, но почти тут же его лоб разглаживается: он вспоминает, что нет никаких причин для тревоги. То, что его отражения буквально нет в зеркале, на самом деле ничего не значит. Должно быть, он просто еще спит. Барри, повеселев, отстраняется и отнимает свои руки от зеркала и будильник, который он забыл выключить, звонит снова.