Утренний свет

...Я снова просыпаюсь, ощущая на своей шее туго затянутую петлю. Снова панически хватаюсь за горло, задевая трясущимися пальцами старые пожелтевшие синяки. Снова оказываюсь там, на городской площади, где одним утром должна была оборваться моя никчемная жизнь. На разум давит мучительный, глубокий страх, заставляя сердце биться в агонии, а глаза беспрестанно слезиться. К своим кошмарам невозможно привыкнуть. Когда они кипящим потоком заполняют твоё сердце и разум, и когда ты остаешься совсем один… Хочется кричать. Кричать, не переставая. Звать на помощь в чаянии, что тебя спасут. Наружу рвётся отчаянный хрип. Губы синеют, судорожное дыхание замедляется. Кажется, что жизнь постепенно угасает, и остается только лишь ждать, пока тьма не поглотит меня полностью, разогнав всякую надежду. Но внезапно на какое-то короткое мгновение черноту пронзает тёплый белесый свет: — Лукка? Что это с тобой, парень? — я чувствую, как меня трясут за грудки, тщетно пытаясь привести в себя, и постепенно различаю неясный силуэт. — Эй! Это же я — Дож, твой старый приятель. Ты жив, малый? …Жив? А жив ли я? Каждую ночь меня губит собственное прошлое: один и тот же кошмар, давний и до омерзения реалистичный. — Д-да… — голос срывается на неразборчивый шепот, руки сильнее впиваются в подстил, безнадежно пытаясь ухватиться за помутненную реальность. — Видимо, я поторопился, решив, что ты всегда спишь спокойно… — гном невесело усмехнулся и, присев рядом, взял меня за предплечье в знаке безмолвной поддержки. Стало дурно. Пытаясь совладать с привычной в таких ситуациях тошнотой, я сел к стене, зябко поджав под себя ступни и скрестив руки. Дож сперва окинул меня внимательным взглядом, будто стараясь понять, что же не так, а потом достал из свала наших вещей походную сумку. — Может, вина? — во взгляде понимание. — Пожалуй… Я нехотя забрал бурдюк из рук карлика и отпил немного содержимого. Наверное, это был второй раз в моей жизни, когда в глотку совсем ничего не лезло, то и дело угрожая направиться обратно. От чего-то на душе стало гадко, а глаза начало немилостиво жечь. Снова ведь пытаюсь запить свои проблемы…

***

— Тебя что-то тревожит? — раздалось, пожалуй, слишком громко в полупустой комнате. Где-то в глубине хижины послышалась возня. — Да я это… Не спится мне иногда, вот… Бывает такое. — А если правду сказать? Я нахмурился. Говорить сейчас не особо хотелось, но, с другой стороны, меня неистово рвало на части от гнетущего одиночества и ужаса. Немного помедлив, я собрался с силами и честно, не торопясь, рассказал Дожу о том, как изменилась моя жизнь после несостоявшейся казни.* Слова давались с большим трудом, постоянно прерываясь икотой и хрипами: то ли красное оказалось слишком крепким, то ли я был уже на грани срыва. Удивительно, но гном был настолько спокоен и внимателен, будто каждый день выслушивал чужие истерические тирады. Под конец я не выдержал и, чтобы не завыть в голос, зажал рот рукой, крепко сцепив зубы. Стало страшно. Страшно, что меня вновь оставят одного. — Эй… Все образуется, парень, — Дож легонько похлопал меня по плечу. — А нервы беречь нужно. Не вечны они, понимаешь? Я молча кивнул, пытаясь сделать выражение лица максимально серьезным, но тут же опустил голову обратно: недаром мама говорила, что актёр из меня совсем никудышный. — Только не вздумай тут сырость разводить. Этого ещё не хватает! — карлик незло поворчал и, схватив меня за локоть, потянул в сторону постели. — Меня не нанимали тебе сопли вытирать, сорванец этакий! Я тихо хихикнул. Как бы то ни было, а гном всегда останется гномом, веселым и добродушным. — Долго до атаки? — я потёр глаза и лёг на сваленную в кучу солому. Настрой немного поднялся. — Зорситэ пойдут на нас с утренним светом, не раньше. Куп говорил, что боятся. Дож, заметив, что я зевнул, тепло улыбнулся. — Отдыхай, Лукка, — чужие руки поправили на мне медвежью душегрейку. — До рассвета ещё есть время. Спи спокойно. Судьба на твоей стороне.