Идет охота на волков, идет охота! На серых хищников — матерых и щенков. Владимир Высоцкий
Ксения устала. Работа в Следственном комитете выматывала морально и физически. В последнее время отношения с начальством совсем не заладились. Странно, что ее до сих пор не уволили — руководству не нравились такие черты ее характера, как принципиальность, независимость, честность и прямолинейность. Все эти качества почему-то называли упрямством и несговорчивостью. Иногда по тем или иным причинам кому-то очень нужно было получить абсолютно предсказуемые и устраивающие всех результаты расследования. Но на Ксению нельзя было надавить, повлиять, заставить погрешить против истины. Это раздражало. А еще она была душой и телом предана человеку, который в течение многих лет был постоянной головной болью не только для всего криминального мира, но и для начальников всех мастей и уровней. Шилов… Ох уж этот Шилов! При одном упоминании его фамилии многие начинали себя чувствовать крайне неуютно, как будто их как котят вытащили за шкирку из мягкой безопасной корзинки и бросили на снег. Или заставили прийти в пижаме на утреннюю планерку. С ним вопросы не решались, как с другими людьми, при попытке договориться он часто беспощадно выдирал обращавшихся к нему из формировавшейся годами привычной для них парадигмы. Любить Шилова было трудно. Вернее было трудно терпеть его работу, которой он отдавался полностью. Личная жизнь Шилова складывалась непросто — многие не выдерживали его частых отлучек, ненормированного графика, постоянного ореола опасности, окружающего этого человека. Не выдерживали и уходили. Многие, но не Ксения. В отличие от тех многих, она обладала необыкновенной твердостью и бесконечным терпением. Работа следователя ее закалила, приучила ничего не бояться и не терять голову ни при каких обстоятельствах. А еще выжидать. Никогда не терять надежды со свойственным ей упорством довести до конца даже самое безнадежное дело. Дождаться Шилова было гораздо легче, чем дождаться окончания очередного расследования. Она знала, что он обязательно придет, если сможет. Не хотела превращать свою жизнь в ад — приучила не накручивать себя излишними страхами о том, что с ним может что-то случиться. Зачем думать о плохом, если оно еще не произошло? И все-таки, смотря на себя теперешнюю, Ксения знала, что такой она была далеко не всегда. Воспоминания о первом выезде в качестве помощника следователя на долгие месяцы стали для нее страшным кошмаром. Хотя, казалось бы, она заранее знала, что ее там ждет. На месте происшествия стойко строчила протокол. Получила даже похвалу от сопровождавших ее более опытных коллег — не все в первый раз вели себя столь сдержанно. После прихода домой все-таки сильно раскисла. Долго плакала в подушку, не могла уснуть. Она ведь не была железной леди, что бы там ни говорили. Только через некоторое время смогла приучить себя просеивать все увиденное через призму ума, не пуская в сердце. Научилась контролировать мысли, тормозить ненужные эмоции. Она смогла перешагнуть через ужас первого выезда. Поэтому, осталась работать дальше. Этот выезд был тем водоразделом, который не могли преодолеть многие. Она преодолела. Однажды Шилов скажет фразу, которую в тех или иных вариантах повторяют здесь все, кто не утратил чувства простого человеческого сострадания: «Мёртвым уже не помочь, за живых ещё биться». Нельзя бесконечно держать натянутой стрелу. Дома Ксюша позволяла себе расслабиться, побыть собой. На самом деле она была настоящей женщиной — крепко любящей, нежной, хрупкой, ранимой, беззащитной. Смешно сказать, та, которая не теряла самообладания под пулями, могла, находясь дома, бояться криков подвыпивших соседей и лая собак на улице. И крепко-крепко прижиматься к надежному плечу любимого, бессвязно лепеча что-то совсем глупое и смешное. Могла поплакаться, пожаловаться, поскулить тихонько. С утра долго-долго лежать в постели, притворяясь спящей, заставляя Рому идти на всевозможные хитрости для ее пробуждения. Долго играть с ним в догонялки и метание подушек, чтобы дать наконец себя поймать и наказать, как умеет наказывать только Рома. В последнее время об этом некогда было даже мечтать. Не во всех же делах требовалось умение оформить документально точку зрения начальства. И показатели раскрываемости еще никто не отменял. Желающих угодить начальству всеми правдами и неправдами было много, да вот только их профессиональные качества оставляли желать лучшего. Ксения никогда не халтурила. Начальство это знало и не стеснялось наваливать на нее множество дел. Непрекращающейся живой очередью шли свидетели, в промежутках между допросами приходилось срываться на выезды, график плыл и сбивался, бумажный ком нарастал лавинообразной махиной, в любую минуту готовый накрыть с головой. Как-то раз она даже поймала себя на том, что при допросе перепутала подробности двух разных происшествий. Быстро поняла свою ошибку и извинилась, но долго не могла себя простить. Кажется, только сейчас она начала понимать Шилова, частенько заявлявшегося домой в три или четыре часа ночи. Это в лучшем случае. А в худшем вообще не тревожившего ночной покой квартиры возвращением ее хозяина. В этом месяце из-за неотложных поручений Ксении впервые пришлось ночевать в конторе несколько ночей подряд, на просевшем кожаном диване. Не сказать, что это ей сильно понравилось. «Ладно, он мужчина, — думала она про Шилова, впрыгивая на ходу в сапоги после ошарашенного утреннего пробуждения, — но для женщины быть похожей на пугало — ужасно! Такими темпами он меня разлюбит!» Вчерашние дела никуда не девались, утро приносило с собой обычную сумасшедшую беготню. Вот и сегодня, день не задался с самого утра. После почти бессонной ночи на работе, пришлось ехать по вызову практически на другой конец города. Шел мокрый снег. Дорогу почистить не успели, и она превратилась в сплошное хлюпающее месиво. Машины ехали, обливая друг друга с головой потоками грязи. Через лобовое стекло, покрытое мутными подтеками, с трудом можно было разглядеть серое декабрьское небо с нависшей низкой облачностью. Движение постепенно замедлялось — впереди виднелась лишь бесконечная река красных огоньков огромной пробки. На место они приехали с огромным опозданием, здесь уже перебывало куча народу, так что работа была максимально затруднена. Казалось, что все коллеги сегодня как будто сговорились вставлять ей палки в колеса, а также мгновенно стали умственно отсталыми. При осмотре ковырялись несколько часов. Наконец, можно было уезжать. И здесь коллеги очень быстро все слиняли куда-то — Ксюша поняла, что осталась одна. Водитель служебной машины, на которой она приехала, перед отъездом успел лишь мимоходом сказать о том, что шеф срочно просит его подъехать в другой район, и предложил ей взять такси. Выйдя из обшарпанного подъезда, Ксения несколько минут бездумно брела по улице, пытаясь собраться с мыслями. Совсем не хотелось думать ни о делах, ни о том, куда и как сейчас ехать. Хотелось просто оказаться дома. Мгновенно. На теплом мягком диване. С чашечкой ароматного кофе в руках. Рядом с Шиловым. Согреться от тепла его тела, почувствовать надежную защиту за своей спиной. Закрыть глаза, наконец-то заснуть. Видеть только хорошие, светлые сны, в которых обязательно будут море и солнце. Пальмы. И он. Стоп. Мокрый ком рыхлого снега сполз с козырька и упал ей прямо за шиворот. Внезапно стало влажно, противно и очень холодно. Пробуждение от сладких грез было не из приятных. Ксюша остановилась, достала мобильник. По памяти набрала до боли знакомый номер Шилова, принципиально не записанный в контактах. Этот номер она никогда не забудет, хоть ночью разбуди, а мобильник может попасть неизвестно к кому. «Абонент временно недоступен» — даже не удивилась. Последнюю неделю она с Ромой почти не виделась. Приходилось лишь благодарить очередной труп за то, что они успевали пересечься на несколько минут на их обычном месте свиданий. Она знала, что Шилов расследует дело Станкевича. В подробности он ее не посвящал — времени совсем не было, да и не нужно ей это. Начальство всячески ограждало ее от этого дела, а любившие посплетничать товарки по работе при одном упоминании данной темы становились на удивление молчаливыми. Видимо, все было очень серьезно. Наблюдая посеревшее, осунувшееся лицо любимого, слушая долетавшее до нее шушуканье про участившиеся визиты УСБ в убойный отдел, она прекрасно понимала всю серьезность ситуации. Шилов никогда не говорил лицемерных фраз, не уверял, что все будет в порядке. Он всегда говорил ей правду. Знал, что она может ее выслушать. На вопрос, как дела, ответил: «Трудно, а когда было легко? Мы все время на шаг позади. Я отказался играть в их игру. На меня опять объявлена охота. Прошу тебя, Ксю, будь осторожна!» Роман никогда не бросал слова на ветер — Ксюша это знала. Но как трудно особо бдительно наблюдать за окружающей обстановкой, если тебе почти не удалось ночью поспать, а вместо головы у тебя — гудящий улей! Да, противное снежное купание пошло на пользу, раз она вспомнила об осторожности. Надо обязательно поехать домой и выспаться. А то нервы совсем разыгрались. А может, и не нервы? Сегодня утром Ксюше показалось, что за ней следили, когда она вышла ненадолго с работы. Насторожила какая-то деталь, которая при попытке сфокусировать на ней сознание превращалась в размытое пятно. И сейчас надо быть повнимательней. Конечно, можно взять такси, но от одной мысли попасть в еще одну многокилометровую пробку становилось тошно. Решила ехать на метро, хотя не спускалась под землю уже давно. «Заодно и более безопасно — в толпе ведь потеряться легче» — подумала. Неприятности начались еще на входе — Ксюшу теснили, толкали, задевали, ходили по таким блестящим еще с утра сапогам. Это было ужасно. Пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы сдержать себя, и не дать кому-нибудь сдачи. С трудом сошла с переполненного эскалатора, подвернув ногу и получив толчок от идущего сзади человека. Постепенно начала пробираться поближе к краю платформы, куда должен был прибыть нужный поезд. Слегка поежилась — односводчатая станция без ограждающих стен и колонн с «плавающей» посередине платформой казалась слишком голой, неустойчивой. Быстро забыла об этом — пришлось, пихаясь локтями, выбивать себе место под солнцем. По громкоговорителю объявляли — поезда следуют с увеличенными интервалами. Ждать пришлось долго. Наконец, из тоннеля подуло долгожданным сквозняком, на стенах появились отблески фар приближающегося состава. Толпа не хотела ждать ни секунды, сесть в вагон, отпихнув при этом соседа, было делом жизни и смерти. Неожиданно, Ксюша почувствовала, как ноги теряют опору, ее сжимают в тиски и несут куда-то. Попыталась сопротивляться — подсознательно все еще помнила, что не следует приближаться к краю. Не получилось. Да и как сопротивляться, если ноги висят в воздухе! Стало душно, в глазах потемнело — воздуху катастрофически не хватало. Все ближе и ближе громыхающий поезд. Все ближе и ближе опасный обрыв. Неожиданно какой-то парень схватил ее, вытащил из толпы, толкнул сильно в черную зияющую дыру. Толпа ахнула и отхлынула. Кто-то вскрикнул громко, пронзительно. Ксюша ничего не слышала. Не слышала грохота приближающейся махины, не слышала и людских криков. Как в замедленной съемке видела только что-то огромное, беспощадное, с огненной пастью, как будто вырвавшееся из ночных кошмаров. И это что-то готово было ее задушить, раздавить, уничтожить. Мозг не умел соображать так быстро, как того требовала ситуация. Тело даже не попыталось рефлекторно дернуться, забиться в истерике — победила многолетняя привычка. Не делая ни одного лишнего движения, как робот, легла в выемку между рельсами. Вытянула руки, прижала их к телу. Крепко зажмурилась. Что-то надвинулось, прижалось вплотную к глазам. Казалось, еще мгновение, и она будет раздавлена. Было страшно. Почувствовала себя в гробу, зарытом глубоко под землей. Или в комнате с опускающимся потолком из книжки про Шерлока Холмса. Отключилась. Тело не расслабилось, даже в бессознательном состоянии оно продолжило напрягать все мышцы, сохраняя безопасную позу. Она не помнила, сколько прошло времени. Наконец, почувствовала, как сознание медленно возвращается — кажется, она осталась жива. От резкого запаха нашатыря чихнула. Все еще боясь увидеть над головой крышку гроба, осторожно приоткрыла один глаз. Ничто не напоминало пережитой опасности — обычная светлая комната, медпункт по-видимому. Открыла глаза уже полностью, жмурясь и хлопая длинными ресницами. Заботливая сестра спросила ее о самочувствии, предложила чаю. Посоветовала позвонить родным и поехать в больницу. От больницы Ксюша наотрез отказалась. Вместе с сознанием к ней вернулась настороженность и инстинкт самосохранения. Интересно, кому в этот раз «прилетело», ей или Шилову? Если учесть, что Шилов опять скрывается, отключает телефон, то вывод как будто бы напрашивается сам собой. Но, как истинный следователь, Ксюша знала, что нельзя пренебрегать не совсем очевидными версиями. Надо было что-то делать. Еще хорошо, что она так легко отделалась — никаких травм, только легкие ушибы да помятая, не слишком чистая одежда. Поблагодарив медсестру и отказавшись от дальнейшей помощи, Ксюша отправилась на автобусную остановку. Не в метро же ехать после случившегося! Да и такси в такой ситуации брать нельзя. Позвонила Шилову, даже не надеясь на результат. «Абонент временно недоступен» — автомат, кажется, не знал никаких других фраз. А ведь сейчас так нужна его помощь! Неизвестно, вдруг ее снова попытаются убить. Немного подумав, набрала Пашу — в экстренных случаях Рома держал связь через него. «Ну, возьми же, возьми!» — слушала безнадежные длинные гудки. Получилось, правда не с первого раза — Паша взял трубку. Ксения отлично слышала, что тот бежит куда-то, и момент для разговора самый неподходящий. Постаралась предельно кратко рассказать о ситуации. Связаться с Шиловым не просила, вдруг телефон на прослушке. Просто сказала: «Ты знаешь, что делать». Так же лаконично Паша ответил — «Понял». Хотя, кого обманет их разговор? Неужели тот, кто играет против них, не поймет эту детскую игру? В автобусе ехала долго, стоя на задней площадке и посматривая в окно на бегущее (а временами, ползущее) полотно дороги. Шла домой медленно. Специально не оглядывалась, зная, что это очень приметно. Иногда, проходя мимо магазинов, бросала беглые взгляды в стеклянные витрины, периодически поправляла волосы, смотрясь в маленькое зеркальце. Ничего подозрительного не увидела. Она уже почти дошла, оставалось пройти совсем немного. Домой идти категорически не хотелось — кто знает, не ждет ли там засада. Нерешительно остановилась. Уже почти решилась повернуть назад. Неожиданно от стены отделилась какая-то темная фигура. «Ксю, это я» — прошелестело в ушах. Сердце сильнее забилось. Всегда хотелось верить в то, что женщина способна чувствовать приближение любимого. Она не могла себе позволить верить в это. Внимательно присмотрелась — нет, на Шилова этот тип совсем не похож. Правда, если снять кепочку, очечки, да и одеть поприличнее… Как ни в чем не бывало, двинулась вперед. Понятно, почему он спрятался именно здесь — чуть заметная лестница ведет в подвал. Хочется броситься ему на шею, спрятать голову у него на груди. Почти задохнуться от такой знакомой смеси запахов табака и его любимого парфюма. Не растерявшись под колесами поезда, она готова полностью раскиснуть при виде любимого, потеряв моментально способность самостоятельно двигаться. Увы, опять надо сдерживаться, ведь они еще не в безопасности. Ксюша взяла себя в руки, молча кивнула Роме вместо приветствия. Обледенелые ступеньки привели в подвал (очень помогла связка отмычек, предусмотрительно захваченная Шиловым). По подвалу шли, осторожно ступая и перелезая через многочисленные ржавые трубы, стараясь не наступить в темноте на что-нибудь уж слишком «подвальное». Ксюша старалась не думать о жмурах, огромных крысах и прочих «приятных» вещах. Ноги гудели, все тело ломило от усталости. Она лишь подбадривала себя мыслями о том, что теперь она вместе с Ромой. Пройдя под длинным, ломаной формы домом, они вышли через такую же подвальную лестницу совсем в другом месте. Серая неприметная «Ауди» терпеливо дожидалась пассажиров. За ней не наблюдали, Рома сел на нее буквально пару часов назад. Внутри салона была еще не совсем безопасно, но почти, почти… Она все-таки разрыдалась. Рома успокаивал ее, как мог, покрывая лицо поцелуями. Этот счастливый миг длился недолго, ведь надо было ехать. Заскрежетал непослушный мотор, машина тронулась. Шилов долго петлял по городу, внимательно смотря в зеркала. Наконец, достал дешевый, по-видимому левый мобильник. — Петр Сергеевич? Шереметьев моя фамилия… Каждый раз эту фамилию он произносил через боль. Заставлял себя. В качестве напоминания о том, что надо беречь тех, кто рядом. Тех, кто тебе доверяет.***
Ксения лежала в огромной мягкой постели, свернувшись калачиком. Нервное потрясение сегодняшнего дня давало о себе знать — она непроизвольно вздрагивала, вспоминая надвигающийся поезд. Правда, эти страхи постепенно уходили на второй план, ведь окружающая обстановка как нельзя более способствовала эмоциональному и физическому восстановлению. Уютная комната без окон, приглушенный мягкий свет лампы под абажуром, пушистые ковры на стенах, плюшевая мебель… На столике — душистый травяной чай в старинном подстаканнике, тарелка с румяными горячими пирожками. Ксюша все еще боялась оставаться одна — рядом с кроватью в глубоком кресле сидел собственной персоной Петр Сергеевич Набоков и, как заботливая нянька,читал ей вслух «Сказку о царе Салтане», листая пожелтевшие страницы старенькой детской книжки с картинками. Впервые за долгое время Ксюша смогла расслабиться, почувствовать себя в безопасности, никуда не спешить. Как любая любящая женщина, она не могла не волноваться за Шилова. Несколько часов назад, стоя около черного входа в коттедж Набокова, они оба думали о том, что они слишком недавно встретились, чтобы снова расставаться. Ксюша не хотела понимать, почему сейчас он должен снова уехать? Останавливая поцелуем уже готовый сорваться с губ протестующий возглас, Рома спросил лишь чуть слышно: «Трудно тебе любить мента, моя девочка?» Знал ведь, хитрец, как поднять ей настроение. Ну, какой из Шилова мент? Ведь он - самый что ни на есть красавчик! А мент - это что-то грубое, примитивное... Плакать уже совсем не хотелось — она рассмеялась. Снова почувствовала себя сильной и уверенной. Успела ответить: «Легко, Шилов, если любишь по-настоящему». Сейчас, находясь в безопасности, она снова и снова прокручивала в голове этот диалог, переносясь мыслями к своему собеседнику. Где-то он скрывается, бродит по темным закоулкам и злачным местам города, напряженно думает, пытаясь разоблачить игру противника. Но она верит. Верит, что и в этот раз с ним ничего не случится. Без веры жить нельзя. Оборотни — они живучи…***
Шилов пил. Пил много, давясь и захлебываясь, торопливо вливая в себя из горлышка содержимое бутылки. Пил, и громко и бессвязно рассказывал сидящим напротив более умеренным друзьям историю своей несчастной любви. Те урезонивали его, как могли, предлагая говорить потише и пить поменьше. Скоро уже все, находящиеся в кабачке, в том числе и бдительная наружка, а также пара пасущихся здесь темных личностей, знали о том, что «эта змея» его бросила, сбежав на юга «с этим проходимцем». Он долго и пьяно жаловался на ненормальную жизнь мента, на то, что все женщины продажны, на несправедливость — в то время, как она греется на пляже рядом с богатым кавалером, он сидит тут по уши в дерьме. Клялся, что навсегда вырвал ее из своего сердца. Да, все присутствующие теперь знали о неприятностях личной жизни Шилова. Но они ничего не знали о том, что им выпала уникальная возможность — бесплатно присутствовать на спектакле одного из талантливейших актеров современности. Не знали и о том, что в бутылке налита простая минералка, а главная героиня вовсе и не покидала Санкт-Петербурга. Наверное, когда актер пройдет все стадии опьянения, друзья с трудом посадят его в машину, повезут домой. А потом будут кого-нибудь «ловить на живца». Возможно, этот кто-то будет прятаться со стволом под лестницей в подъезде. А может быть, вломится в квартиру ночью и будет стрелять в лежащие на кровати подушки, замаскированные под силуэт человека. Или хитрый оборотень просто исчезнет тихонько ночью — не будет ведь наружка сторожить вдрызг пьяного человека. Но это будет уже совсем другая история.