***
Однажды Ричард вернулся в Задверье — чтобы тут же и остаться — и с тех пор отмерял время с помощью своих наручных часов. И не связи с Верхним Лондоном ради; просто хотелось, чтобы вещи вокруг него имели какой-никакой порядок, а как придать его иначе Ричард не знал, пользовался имеющимся. Здесь, внизу, не было ни дня, ни ночи. Поэтому, бывало, Ричард ощущал себя потерянным, покинутым, иной раз впадал в легкую панику — как в кошмарах про экзамен, на который явился неподготовленным. В один день он нашел маленький карманный календарь и с тех пор с усердием вычеркивал день за днем. А потом его часы сыграли в ящик в одной из стычек. То было воскресенье. — Мне бы в Верхний Лондон, — объявил Ричард. Он устал, страх по-прежнему не спешил отпускать, а еще у него ныло колено и все это в беспросветной тьме. — О чем ты? — голос Двери источал не меньший страх. — Снова? — Да не насовсем, — отмахнулся он. — Так, чисто прогуляться по парку. Ведь воскресенье. И я хочу увидеть солнце. — Нет, — отрезал маркиз. — Слишком опасно. На наши головы, как видишь, есть спрос, или ты забыл? — На наши головы спрос есть всегда! — Ричард? — голосом Двери мог бы заговорить ребенок на каком-нибудь шоу, собирающийся справиться о разводе родителей. Ричард вздохнул. — Забудь, Дверь. Это сущий пустяк. Я просто тоскую по дому. — Так это и есть твой дом, — не унимался маркиз. — Верхний Лондон... Ричард сел. Земля была влажной — наверное, из-за крови — но его такие вещи уже давно перестали волновать. — Я не из Верхнего Лондона. — То есть? — спросила Дверь. — Я из Шотландии. Брови маркиза поползли вверх. — Неужели. — Так ты, получается, якобит(1), так? — поинтересовалась Дверь, нахмурив нос. Ричард моргнул. — Дверь, двадцатый век на дворе. Почти двадцать первый. — И все же, похоже, Красавчик принц Чарли(2) переживает нас всех, — скучающе пробормотал маркиз. Ричард решил ничего не спрашивать. — Дело в том, что я не городской! Я скучаю по всему зеленому. Скучаю по запаху всякого выращиваемого с огорода. По крайней мере в Верхнем Лондоне есть парки и задние сады со стеклянными ящиками. Крыть было нечем.***
Спустя некоторое количество времени, определить которое в точности не представлялось возможным (Ричард полагал, что пролетело не менее недели), маркиз пришел к нему, да не с пустыми руками: с новыми часами. Они были потертые, старые-старые, обрамленные древним орнаментом — больно знакомые, такие Ричард видел у Мэри Кости, премерзкой старухи, имевшей проблемы с принятием идеи объединения Нижнего Лондона. Проблемы, вылившиеся в стычку с дрессированными мышами, близкое знакомство с лезвиями и увечье на Ричардовском ухе. Поэтому он вытер кровь манжетой со своего остекленевшего лица и учтивейшим образом поблагодарил маркиза. Но заводить часы отчего-то забывал.***
Тогда он решил держать время в узде, подмечая, как часто маркиз спасал ему жизнь или оказывал небольшие услуги. Но быстро сбился со счета.***
В итоге Ричарду даже удалось более-менее свыкнуться с временным дрейфом. Когда маркиз как-то сообщил ему, что сегодня они будут бродить в очередном туннеле метро, Ричард согласился и вопросов никаких задавать не стал, хотя некое неизвестно-сколько-но-немногое время назад получить на них ответы казалось очень важным. Маркиз отпустил завязку. — Здесь и остановимся. Ричард посмотрел на табличку. Айленд Гарденс. Кажется, в Верхнем Лондоне помышляли о передислокации станции метро. С маркизом они сошли с поезда на платформу, затем повернули за угол, а потом прошли мимо киоска, прошмыгнули в женский туалет, после — в чуланный шкаф. — Эм, — Ричард неловко дернулся в темноте, надеясь, что не задел случайно локтем маркиза. Шкаф был тесный, скверно вонял — как воняют отбеливатель, рвота и искусственная ваниль. Ричард прижался чуть ближе: маркиз, быть может, до банных дел тоже был мало охоч, но пах по крайней-мере знакомо; как пот и карри с их вчерашнего ланча, как коричневое мыло и уксус прачки с Плавучего Рынка, которыми она выводила пятна с нового маркизовского плаща. Ричард глубоко вздохнул этот запах и так и неверяще застыл. — Так ты пахнешь?.. — Ага, — и это так отозвался маркиз. Задняя стенка шкафа вдруг откинулась вперед; маленькое помещение окунулось в слепящий свет и... да, то-то и оно — запах всякого выращиваемого с огорода. — Ну, пошли. Ричард с маркизом оказались на небольшой платформе, у самого края безбрежного подземного озера. Озеро это было изуродовано бородавками островов — где маленьких, где больших. А над ними, далеко-далеко наверху, — вереница огней, подвешенных с помощью механизма, который Ричард никак не мог разглядеть. — Где мы? Маркиз обернулся. — В Айленд Гарденс, где же еще? Гребная лодка хлопнулась носом о платформу. — Имя и номер участка, пожалуйста, сэр, — обратилась к маркизу девушка-гребец с карим взглядом и сильными руками. — Де Карабас, сто одиннадцать. Остров маркиза был небольшой, где-то размером с задний лондонский двор, каменистый, весь в клочках редкой травы. Здесь же была небольшая стопка поношенных ржавых садовых инструментов и пара старинных кожаных перчаток. Проглотив ком в горле, Ричард покосился на маркиза. — Эм... спасибо. Маркиз только пожал плечами: — Леди Дверь хочет, чтобы ты был счастлив. Но Дверь, когда Ричард полюбопытствовал у нее об этом позднее, ответила: — О, да, де Карабас упоминал что-то такое. И как там, симпатично? Она делала записи на картах своего отца и заинтересованной в его ответе не выглядела.***
Ричард честно пытался посещать остров каждое воскресенье. А потом, через некоторое время, сдался, и тогда каждый поход на остров стал воскресеньем. Маркиз всегда сопровождал его. Когда как-то Ричард решил пойти в одиночку, маркиз только бровью повел да поинтересовался: — И позволить кому-то тем самым тебе глотку перерезать? Нет уж. А потом была короткая неловкая пауза. В ярком свете огней полоска шрама на маркизовской шее не могла не бросаться в глаза. Впрочем, маркиз не делал никаких попыток подсобить Ричарду в работе. Ричарду помощь была не нужна; он ее и не ожидал. Выкапывал валуны, топил их в озере, а еще вскапывал почву несколькими квадратными футами за раз. Маркиз же сидел у самого берега, снявши сапоги, болтая обнаженными ногами в воде, и играл в свистульку, преимущественно напевая песни Боуи, композиции Чайковского и местами кое-что из ирландского панка. Ближайший к ним остров являл собой плантацию марихуаны, такой себе причудливый прямоугольник размером в один акр, и его съемщик, очевидно, пользовался исполинскими магнитами, которые позволяли этому клоку земли парить в воздухе в нескольких футах над озером. Сейчас остров был разделен на три части полицейской лентой. Где-то в одном из его углов человек разжег костерок и согревал нечто в пакетах. — Что он делает? — лениво протянул Ричард. Маркиз отрывисто, как замирающая музыкальная шкатулка, просвистел Алмазных псов(3), затем воззрился на Ричарда. — О, он в поисках. И тут же принялся насвистывать другую мелодию, то была Ярмарка в Скарборо(4): "Скажи ему, пусть вспашет мне акр земли. Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян. Между солнцем и берегом моря. Tогда он станет моей настоящей любовью", — пропел маркиз насмешливо. — Он там что, перец нагревает? — подозрительно прищурился Ричард. Человек тем временем вставлял стеклянный термометр в миску с чем-то черным, что со стороны можно было принять за перец горошком. Маркиз закатил глаза и всплеснул воду ногами. — Если следование всевозможным инструкциям было бы достаточным основанием для того, чтобы тебя кто-то полюбил в ответ, мир точно был бы другим. Ричард подумал о Джессике: какой красивой она была и как сильно он ее любил, и как он долго о ней не думал — в течение недель, или месяцев? — Заставить кого-то тебя полюбить несложно, — парировал он. — Достаточно провести с кем-либо некоторое время, и тогда появляется то, что мы называем любовью. А все остальное — это да, это трудно. Маркиз ответил ему задумчивым взглядом. Затем повернулся и принялся напевать "Что есть любовь?"(5). Едва ли такая песня умещалась в свистульку, но маркизу удалось и это.***
Синие колокольчики, которые посадил Ричард, уже цвели. Маркиз окинул их скептичным взглядом. — Уверен, мы могли бы вырастить что-то дюже полезное, чем это. Какие-нибудь медицинские растения, к примеру. Мог бы продавать их за мелкие деньги. — Я просто хочу цветы, — ответил ему Ричард. — И какой с них толк? — Никакого. Но тебе и не нужно что-то с них получать, ты просто вливаешь свои силы в это, — улыбнулся он. — Удовольствия ради. Маркиз пожал плечами. — Ну раз ты так говоришь...***
В следующую стычку Ричард остался в живых по очень большой удаче. — Будь де Карабас чуть медленнее, пролети лезвие на пару дюймов дальше, и он... — Дверь сморгнула слезы, сжимая его рану бледным лохмотком ткани (у кого-то маркизом позаимствованным). Ричард чувствовал себя героем старинного Голливудского фильма. Плечо его горело, и Ричарду казалось, что он вот-вот отправится к праотцам. — Значит, я не умру, — констатировал он. — Нет. Леди Дверь, не могли бы Вы перестать трястись и надавить чуть посильнее? Сам Маркиз тем временем дезинфицировал иглу с помощью спичечного огонька. Ричард усмехнулся. — При зашивании такое не сработает. Маркиз взглянул на него и улыбнулся. Правда, то была не его привычная ослепляющая улыбка, полоска белых зубов на темном лице. То была улыбка кривая, отвлекающая, и на какой-то момент маркиз стал походить на обычного мужчину в странной, даже в какой-то жалкой, одежде.***
Долгое время Ричард скрывался, пока выздоравливал. И в кои-то веки оценил, что в списке маркизовских знакомых числился поставщик анальгетиков. Не было сомнений, что к моменту его возвращения сад будет мертв. — Выходной(6) в понедельник, — мрачно произнес Ричард, когда они сошли с поезда на станции Айленд Гарденс. Маркиз вопросительно взглянул на него. — Вроде бы и воскресенье, а вроде и нет. Впрочем, озвучивать свой вопрос он не стал. Ричарда это не волновало. Все равно он не с ним говорил. Его сад не был мертв. Сезон колокольчиков, конечно же, прошел, но тут же были разрастающиеся пучки мирта и флокса. Вдоль одной из сторон острова кто-то особо сердобольный установил ряд витых шпалер и посадил розовые кусты перед ними. Ричард посмотрел на маркиза. — Я думал, ты не хотел сюда приходить. — И не хочу. Ричард выразительно поднял брови. Маркиз улыбнулся ему. — У меня уже есть кое-что в жизни, от чего проблем не оберешься и ничего не дождешься взамен. — И что же это? — спросил Ричард, зная, что маркиз хотел услышать прежде его вопрос. — Ты. Ричард кивнул. — Тоже вариант. Маркиз низко ему поклонился, волосы его взмыли вверх и опустились со свистом на его плечи. Ричард спрятал руки в карманах. — А есть что-то, что ты хотел бы получить взамен? — А что ты бы мне дал? — с насмешливой улыбкой поинтересовался у него маркиз. Ричард стоически выдержал его взгляд. — Что угодно. Маркиз, нахмурившись, отпрянул: — Разве я тебя ничему не учил? — начал он раздраженно. — А если бы я ответил, что жажду твое сердце для колдовского варева? На самом деле, кое-чему Нижний Лондон Ричарда все же научил. Например, тому, какой силой обладают слова и как не к месту здесь доверие. Он сказал маркизу именно то, что подразумевал. — Если ты хочешь мое сердце, то я... — Ох, Молот и Арка, завязывай с этими сантиментами. Упоение под тянущейся манерой, с которой были произнесены эти слова, отлично проглядывалось; а Ричард и забыл, что выходной в понедельник куда лучше воскресений. И снова молчание. — Ну так? Не по словам судят, а по делам, знаешь. Ричард оглядел свой заботливо выхоженный сад. — По делам, верно? Знать он не знал, который сейчас час, которые день, месяц. Но впервые он ощущал себя на своем месте. Маркиз тяжело выдохнул. — Оу, прости, — произнес Ричард и поцеловал его.